Топкай'согласился, а про себя подумал, что князь умный и хозяйственный мужик. С тех пор и пошло: увезут обозники в илем мешок ржи или овса, а обратчо везу г воз лаптей, ворох чиненного белья. Зерно бабы на жерновах смелют, в муку из желудей подмешают, глядишь, и сыты. На этот раз Айвика решила сама в Топкай-энгер съездить. Обозники, сколь ни наказывай, про травы и коренья забывают, А у нее хворых лечить нечем. Запрягла она лошадь, охрану не взяла, только в сани положила пищаль, князем подаренную, да берендейку. По свежему снежку лошаденка бежит ровно, поют-скрипят полозья, хорошо в такое время думать. А у девок первые думы о чем? О женихах думы. «Правду Ургаш говорит, — думает Айвика.— Не зря смеется и старой девкой зовет ее. Давно замуж пора. А за кого? Кори всем хорош: и силен, и добр, и любит ее, но' отчего ее сердце не лежит к нему? И других парней много, никто в душу ее заглянуть не может. Есть у Илейки в ватаге парень кудрявый. Айвика нет-нет да вспомнит его, обольется сердце тоской. Коришка-омарта сколько лет за ней ходит, все лапти обтоптал, а ни разу «люблю» не сказал. А этот такие нежные слова говорить умеет, сердце тает, словно воск у свечки. Поцеловал он ее давно, в ватаге еще, а губы до сих пор горят. Едет Айвика на Манату, а у самой надежда светится, вдруг на Манате что-нибудь о Илейкиных людях узнали. Как-никак на со-
рок верст ближе к Оно Морко. Чует девушка, должны хорошие новости быть.
Встретили18 ее бабы радостно, про мужиков своих узнали: здоровые ли, кудо свое не забыли ли? Накидали полные сани сухих пучков травяных, велели подождать ребятишек, что в лесу бегают, последние желуди собирают.
Шумной ватагой прибежали ребятишки и стали напе-ребой рассказывать о неожиданной встрече: «Видели конника, думали леший — весь в шерсти. Хотел догнать нас, кричал, но мы не поняли его, во все стороны разбежались».
— Где он?
— В сторону Чарла* поехал!
Айвика проворно запрягла лошадь. Она поняла: если человек в шкурах — значит, из ватаги.
До всадника оставалась, может быть, еще %верста, а Айвика узнала, что это Дениска. По осанке, по кудрявому чубу, лихо торчавшему из под шапки.
— Дени-и-ска-а!
Всадник резко повернул коня и помчался обратно. Осадил лошадь около саней, спрыгнул с седла, выдернул Айвику из саней, облапил, начал целовать в губы, в щеки, в шею.
— Смугляночка ты моя писаная! Снова господь тебя мне послал!
— Куда ты едешь, зачем?! — у Айвики, сердце зашлось от радости.
— Как это куда? К тебе еду. Истосковался, прямо беда.
— Кто тебя отпустил? Как дорогу нашел?
— Атаман отпустил! Я ему говорю: жить без нее не' могу! А он грит, поезжай, Дениска, к своей ненаглядной, кинься на белу грудь...
— Врешь ведь! — у Айвики вырвался не крик, а обидный стон. — Лошадь ногайская, седло татарское, сабля чужая...
— Так это я в пути добыл, в дороге!
— Твоя кобыла пала, да? — в голосе надежда хоть на малую правду. — Неужели загнал?
— Я из ватаги не на кобыле выехал...
— На чем?
— На лосихе! Ей богу!
Обида за глупую шутку, за насмешку хлестнула Айвику, как плетью.
— Чыла онтала19, кереметь окаянный! — Айвика вскочила в сани, ударила лошадь концом вожжей, пустила в галоп. Дениска догнал ее, поскакал рядом с санями немного, потом решительно прыгнул на ворох трав в сани. Схватил вожжи, натянул:
— Богом клянусь — на лосихе! — ему было смешно, что истинной правде не верят, а смех этот еще больше разозлил девушку. Она навалилась на его, забарабанила кулаками по спине:
— Я ему все верила, верила! А он все врет, врет!
— Не дерись, девка! Больно же, правда! Ну перестань.
— Зачем все обманываешь? — Айвика заплакала. — Я так была рада, я ждала тебя все время, а ты...
— А разве ты сама не обманывала? Помнишь, в землянке, у Насти.
— Тогда Ярандай там был. Я не могла правду говорить.
— И ты у меня правды не спрашивай. Я тоже...
И тут Айвика поняла, что Дениска тоже, как и она, может быть, послан с упреждением, и о нем ему велено никому не говорить, даже ей.
— Ну, ладно, — сказала она, всхлипывая и растирая слезы по лицу. — Про меня-то думал мало-мало? Про это сказать можно ведь?
— Много думал! Все время думал!—Дениска стукнул кулаком по груди. — Не поверишь, висю я под пузом у Парани и думаю: «Вот приду, увидю мою черноглазую, обниму, задавлю и не охнет».
— Юмо серлаге20! Он опять надо мной смеется! — воскликнула Айвика, готовая вот-вот расплакаться снова.
Дениска вскочил на колени, размашисто перекрестился:
— Клянусь господом богом! Провалиться мне на этом месте, если вру. Из ватаги я выехал на Паране.
— Зачем?!
— Нас же там мурза запер на 77 замков, на 77 постов. На лошаде-то кто бы меня выпустил?! Я же под пузо лосихе приспособился, и будь здоров!
