— Небось эта седая грива бражничал, по кабакам шлялся?
— Нетушки, — мотнул головой старший стрелец. — Не только сам, но и нам ни капли в рот. В строгости нас держал.
— Ох, врете, ох, омманываете! — Палага погрозила стрельцу пальцем. — Да такого быть не могет! И с молодайками не хороводился?
— Да ты что, квашоночка моя ласковая, — загудел Ешка. — Нам обоим по восьмому десятку идет. Какие молодайки?
— Знаю я тя, бабский угодник, знаю.
Ешка подумал, что баба на радостях шутит, ан нет. Помог он Дарье из возка выбраться, Ольгу, отряхая от снега, хлопнул по задку, а Палага уж над ухом шипит, как змея:
Ты, ирод, думал, что я умерши, уж иную нашел по ягодицам-ту гладить. Я те, пес волосатый, поглажу, я ей кудри-то расчешу.
Она же дочь мне, дура старая. Это Звяги Воейкова племянница.
— А которая в шали?
— Это его сестра. Забыла, беспамятная. Звяга велел их привезти. Вот я и привез.
А тут как раз и масленица подоспела — для свадеб самая пора. Первую свадьбу решили справлять Дениске, тем более, что избу он для себя поставил, своего будущего тестя из кудо перетащил, для лошадей хлев сварганил. Все дело по устройству свадьбы взяла в свои руки Палага. Она перво-наперво заявила, что играться свадьба будет в ее доме.
— А моя изба чем плоха? — спросил Дениска удивлен.
но.
— Не плоха, а мала. Гостей*то знаешь сколько будет?!
И права была старая Палага. Гостей набралось столько, что хоть лавки выноси. Воеводы Ноготков и Нагой тоже не погнушались, пришли. Шутка ли сказать — первай в городе свадьба. Да и не просто свадьба — два иных народа роднятся.
Через неделю гуляли на свадьбе у Андрейки и Насти. Воевод, правда, на ней уж не было — позвали Ноготкова в Москву, а Нагой уехал по делам в Казань.
■ш
№Шв
С той веселой поры свадеб прошло два года. Андрей Царегородцев при воеводе Алексашке Нагом стал чуть ли не первым человеком. Приказной дьяк Гущин умер от простуды, воевода нового дьяка выписывать из Москвы не стал, передал все дела Андрею. А поскольку Нагой часто отлучался в Москву, то делами города правил Звяга Воейков, а дела воеводства вершил подьячий Царегородцев. Настя, жена его, подобрела, родила двух сыновей и теперь в городе звалась дьячихой. Илья женился на Дарье, сначала уехал было в свое хозяйство на реке Манате, но потом был отозван Звягой в город, чтобы стать артельным старостой на строительстве каменного храма. Теперь он стал городничему шурином, а кто, как не родня, должен помогать обустройству города?
Дениска от Андрейки не отставал, у него тоже двое детей стало, обе девочки. «Ничо,— успокаивал он Айвику,— вырастут, отдадим их замуж за Андрейковых парней — глядишь, породнимся». А стал Дениска Ключ сборщиком ясака. С Митькой Суслопаровым их разделили. Дениске отдали все междуречье, Митьке — вятскую сторону. Пала-га добилась своего: оженила Ермила на Ольге. Ермил, правда, малость поерепенился: дескать, шибко молода и дюже красива, а ему, Ермилу, слава богу, идет сороковой год.
— Ты, грязноносая наковальня, помолчал бы, — сражала его Палага. — Если бы я тебе сватала старую да косо-рылую, тогда бы иное дело. А эта умна, пригожа, я се заместо себя при храме просвирницей сделаю.
\
А город день ото дня полнился людьми, хорошел. Царский указ делал свое дело: из лесов со всех сторон приходили ватажки беглых, просились в Илейкину артель и в иные работные места.
Однажды пришли к городничему Звяге в гости Дениска и Айвика. Посидели за столом, о том, о сем поговорили, выпили. А Дениска вдруг и говорит:
— Смотрю я, Звяга, на стрельцов и вижу — от них городу сплошной убыток. Отстоит этот бездельник сутки на стене крепости, потом сутки дрыхнет. А его корми, деньги плати.
— Без стрельцов нельзя, Денис Иваныч.
— Женить их, дармоедов, надо. Женатый, он сразу на землю сядет, огород заведет, хлеб растить будет. Времени свободного у него навалом!'
— И кормить он будет не только себя, — добавила Айвика, — но и на базар кое-что вынесет.
— А невесты где?! Тут каждый бабой обзавестись не прочь, а прибыль наша, опять же, — одни женихи. Из лесов с ватагами одно мужичье прет. Хоть меня возьми — до сих пор вдовым маюсь.
— А моя баба Айвика хороша?
— Уж куда лучше.
— Вот, мать твою за ногу! Так женись на инородной. Сделай почин. Тогда и стрельцы...
— Что, стрельцы? Они и так втихомолку к местным вдовам похаживают. А если законно, то ведь венчать будет надобно. А отец Иоахим согласится?
— Меня обвенчал же!
— Одного незаметно. А когда много?
— Пусть много. А что тут плохого? Я вот свою бабу обнимаю — и никакой разницы.
— Не в том суть. Ночная кукушка, она кого хошь перекукует. И может так случиться, что наши мужички не в храм божий будут ходить, а в кюсото. Вере нашей растворение может быть. Что казанский архиепископ скажет?
— Ты, городничий, разговор в сторону не уводи, — сказала Айвика.— Сам жениться думаешь? У меня в соседнем илеме подруга есть. Хочешь, в гости приведу?
