От этих слов сильно струсил Макатиль, чуть не заплакал:
— Где же видано, чтобы хозяева поедали гостей? Непорядок это, Гор-оглы. Как мне быть? Раздобудь, если сумеешь, трех жирных, знатных дивов из подземного царства, не стану тебе мешать, а помочь не в силах. До Города Тьмы, по вашему, человеческому, счету, сто восемьдесят лет езды на коне. Могу я доставить тебя до своих владений, до аскарских гор, пожалуй, и до горы Бельдес доберемся, там сидит див Япрак, а мы с ним друзья. Если уж на то пошло, то и до горы Кохикаф, до княжества красноглазого дива Кызыла, могу я с тобой долететь, а дальше нельзя, дальше крепость сильнейшего из дивов Баймака, он убьет меня, если я без спросу, да еще с людьми, покажусь в его владениях.
— А чему равен путь до горы Кохикаф? — спросил Гор-оглы.
Макатиль стал считать по густоволосым пальцам:
— Отсюда, по человеческому счету, три года пути до горы Аскар, от нее до горы Бельдес — шесть лет, от горы Бельдес до горы Кохикаф — двенадцать лет. Вот и сложи длину этих путей. Мне-то складывать не надо, я-то доберусь туда за шесть дней.
— Что ж, давай заключим договор: я тебя развяжу, доставишь ты меня и Гырата на гору Кохикаф, а когда вернешься в Чамбиль, получишь слона. По рукам, братец Макатиль?
— Руки-то у меня связаны, братец Гор-оглы, а тебя, уж ты мне поверь, съедят дивы красноглазого Кызыла. Кто мне тогда отдаст слона? Слыхал я, говорят узбеки: «Лучше сегодня требуха, чем завтра курдючное сало». Пусть сегодня подтвердит прожорливый Сакибульбуль, что вернет мне крылатого слона!
Пошел Гор-оглы за Сакибульбулем, привел его к Макатилю. Знаток лошадей, наученный Гор-оглы, поклялся, что вернет слона. Посмотрел на пего див и вздохнул:
— Все еще сидит во мне хмель, в глазах всё живое уменьшается, не больше муравья кажется мне Сакибульбуль! Не дашь ли мне еще один бурдюк с вином, величиной хотя бы с кота, чтобы я пришел в себя, чтобы и твой истинный рост я увидел?
— Нельзя, — отказался Гор-оглы. — Захмелеешь, собьешься с дороги, заблудимся в пустыне.
Отвели Макатиля на отдых, к роднику, чтобы смыл он пятна вина с волосатого тела, а Гор-оглы обратился к чамбильцам с такими словами:
— Кувшин разбивается один только раз. Умру так умру, а вернусь так вернусь, победив. Пусть Сакибульбуль будет во время моего отсутствия вашим разумом, ибо он мудр. Пусть Аваз-мясник будет вашей защитой, ибо он храбр. Трудно уберечь жизнь, еще труднее уберечь совесть, но труднее всего уберечь сладостное мечтание. Чамбиль — сладостное мечтание, ставшее явью. Так берегите Чамбиль.
Пока троекратным объятием обнимали Гор-оглы все люди из города равных, старики и дети, и мать его, и дряхлая Каракуз, которая шептала, шамкая: «Вернись в Чамбиль с пери Юнус», пока обнимали Царя-Нищего, — снарядил в дорогу, по старой памяти, знаток лошадей крылатого Гырата. Див Макатиль поднял па свои волосатые, мокрые от умывания плечи и всадника, и коня с переметной сумой, в которой была пища про запас, крикнул: «Кормите получше моего слона!» — и полетел к горе Аскар, а на нем Гор-оглы и Гырат — как ягнята на летящем холме. Царь-Нищий пошел пешком, держа в руке зеленый посох.
