Бояре немедля доложили об этом правительнице, которая указала от имени царей:
— Ближним ответным боярам возобновить переговоры о мире и союзе чрез обсылки; а доколе то дело не совершится и запись вечного мира не напишется, самим боярам с послами в ответе не быть и не видеться. На каких же условиях хотят послы заключить мир и союз, о том пусть они прежде напишут образцовую запись, по получении которой дать им из Посольского приказа свое образцовое письмо, и потом уже договариваться через обсылки, посредством назначенных с обеих сторон лиц.
На другой день стороны обменялись проектами договора. Разумеется, тексты сильно различались. Согласно русскому варианту к России помимо Киева должны были отойти Чигирин, Канев и Черкассы. Польский вариант не допускал даже уступки местечек вокруг Киева, расположенных дальше пяти верст от него. Еще одним камнем преткновения являлся вопрос о статусе Запорожья: русская сторона требовала безусловного присоединения его к своим владениям, в то время как польская настаивала на совместном протекторате над этой территорией. Когда дворяне посольской свиты явились к Голицыну и начали доказывать, что послы ни за что не согласятся на невыгодный мир, руководитель российской дипломатии резко ответил:
— Записи вечного мира мы не изменим; быть ей так, как она в Посольском приказе написана, и мимо ее уступки в городах и землях не будет. Если же послы не согласны тех городов написать в крепость их царских величеств, то великие государи в договор с ними вступать не указали, и они бы ехали с Москвы не мешкая и времени не продолживая.
Послы продолжали спорить, несколько раз присылали к боярам своих дворян, а сами пытались объяснять свою позицию являвшимся к ним дьякам Посольского приказа. 3 апреля переговоры вновь зашли в тупик, и Софья от имени царей приказала полякам, чтобы они «ехали с Москвы тотчас». Послы ответили: «Мы готовы». В тот же день на Посольский двор ныли доставлены ямские подводы, слуги начали укладывать вещи.
Однако польские послы из Москвы всё же не уехали. 7 апреля они прислали к Голицыну дворянина, сообщившего:
— Полномочные послы, не желая столь великого, славного, прибыльного дела оставить и своих трудов туне потерять, объявляют свое последнее намерение: для союза с врагами Креста Господня уступают к Киеву на вечные времена сверх прежних пяти верст, определенных перемирными трактатами, вверх по Днепру до устья реки Ирпени 15 верст, а рекою Ирпенем вверх до местечка Васильково 20 верст. Василькову быть за Киевом; земли же к нему по реке Стугну, на которой он стоит. Также быть за Киевом городкам Треполью и Стайком. Но чтобы от Стаек раздвинуть рубеж вниз по Днепру до Тясмы, а вверх в поле на 20 верст, на то великие послы королевского указа не имеют и позволить не смеют, а могут донести королю. Согласны, чтобы за рекою Тясьмою Запорожью и Кадаку быть во владении их царских величеств. То последнее намерение великих послов, иначе они из Москвы ехать тотчас готовы.
В ответ царевна Софья приказала: «Возобновить прерванные переговоры по прежнему чрез обсылки, для чего определить дьяков Прокофья Возницына, Ивана Волкова, переводчика Семена Лаврецкого и подьячего Козьму Нефимонова, с тем, чтобы они, согласно с посольским предложением, написали вновь образцовую запись; о спорных же пунктах докладывали бы князю Голицыну и товарищам его. А самим боярам и ближним людям с послами не видеться, пока чрез обсылки запись на мере не станет». Тем самым правительница оказывала прямое давление на поляков, унижая их необходимостью вести переговоры с дьяками Посольского приказа, а не с равными по рангу ближними боярами. Вельможным панам дали понять, что после отпускной аудиенции они остаются в Москве только из милости русских государей и не должны особенно упрямиться, иначе им могут опять указать на дверь. Русское правительство в данном случае чувствовало себя вполне уверенно, прекрасно осознавая степень заинтересованности Речи Посполитой в мире и союзе с Россией.
С 8 по 21 апреля Возницын с товарищами посещали польских послов ежедневно, а иногда дважды или даже трижды в день. Переговоры проходили в доме, отведенном для первого посла Гжимультовского, куда съезжались остальные польские представители. Проект мирного договора дьяки зачитывали по пунктам, затем шло подробное обсуждение каждой статьи, а иногда и каждого слова. Титул русских государей поляки упорно оспаривали, не желая называть их пресветлейшими и державнейшими, поскольку в предыдущих русско-польских договорах «таких титл им не бывало». Требование России о передаче ей разоренных городов вниз по Днепру от Стаек до реки Тясмы (Чигирин, Канев, Бужин, Люшны, Черкассы, Крылов и др.) было решительно отвергнуто польской стороной. По-прежнему продолжались споры о размере денежной компенсации за Киев: поляки упорно настаивали на 150 тысячах рублей, а русская сторона соглашалась заплатить только на десять тысяч меньше. На статью о свободе православного вероисповедания во всех подвластных Польше областях и о прекращении насилия со стороны униатов польские послы дали согласие, но выдвинули встречное условие:
— Только бы великие государи изволили предоставить такую же свободу и римскому вероисповеданию в России и дать место на посадах в Москве, Смоленске и Киеве для строения костелов.
