Жизнь и наблюдения князя Куракина
Сколь популярны среди историков «Записки» Нёвилля — столь редко встретите вы разбор Гистории князя Бориса Ивановича Куракина, действительного тайного советника, генерал-майора и лейб-гвардии Семеновского полка подполковника, ордена Андрея Первозванного кавалера (1676–1727). В чем же дело?
Гедиминович, потомок полоцких князей, вырос при дворе, о котором Нёвилль мог составить лишь беглое впечатление; со всеми действующими лицами политической истории был хорошо знаком, со многими из них состоял в родстве и свойстве; в забавах юного Петра принимал неотменное участие; так дипломат Куракин несравненно превосходил французского агента, да и государственный опыт имел иного масштаба; как писатель по меньшей мере не уступал Нёвиллю.
«Гисторию о царевне Софье и Петре» князь Борис создавал на склоне жизни, подкрепляя свою память доступными ему документами и записками, которые вел много лет. Один из видных участников петровских преобразований давал оценку временам Софьи и первых лет царствования Петра с высоты богатого жизненного и политического опыта европейского человека. Куракин писал «Гисторию» в Гааге и Париже (1723–1727) свободно не только от внешней, но и от внутренней цензуры, со свойственной его сочинениям редкостной откровенностью и прямотой, не поддающейся перетолкованию.
Откровенность князя Бориса и сказалась губительным образом на судьбе его сочинения. Нарисованная им картина никак не соответствовала представлениям историков и публицистов, формировавших и поддерживавших общественное мнение. «Гистория» Куракина запечатлела именно тот образ царевны Софьи и ее противников, который как кошар стоял перед глазами «петровцев», всеми силами стремившихся вытравить его из народного сознания, заменить легендой о Великом Преобразователе.
«Правление царевны Софии Алексеевны началось со всякою прилежностью, и правосудием всем и ко удовольствию народному, так что никогда такого мудрого правления в Российском государстве не было» — писал Куракин о той, кого старательно изображали представительницей реакционных сил темной и забитой Руси. Свержение Софьи знаменовало не начало прогрессивных реформ — но приход к власти весьма живописное изображенной придворной клики, установившей правление «весьма непорядочное, и недовольное народу, и обидимое», притом «началось дебошство, пьянство так великое, что невозможно описать».
Сторонник и, что еще важнее, верный помощник Петра старается отметить полезные нововведения — не его вина, что они тонут в «краже государственной», интригах, злобе, пьянстве и глупости. Нетрудно понять, почему «Гистория», задуманная как часть обширного сочинения по истории России с древнейших времен, осталась в собственноручной рукописи князя Бориса, не предававшейся его потомками огласке более 150 лет.
«Гистория» могла бы никогда не увидеть свет, если бы в конце 80-х гг. прошлого столетия известный историк и археограф М.И. Семевский не добрался до родового архива Куракиных, хранившегося в селе Надеждине Сердобского уезда Саратовской губернии и принадлежавшего тогда князю Фёдору Алексеевичу. Увидав многочисленные папки подлинных рукописей князя Бориса Ивановича, Семевский лично занялся их разбором и публикацией{64}.
Труд Семевского спас для нас не только «Гисторию», но и другие записки Куракина, полные уникальных сведений по политической, военной и культурной истории, тонких умозаключений и остроумных характеристик. Рисуя атмосферу Европы, охваченной войнами и потрясениями начала XVIII в., автор записок создал и свой портрет, проглядывающий во впечатлениях и оценках событий, откровенных описаниях внутреннего состояния тела и души.
В 1705 г. в Карлсбаде было начато автобиографическое сочинение «Жизнь князя Бориса Ивановича Куракина, им самим описанная» от рождения до Полтавской баталии (1676–1709){65}. Работа над автобиографией, включающей детские и юношеские впечатления, была продолжена в «Записках князя Бориса Ивановича Куракина о пребывании в Англии, отъезде в Россию к армии, путешествии с царем Петром Алексеевичем в Карлсбад и о назначении своем на съезд в Утрехт»{66}. Рассказ этот был доведен до 1712 г.
О путешествии с дипломатическими поручениями по Германии, Голландии, Англии и Италии, особенностях и достопримечательностях этих стран замечательно живо рассказано в «Дневнике и путевых заметках князя Бориса Ивановича Куракина. 1705–1708»{67}. Князь замечательно быстро и глубоко разобрался в особенностях жизни и традициях разных стран Западной Европы. Он вошел в круг её аристократии, сохраняя свою самобытность, но не в малой мере не отторгая иную культуру, как это было свойственно западным путешественникам в Россию.
