— Этот человек звался Реханом, — сказал Афсар. — Ты убил хана, и я убил хана. Разве это плохо?
— Мы, люди, не должны заниматься делами дивов, убивать людей. Но как назовем тех, кого мы сейчас убили? Я мало прожил на земле, мало прочел книг, вот и думаю: кому ненавистен Чамбиль, город равных? И отвечаю самому себе: только тем, у кого облик человеческий, а сердце звериное…
Топот коней прервал слова Гор-оглы. Прискакали Асад и Шадман, посланные Сакибульбулем. Они заговорили вдвоем:
— Привет вам, Гор-оглы и Афсар! Вы прибыли с добром. Видите ханского войска разгром? Вовремя вы возвратились назад, но и мы не дремали, Шадман и Асад! Вступи в Чамбиль, Гор-оглы, услышишь отовсюду слова хвалы!
Меткие стрелки не умели говорить без созвучий, но сказали правду: Чамбиль встретил Гор-оглы, свою опору и защиту, хвалами и благословениями. Триста тысяч всадников и столько же пеших осаждали Чамбиль. Где они, чванливые воинства ханов? Их нет, а Чамбиль остался. Он остался, чтобы славить живых и оплакивать мертвых, чтобы весенними голосами свободы разговаривали посреди пустыни колосья, и листья, и родники.
Вечером запылали светильники. Был устроен пир. Он был и весел, и печален, этот пир. То шумел он ликованием победы, то становился поминками по усопшим. Прибыл на пир и незваный гость: Макатиль верхом на крылатом слоне. И слон, и всадник задыхались от усталости: не дорога измучила дива, а поиски Гор-оглы среди бегущего войска. Макатиль заорал, сходя со слона:
— Эй, человечки, чем я наполню свою утробу? Вами или тем, что вы сами едите? Или же сперва померяюсь я силой с Гор-оглы? Где он? Мы, дивы, пе любим городов, где душно от зданий, но скучно мне жить на земле, пока на ней живет Гор-оглы, изменяющий ее порядок, вот я и пришел в город, чтобы уничтожить Гор-оглы!
— Не беспокойся, найдется Гор-оглы, — сказал Гор-оглы. — Но таков обычай у нас в Чамбиле: гостю, прискакавшему из пустыни, мы подносим прежде всего бурдюк с вином.
— Хороший обычай, — одобрил Макатиль. — Вы, человечки, чего скрывать, готовите славный напиток из виноградной лозы. Давай бурдюк, попробую.
Преподнесли Макатилю бурдюк с вином величиной с барана. Див раскрыл пасть — не пасть, а горную пропасть, — и одним залпом осушил бурдюк. Повеселели глаза дива, он сказал:
— Полезное такое доброе вино, если пить его в меру. Эй, человечки, нет ли у вас бурдюка побольше?
— Может, сперва закусишь? — спросил Гор-оглы.
— Тобой и закушу, человечек-зернышко, — расхохотался див. — Только не настало еще для меня время закуски.
Преподнесли Макатилю второй бурдюк, величиной с жеребенка. Див осушил и этот бурдюк, обливая вином усы и бороду, и потребовал еще, побольше. Тогда преподнесли ему бурдюк величиной с корову. Макатиль выпил все вино, языком, похожим на распластанного красного пса, облизнул последние капельки на дне бурдюка, обвел пирующих одурманенным, отупевшим взглядом и съел бурдюк, причмокивая и бормоча:
— Вкусна у человечков закуска, ничего не скажешь!
А Гор-оглы спросил:
— Не пора ли тебе остановиться, Макатиль? Чего доброго, еще захмелеешь.
— Дивы никогда не хмелеют, — пошатываясь, проговорил Макатиль. Язык его, красный пес, заплетался. — Где мой слои? Слона подайте мне! Подайте мне бурдюк величиной со слона!