— Приводи. Гости — это еще ничего не значит. Поглядим.
Тут же все трое решили навестить отца Иоахима.
Ешка встретил их в сенях, приложил палец к губам:
— Палага захворала шибко. Только уснула.
На носках все прошли мимо опочивальни, где в занавешенной кровати лежала Палага. Ешка тихо затворил дверь, усадил гостей за стол: — Чего шляетесь, полуношники?
— Пришли узнать, как у тебя дела с храмом, — ответил Звяга. — Не надо ли чего?
— Я ныне как кулик на болоте: нос выну — хвост увяз, хвост выну — нос увяз. Сперва люди для стройки были, денег не было. Теперь деньги есть — мастеров недохватка. Ноготков всех с собой увел.
— А Илюшкины артельщики?
— Они работные, не мастера. Кирпич носить, класть кое-как умеют, а более ничего. Я стены уже начал. А как купола возводить надо, штукатурку класть надо, внутреннее убранство ладить?.. В Казань надо ехать, к архиепископу Гермогену. Может, он мастерами поделится. У него должны быть.
— Поедешь, узнай заодно: русских на инородках венчать можно ли? — сказал Дениска. — А то Звяге и иным жениться не на ком.
— Не во мне дело,—заметил Звяга. — Работные люди, стрельцы в холостых маются. В кабаке тоску заливают. А жены бы в кабак не отпускали, хозяйствовать заставляли бы. А так разбегутся скоро все.
— Про венчание я и без Гермотена все знаю, — сказал Ешка. — Если инородка крест носит, веру нашу чтет, в церковь ходит, ставь ее под венец и вся недолга! Окручу за милую душу. А ты, городничий, и впрямь жениться наду-мал?
— Не век же мне во вдовцах ходить. Айвика уж невесту подыскала.
— Кому невесту... подыскала? — раздалось из-за занавески.
• — Звяга жениться удумал, Палагушка, — прогудел Ешка.
— Подойди, Звяга.
Звяга откинул занавеску, встал перед кроватью.
— Наклонись, я благословлю тебя. Заместо матери родной.
Звяга склонился над Палатой, она слабеющей рукой перекрестила его, прошептала: «Счастлив будь».
— До свадьбы выздоровеешь, чай? — спросил Ешка. — Без тебя венчанию не быть.
\
\
— Я у Дениса... на свадьбе... говорила: «Вот оженю
Звягу... можно и умереть». Обвенчаетесь без меня. — И затихла.
II
Палага умерла на другой день.
Не успели ее похоронить, скончался карт Ялпай. Не-дели не прошло, тихо ушел из жизни лужавуй Топкай. Вечером уснул, а утром не проснулся.
Ешке предаваться горю не было времени. Только отпел Палагу, надо отпевать Ялпая. Кто-то было заикнулся, что карт Ялпай крест не носил и веру новую не принял, но Ешка цыкнул на него:
— У Ялпая дочь в православии и за христианином замужем. — И поставил гроб карта в церковь.
То же было и с Топкаем. Умер он в Топкай-энгере, и хоронить его хотели там. Ешка воспротивился, послал лошадей на Манату, гроб с телом лужавуя привезли в город и похоронили по христианскому обряду.
В городе наступило затишье. Воевода Алексашка Нагой снова укатил в Москву, и Звяга догадался о причине. Царь Федор Иванович все время болеет, то и гляди умрет. Престол, конечно же, постарается захватить Борис Годунов. А в городе Угличе живет законный наследник трона — царевич Дмитрий, сын Ивана Грозного и Марии Нагой. Посему всем Нагим надо бывать в Москве чаще, надо сколотить силу, способную отстоять корону Руси от коварных Годуновых.
Только тогда затосковал Ешка по жене, когда кончились похбронные хлопоты. Сначала все свое время отдавал Настёнке.
Девчонка выросла, начала говорить, лепечет все время без умолку. Смерть приемной матери она еще не осмыслила, думает, что ушла хозяйка из дома временно и скоро вернется.
— Почему мамани долго нет? Где она?
У Ешки подкатывает комок к горлу, сдавленным голосом сквозь слезы он обманывает дочурку:
— Маманя в Москву уехала. Вот снега растают, дороги подсохнут — приедет. Спи спокойно.
Уложит Настёнку спать, сядет за стол и давай мочить бороду и усы сверху и снизу: сверху слезами, снизу аракой да брагой. Напьется, наплачется, да и уснет тут же за столом. На строительство храма ходить перестал, а потом дошло до того, что не пришел и не открыл церковь в воскресный день. Дениска и Звяга зашли к Ешке в дом, смотрят — лежит отец святой пьяный, Настёнка не кормлена, плачет.
— Худо дело, Звяга, — сказал Дениска, почесывая в затылке. — Благочинный пьет, моя Айвика тоже ходит, как овечка очумелая. Развеселить их надобно.
— Плясать перед ними, что ли?
— Зачем плясать? Свадьбу надо заваривать. Кто умер —тем вечная память, а живым — живое. Завтра жди. привезем тебе невесту.
Смотрины решили сделать по всем правилам. Собрались у Звяги его сестра Дарья с Ил'ейкой, Ольга с Ерми-лом, Андрейка с Настей. Дениска сгонял в Топкай-энгер, привез подругу Айвики. Звали ее Кунави, была она круглой сиротой и жила у дяди. Отец погиб в схватке с ногайцами в тот злополучный день, когда Аббас разгромил Топкаев илем, а мать умерла с горя.