Айвика начала смеяться сперва тихо, потом упала на спину, и смех перешел в хохот, она махала руками, дрыгала ногами, не могла удержаться от смеха над правдой, которую любой бы назвал ложью.
— Ну, будя, будя,—Дениска поднял Айвику, прижал к груди. Скрипели полозья, бежала трусцой лошаденка, сзади следовал конь в седле, а девушка лежала на груди у
Дениски, вдыхала кислый запах овчины, смешанный с запахом пота, и казалось ей, что лучшего аромата на свете не может быть.
В городе Айвика повела Дениску к князю Ноготкову.
Тот выслушал Дениску и — сразу совет. На совет собрались Иван Ноготков, Григорий Вельский, Петр Шехов-ской, Звяга Воейков, отец Иоахим. От черемис позвали Топкая, Кори и Ургаша. Первым начал говорить большой воевода.
— Допреж чем начать совет, я хочу спросить воевод, можно ли верить вестям, кои принес этот славный и смелый парень. Тем паче, что получил он вести от человека, верного ногайцам...
— Я мыслю, — начал медлительный и малословный Шеховской, — надо верить. Пока реки были не вставши— коннице не ходить. Ныне ледостав укрепился — ногайцев можно ждать. Мои разведчики доносят: мурза готов к набегу. Одначе оборону города вокруг я держать не могу. Половина моих воинов взята на устройство стен. Ты, Иван Ондреич, их верни.
— Не могу, княже, — Ноготков поднял руки. — Половина работных людей из-за холодного жилья в шалашах да землянках хворью мается, простудой. Кому работать тогда, сам подумай? Может, мурза месяц не наскочи!, а мы будем сидеть и ждать?
— А если держать рать только на берегу? — предложил Вельский.
— Опасно. Мурза не дурак, он половину конницы в обход может бросить. Западную сторону нам обнажать нельзя.
— Западная сторона — это где? — спросил Топкай.
— От леса.
— Так там мои люди могут постоять. Они все равно лес валят. Дайте им немного пичалов...
— Стрелять-то они умеют?
— Охотники все. Научатся скоро.
— Ладно, — сказал Ноготков. — Пищалей мы твоим людям дадим, в случае нужды пушчонку подбросим. Кому своих людей поручишь? Сам, может, встанешь?
— Я уже стар, да и другие заботы у меня. Я думаю. Кори и Ургаш.,.
На том и порешили. Всю наличность сторожевого полка вывести за восточный берег, запад отдать двум отрядам местных охотников, над которыми поставить Кори и Ургаша. Догляд за ними поручили Звяге и отцу Иоахиму. Пушками и огненным боем из пищалей в крепости ведать Вельскому, весь этот наряд держать около строящихся стен наготове.
На восток были посланы глубокие разъезды.
V
Они прискакали в ватагу неожиданно, рано утром. Мурза вошел в землянку атамана, сел на скамью, спросил;
— Люди все дома?!
— Все дома. Где им быть?
— Откуда знаешь, Демерджи? Ты еще с лежанки не
встал. * 4
— Твои охранники из ватаги не только людей, птиц не выпускают.
— Лошади тоже все на месте? — спросил Ярандай.
— Какие лошади? У меня всего одна кобыла. Остальные Аббас давно увел.
— Дочка в гости ни к кому не уехала? — это спросил Аббае.
— Куда она от больного дитя поедет? — Илья успел одеться.
— Радуйся, Демерджи, завтра с утра на войну идем. Русского князя вытурять пора, — мурза подошел к Илье, положил руку на плечо. — Вам с Ярандаем самое почетное дело доверяю — вперед идти.
— С чем, храбрый мурза? С кулаками?
— Ярандай копья даст, стрелы. Я сотню сабель дам. До Кокшаги вас довезем: у каждого моего джигита, ты знаешь, запасной конь есть. До завтра собраться успеешь?
— Голому собраться — только подпоясаться. Мы, мурза, хоть сейчас готовы. Надоело сидение хуже горькой редьки. Ватажники давно в дело просятся.
— Ну и бик якши!
— Ты все-таки рассказал бы, что нам делать там?
— Садись, слушай. Русские по-хитрому крепость строить начали. Они, на крутой берег реки надеясь, ни стен, ни башен по нему пока не возводят. Канавы сделали, на аршин каменную кладку поставили, по бревну — два положили и все. Ворота, башни, стены они со стороны леса делают, где подходы есть.
— Разумно.
— Про меня и моих конников они знают, а про тебя, Демерджи, они не должны знать. Ты не обижайся, я потому твою ватагу запер, чтоб никто не убежал и русским о тебе не донес. Князь, конечно, думает, что я своими конниками на крутой берег не пойду, а я и в самом деле не пойду, он этот берег оголит. Я обойду город с двух сторон и ударю ему в спину. Вот тогда вы с Ярандаем на крутой берег заберетесь и в городе большой шум сделаете.
— На берегах, премудрый, я полагаю, еще окопы должны быть, боевая охрана. Пока мы с ними возимся...
— Ты мои слова дослушай до конца, тогда и спрашивай. Я вперед вас сотню Аббаса пошлю, она ва'м место до-берега реки расчистит, а через лед не пойдет. Потому как людей лед выдержит, а лошадей нет. После Аббаса на берег выйдут люди Ярандая, полтыщи охотников — они* стрелами крепость засыплют, чтобы ты спокойно через лед перешел и на крутину забрался. Как ворвешься в город, знак дашь. За тобой люди Ярандая пойдут. К тому времени я со стороны леса успею. Как только мои джигиты в город вломятся, вы сразу уходите. Иначе вас вместе с русскими изрубят. План мой понял?