Семьдесят чамбильцев поднесли Макатилю бурдюк величиной со слона. Див наклонился, поднял бурдюк, влил вино в свою пасть и упал вместе с бурдюком. Люди разбежались, боясь, чтобы их не раздавило тело огромного дива. Вино, словно кровь битвы, залило улицу.
— Свяжите пьяницу, — сказал Гор-оглы.
Принесли семь раз семьдесят арканов, связали обессилевшего, хрипящего дива.
Сакибульбуль обратился к Гор-оглы с такими словами:
— Для чего ты его напоил? Что ты задумал? Но раньше ответь мне, почему ты вернулся без царевны Зульхумар?
Гор оглы посмотрел на свою мать, на Царя-Нищего, на Сакибульбуля и подумал, что среди них нет еще одной близкой ему души. Он сказал тихо, но все его услышали:
— Царевна Зульхумар не дочь ширванского шаха. Она пери, и я полюбил ее больше жизни. Ее зовут Юнус.
Тогда воскликнула Биби-Хилал:
— Не хватало мне ширванской царевны, а тут еще колдунья, пери, окажется моей снохой!
А Шадман сказал:
— Клянусь, добра пери Юнус, она выручает и дальнего, и близкого. Она прислала нам скворца индийского!
— Где же твоя пери сейчас находится? — вмешался в разговор Царь-Нищий. — Я, как мне кажется, ее немного знаю.
— Моя пери прекрасна, как солнце, и добра, как дитя человеческое. Ее обиталище — Город Тьмы. Там, в далеком подземном царстве, в плену у жестоких дивов, томятся люди, наши братья. Я должен их освободить и привести в Чамбиль, и я исполню свой долг!
Услышав эти слова Гор-оглы, чамбильцы пришли в удивление, и восторг: «Воистину, — решили они, — Гор-оглы посох для слабых, глаза для слепцов, приют для бездомных!»
А Сакибульбуль, запинаясь, задумчиво проговорил:
— Слыхал я от стариков, что путь до Города Тьмы длится через безводную пустыню сто восемьдесят лет. Чтобы покрыть его, нужны две или три человеческие жизни. Хотя твой скакун и крылат, не справишься ты, сынок, с этим делом: опрометчива была твоя речь, выбрось из головы пустое мечтание.
— Разве избавить людей от неволи — пустое мечтание? — спросил Гор-оглы. — Разве малая сила правды не сильнее самого тяжкого насилия лжи? Увидите, отец, что мы с Гыратом достигнем Города Тьмы, а достигнем его, полетев на этом диве, любителе хмеля. Он выдержит и меня, и Гырата, да еще возьму я себе в помощники храбрых стрелков, Асада и Шадмана.
Хотя и были польщены похвалой Гор-оглы сыновья Кара-куз, они смутились:
— Разумеется, ты прав, Гор-оглы. Мы люди седла и стрелы. О нашей удали не смолкает молва, перед нами склоняются враги, как трава. Мы и сами думаем: «Воевать не лучше ли? Полевые труды нам наскучили!» Метки наши стрелы, кони ретивы, но противны нам волосатые дивы. Знакомство с дивами мы почитаем грехом, ты уж сам полети на Макатиле верхом. А мы, чтобы чамбильцев не сломил натиск вражий, будем охранять город, как верные страши!
Рассмеялся тогда Царь-Нищий добрым стариковским смехом: хороши, мол, храбрецы — и сказал:
— Я буду твоим спутником, твоим сопечальником, сынок Гор-оглы. Не нужны мне ни див, ни крылатый конь, поможет мне добраться до Города Тьмы мой посох.
Так решив, чамбильцы, благословляя намерение Гор-оглы, разошлись по домам. Гор-оглы приставил Асада и Шадмана стеречь, на всякий случай, связанного дива, который в пьяном беспамятстве храпел среди широкой лужи вина.