Мертва пустыня за городом равных, зной окутал ее, как саван. Летит Маатиль, из-за жары высунув язык, а никак не догонит седоволосого пешехода, чьи следы пропадают в красном песке. Лишь когда, через двое суток, показались аскарские горы, увидел Макатиль путника с посохом и подумал: «Видно, и ему в гору подниматься трудно, вот и замедлил шаги Царь-Нищий!» И див предложил:
— Спустимся, Гор-оглы, посмотришь на мои владения.
Спустились, а Царь-Нищий уже их поджидает, опираясь на посох. На лице не видно усталости, только островерхая шапка сдвинута набекрень.
— Что, Макатиль, притомился? — спросил Царь-Нищий. — Пожалел я тебя, сдвинул шапку набекрень, чтобы идти медленнее. Узбек таков: меняется дума в голове — передвигается и на голове шапка.
Не блистала зеленью вершина аскарских гор, но все же кое-где росли деревца, с редкой травой шептался родничок. Расположились путники у воды, утолили жажду. Гырат стал жевать траву, а Гор-оглы, развязав переметную суму, достал пищу и разделил ее, по обычаю чамбильцев, на три равные части.
Макатиль был недоволен:
— Это еда для букашки, а не для взрослого дива. Не съесть ли мне Гырата, а, Гор-оглы? Не нужен он тебе, только для меня лишняя тяжесть.
Гор-оглы и пригрозил диву, и обнадежил его:
— Если ты съешь Гырата, то Сакибульбуль съест твоего слона. Вот доберемся до горы Кохикаф, там и наешься вдоволь у своих дивов. А если говорить о твоих владениях, то они у тебя незавидные. Разве не мог ты выбрать места получше?
— То, что получше, захватили другие дивы, — сказал со вздохом Макатиль. — Они сильнее. Увидишь сам, как хороша гора Кохикаф.
Отдохнули и опять пустились в путь. Еще душнее зной, день похож на пекло, а ночь — на раскаленную жаровню. На четвертые сутки, не останавливаясь на горе Бельдес, достигли горы Кохикаф. Воистину была она желанным приютом. Яблоки падали на землю, лиловой зрелостью наливалось инжирное дерево, травы соперничали цветом с изумрудом, а густотой — с лесом, виноградные лозы извивались, как добрые змеи, вода кипела в родниках, но вода зта была прохладной и свежей.
— Видите, какой удел достался красноглазому Кызылу, — сказал Макатиль. — Берегитесь этого могучего дива, не то расстанетесь вы с драгоценной жизнью. Мне самому неохота с ним встречаться. А я дальше двигаться не могу, здесь для меня крайний рубеж. Привел я вас на погибель, привел не по своей, а по вашей воле. Прощайте, полечу к диву Япраку, другу моему, наемся вдоволь и отправлюсь в Чамбиль за своим слоном.
Див Макатиль взлетел над горой и скрылся из виду, а Гор-оглы, верхом на Гырате, и Царь-Нищий, опираясь на посох, спустились вниз по изумрудноцветным, душистым склонам. За шесть суток проделали они путь длиной в двадцать и один год езды на коне, но далеко-далеко было до Города Тьмы! Делать нечего, должны их теперь выручить крылатый конь и посох нищего. А перед ними снова мертвая пустыня, длинная, как тоска. Ни ласточки, ни былиночки, ни жука, ни ящерицы, только зыблется и зыблется красный песок.
На закате в пустыне показалось озеро. Обрамленное топкой травой, как ресницами, оно было похоже на глаз, и казалось, что вся пустыня смотрит этим единственным глазом, смотрит и чего-то ждет. Недалеко от озера простирал тяжелые ветви одинокий чинар. Он был подобен пустыннику, удалившемуся от мирской суеты. Ширила его ствола была такова, что при взгляде на него замирал дух.
Путники напились озерной воды, уселись под ветвями чинара, и почудилось им, что пески пустыни теперь зыблются так, как будто поднимаются они из-под ног пешехода. И действительно, появился пешеход в одежде странствующего монаха. В руке он сжимал зеленый посох, напоминавший посох Царя-Нищего, и такая же, как на Царе-Нищем, была на его голове островерхая шапка. Только был оп гораздо моложе наставника Гор-оглы, лет сорока с виду, а длинные волосы его чернели, как смола. Он шел, погруженный в глубокую думу, шевеля губами и не замечая двух людей и коня.