Куракина-дипломата характеризует также «Записка об отношениях держав к России и о прочих делах политических», адресованная Петру I 3 октября 1718 г.{68}. Куракин-военный оставил Записки о событиях Северной войны, во многих из которых лично участвовал{69}, и особо о «Военной хитрости царя Петра Алексеевича под Нарвою 8-го июня 1704 г.»{70}. О несчастной 20-летней войне и вызванных ей переменах автор размышлял также в «Записке князя Б.И. Куракина о войне и мире» 1720 г.{71}.
О качествах, характере, жизни и деятельности князя Бориса сохранились свидетельства современников{72}, обширная дипломатическая документация (в значительной части написанная собственноручно), переписка с Петром I, агентами России при всех европейских дворах (включая Стамбульский), петровскими государственными деятелями и членами собственного аристократического семейства.
Читателями «Гистории» Куракина, бывшей до сих пор библиографической редкостью, безусловно, важно составить представление об авторе, хотя и живо присутствующем в повествовании, однако умалчивающем о себе самом. Попробую восполнить этот пробел, обращая внимание на обстоятельства, которые сам князь Борис считал в своей биографии важными.
Он родился в шестом часу после рассвета 20 июля 1676 г. в одном из шестнадцати знатнейших родов Российского государства, в фамилии князей, превосходящих древностью рода большинство европейской знати. Князья Черкасские, Одоевские, Голицыны, Воротынские, Хованские, Долгоруковы и другие первые лица государства были как родственники у колыбели князя Бориса, восприемником которого стал только что взошедший на престол царь Фёдор Алексеевич и его сестра царевна Екатерина Алексеевна.
Младенца особенно ласкали, поскольку его мать, княгиня Феодосия Алексеевна (урожденная Одоевская), скончалась вскоре после родов. Бориса баловал дед, боярин князь Григорий Семёнович, и бездетный дядя, воспитатель царя Фёдора боярин князь Фёдор Фёдорович, но особенно бабка, княгиня Ульяна Ивановна, жена боярина князя Алексея Никитича Одоевского[324] — умная, набожная и всеми уважаемая при дворе.
Княжич был бы совершенно счастлив, если бы не непрестанные болезни. Ему оперировали грыжу, потом, в четырехлетнем возрасте — нарост на ноге. На седьмом году Борис упал с лихого коня из государевой конюшни; нога была зажата стременем и он сильно, чуть не до смерти ободрался. В том 1682 г. Куракины прятались от восставших «в похоронках», как и большинство знати, думая, что на них идет охота.
К этому времени умер дед, а вскоре княжич с отцом отправился на воеводство в Смоленск, ибо был самым любимым его сыном. Года не прошло, как мальчик вернулся в Москву с мертвым телом отца.
Княжич учился славянской грамоте и закончил учение на 9-м году, когда скончалась и мачеха Марья Петровна, урожденная княжна Прозоровская. В том же году Борис упал со строительных лесов и сильно расшибся. С этих пор его то и дело валила огневица, трепала лихорадка, мучила испорченная кровь и появлявшиеся то и дело язвы.
Однако княжич находил в себе силы выполнять обязанности спальника царя Петра, а после свержения Софьи участвовал в его потехах под дворцовым селом Семёновским, в рядах рейтар ворчливого генерала Петра Ивановича Гордона (о нём и других лицах см. комментарии к «Гистории»).
С виду толстый и неповоротливый, многими с трудом переносимый, пятнадцатилетний князь Борис оказался столь прыток, что перед ним не устояла сестра царицы Прасковьи (жены Петра I), дочь боярина Фёдора Абрамовича Лопухина — 13-летняя Ксения. Ни высокие терема, ни ограды, ни многочисленная охрана и слуги не смогли стать препятствием юной любви.
Подростки, как всегда, невзирая на тяжеловесные обычаи старших, уже год «как муж с женой жили», когда перед Масленицей был объявлен их официальный сговор (помолвка). Знатнейшие люди государства, князья Одоевские, Долгоруковы, Голицыны, Пушкин, Прозоровский, Черкасский, Салтыков и другие бояре участвовали в торжественном выезде и дарили подарки молодым. После Петрова дня состоялось венчание супругов, одному из которых было 16, а другой — 14 лет.
При разделе отцовского наследства князю Борису досталось самое худое, так что хлеба и ветчины своей не было — даже продукты для семьи ему приходилось покупать, пока хозяйство не наладилось. Да и дома своего у молодых не было — его Борис Иванович построил в Москве сам, находя время между светской жизнью и царской службой.
Князь ездил с Петром на Переяславское озеро, участвовал в царских потехах, но ограничивал себя — как делал всю жизнь, с трудом поддерживая здоровье. Едва вылечив от болезни жену, Борис Иванович ездил с двором на Белое море, участвовал в Кожуховских маневрах, пошел прапорщиком первой роты Семёновского полка в Азовский поход против турок в 1695 г.