Проснувшись поутру, Гор-оглы направился к Макатилю. Смотрит — огромный див лежит посреди улицы, шерсть его — в красном вине, а вокруг — никого. Только вдали, из-какой-то ямы, торчат чьи-то ноги. Смекнул Гор-оглы, в чем дело, рассмеялся, подошел к яме, наклонился — узнал Шадмана: голова его внутри, а ноги снаружи. Потянул Гор-оглы Шадмапа за ногу, а голова изнутри ямы орет:
— Погнался я за лисицей, черно-бурой, остролицей, поймал ее, держу за хвост — не так-то я прост! Не мучай меня, прекрати игру, не то с лисицей в руках умру!
Вытащил Гор-оглы Шадмана из ямы, а тот вроде и не стыдится.
— Где же твоя добыча? — спрашивает Гор-оглы.
А Шадман, не зная ни совести, ни срама, отвечает:
— Лису держал я осторожно, чтобы ее испортилась шкура, по лиса вырвалась: видно, не дура!
Молод еще был Гор-оглы, засмеялся смехом молодости — не остановишь! А тут появился и Асад.
— Где ты был? — спросил Гор-оглы. — И ты испугался бесчувственного, связанного дива?
А тот:
— Отпираться не стану, охотиться на лису помогал я Шадману, сторожил ее, чтобы не убежала с самого начала.
— Нечего сказать, храбрые вы стрелки, — насмешливо похвалил их Гор-оглы. — Поймали вы лису, которая на свет еще не родилась! Неужели вы так боитесь дивов, что даже связанный Макатиль вам страшен?
Гор-оглы махнул на хвастунов рукой, приблизился к Макатилю.
Див, близко почуяв людской запах, поднял огромные веки и слабо, жалобно прохрипел:
— Опохмелиться бы мне, человечек!
— Ты еще пьян, — сказал Гор-оглы. — Когда пьян человек, у него в глазах двоится, а в глазах у пьяного дива все уменьшается. Ты называешь меня человечком, а я ведь великан. Я — Гор-оглы.
— Чего скрывать, кажешься ты мне букашкой. А я-то знаю, что ты, Гор-оглы, великан. Дал бы мне опохмелиться, вернулось бы ко мне хорошее зрение.
— В чем же тебе дать вино: в бурдюке величиной с барана или в бурдюке величиной со слона?
— Пожалуй, хватит мне бурдюка величиной с ягненка.
Так побеседовав с Макатилем, Гор-оглы принес ему бурдюк, наклонился над связанным дивом и влил в его разъятую пасть красное вило. Дикие, как тьма пустыни, глаза дива немного повеселели. Он прорычал удовлетворенно:
— Стало мне лучше, но ты все еще кажешься мне маленьким человечком. А теперь ты меня развяжи и верни мне моего слона. Ты великан, и я великан, а потому доверюсь тебе, скажу всю правду. Летать-то я могу и без помощи слона, и этим я не отличаюсь от прочих дивов. Но никто из них, кроме меня, не владеет слоном. В этом мое отличие, а где отличие, там и сила. Только потому что я восседаю верхом на крылатом слоне, аскарские дивы признают меня своим воеводой. Верни же мне слона, Гор-оглы!
Начал Гор-оглы сокрушаться:
— Полюбился ты мне, Макатиль, по душе мне такие умные, храбрые дивы, как ты, а не могу я тебя развязать, не могу и слона тебе вернуть.
— Что так? — забеспокоился Макатиль.
— Начальник нашего города Сакибульбуль прожорлив, как ни один из дивов. Когда ты пришел в Чамбиль, он обрадовался, приказал тебя живьем зажарить, а мы его напоили, он и свалился от хмеля.
— Экий дурень, — прервал Макатиль, — пить надо в меру. Поучился бы у меня!
— А сейчас проснулся Сакибульбуль, — продолжал Гор-оглы, — хмель с него слетел, требует начальник города: «Либо привезешь мне, Гор-оглы, трех жирных дивов из Города Тьмы, либо съем я и слона, и Макатиля!»