— Да славится пери, да славится любовь, путеводный светоч одержимых! — воскликнул таинственный странник и ударил посохом по стволу чинара.
Тогда раскрылась дверь. Странник вошел внутрь дерева.
Гор-оглы и Царь-Нищий последовали за ним. Они увидели внутри чинара садовую дорожку, ведущую к зеленому шатру.
— И здесь никого нет, — пробормотал странник с волшебным посохом. — Опять обманула меня месяцеликая лгунья!
Гор-оглы приблизился к нему, приложил правую руку к груди и почтительно спросил:
— Странник, да будет удача тебе, кого ты ищешь внутри чинара?
Странник не удивился, казалось, нежданной встрече с людьми в глубине безводной пустыни, внутри шатра в стволе чинара. До того им завладела дума, единственная, всесильная, что уже ничего не удивляло его на земле. Он позвал Гор-оглы и Царя-Нищего под сень шатра, где оказались кувшин с водой, орехи, яблоки. Путники уселись, и странник начал рассказ:
— Давно я скитаюсь по дорогам Вселенной, избрав своими спутниками горе и отчаяние, но не всегда я был скитальцем. Имя мое Хасан, я родом из Рума, где славился как знаменитый златокузнец. Однажды мне приснилась пери, вечно юная пери Кария, и приказала она мне прийти к одному чинару, растущему в пустыне возле озера. Оставил я дом, покинул помощников и учеников, снарядил караван. А караванщик был у меня опытный, Равшаном его звали, и привел он меня, после долгих тягот, к чинару и озеру. И вправду, казалось бы, исполнился мои сердцеплепительный сон, вышла из глубины озера пери Кария, но, увы, только посмеялась она надо мной. Ушел я ни с чем, если не считать обещания пери, что я сделаюсь непревзойденным, несравненным в своем ремесле. С разбитым сердцем вернулся я в Рум. Помощники мои, пока я скитался в пустыне, ушли к другим мастерам, а один, самый умелый, но имени Джавхар, исчез бесследно. Принялся я за прежнюю свою работу, без былого жара и веселья, без помощников, и стал примечать: все, что я творю руками, движется как живое. Выплавлю куклу из золота, а она уже гуляет по саду, прикоснусь к скамье, а скамья пляшет — не остановишь деревянную плясунью, сработаю колечко, а оно вырывается из моих рук, летит по городу, ищет среди горожан такого, на чей палец оно само сядет. Люди восхитились моим умением, прозвали меня в Руме так: Царь-Златокузнец.
Да и меня самого забавляли мои изделия, обретавшие силу и дар движения. Сначала меня успокоили, забыл я о тоске любви, да ненадолго. Однажды приснилась мне пери, теперь другая, не Карин, и сияла она, как чистое золото. Она сказала мне:
«Я пери Тиллякыз, я обитаю в Городе Тьмы. Далеко до нашего подземною царства, не дойдешь до него, по покинь Рум, и я сама полечу тебе навстречу».
Слова решил я стать странником, решил найти свое чудесное сновидение, пери Тиллякыз. Я сделал зеленый посох, оперся на него, и оказалось, что и посох движется сам собой, да еще с такой быстротой, что и птице за ним не успеть. Обошел, вернее сказать, облетел я землю из края в край, а пери только снится мне каждую ночь, обещая встретиться со мной то там, то здесь. Однако слова ее обман, как, может быть, и сама она обман. Но больше явной правды влечет меня обманное сновидение, и теперь, не найдя пери внутри чинара — а она указала мне во сне это место, — отправлюсь я в далекий Город Тьмы, найду в подземном царстве обольстительную лгунью, золотоцветную Тиллякыз!