Русский вариант статьи о заключении союза против Турции и Крыма поляки полностью оспорили:
— В ней написаны только церемонии, а не прямое дело. Нужно сказать, что великие государи для вечного мира с Речью Посполитой ныне же повелели мир с турским султаном и ханом Крымским разорвать, войну с ними начать, войска на Крым послать и крымских татар от нападения на Польшу удерживать. Пусть бояре крепят нас вечным миром — то их дело; а союзные статьи напишем мы сами — то наше дело; вам дорог мир, нам — союз.
Статья с требованием немедленно известить русский двор о возможном намерении польского короля заключить сепаратный мир с Турцией или Крымом была отвергнута послами с негодованием:
— Никогда король мира просить не станет, а добудет его оружием и самих мусульман заставит молить о пощаде!
Прочие статьи договора не вызвали серьезных возражений польской стороны. Когда результаты переговоров были доложены правительнице Софье, она разрешила уступить в некоторых статьях и поручила Возницыну согласовать с послами окончательный текст трактата. Наконец 21 апреля после взаимных уступок стороны достигли соглашения по всем спорным вопросам и постановили переписать договор набело.{260}
Окончательный текст трактата о «Вечном мире» из тридцати трех статей предусматривал передачу России Киева и его ближайших окрестностей — Триполья, Стаек и Василькова, к которым было прибавлено по пять верст земли. Денежная компенсация за Киев была установлена в 146 тысяч рублей. За Россией были закреплены вся Левобережная Украина, Смоленск, Дорогобуж, Рославль, Запорожье и прилегающие земли. Чигирин и другие разоренные города вниз по Днепру должны были оставаться «пусты, так как ныне», то есть не принадлежать ни Польше, ни России. 5-я статья договора декларировала невозможность возвращения Смоленска, Киева, Левобережной Украины и Запорожья Речи Посполитой даже в случае мятежа местных жителей против русских царей: Польша обязывалась «тех своевольных в подданство и под оборону не принимать», «тайно и явно их не подговаривать и никого к ним не подсылать, и войны не вчинать, и сего вечного миру никакими мерами не нарушить». В свою очередь русские государи должны были не принимать в подданство жителей закрепленных за Речью Посполитой Витебска, Полоцка, Белой Церкви, Немирова и других городов по правую сторону от Днепра.
О титулах монархов было постановлено: именовать польского короля «наияснейшим и державнейшим», а русских царей — «пресветлейшими и державнейшими». Свободное отправление православного вероисповедания в польских областях было полностью подтверждено, никакие притеснения со стороны католиков и униатов не допускались. Но в России католическое богослужение разрешено было только в частных домах, а о строительстве костелов не говорилось ни слова.
Статья о союзе против Турции и Крыма была изложена в договоре в соответствии с желанием польских послов: Россия обязывалась «за многие бусурманские неправды для имени Христианского и для избавления многих христиан, стенящих в бусурманской неволе» как можно скорее послать войска в Запорожскую Сечь и на днепровские переправы, чтобы перекрыть крымским татарам дорогу на Польшу. Русские государи должны повелеть донским казакам «на того ж неприятеля наступить, и промысл воинской чинить на Черном море». В будущем 1687 году Россия обязывалась послать войска «на самой Крым», а Польша — вести военные действия против турок и белгородских татар, не допуская их нападения на союзницу.
Вызвавшая негодование послов статья о недопустимости попыток польского короля заключить сепаратный мир с Турцией или Крымом в окончательном варианте договора была полностью переделана — теперь она содержала указания, что обе державы объявят султану о заключенном между ними союзе и потребуют возвратить Польше Каменец и другие завоеванные города. Если же султан или крымский хан будут предлагать сепаратный мир, то ни одна из союзных держав не должна вести переговоры без участия другой. Одна из статей договора предусматривала старания русской и польской дипломатии по привлечению к союзу против Турции и Крыма Франции, Англии, Дании и Голландии.
Особый пункт договора предусматривал развитие торговли между Россией и Речью Посполитой. За торговыми людьми закреплялось право свободно «ездить на обе стороны со всякими товары» как в «стольные городы Краков, в Варшаву и Вильну», так и «в царствующий великий град Москву» с уплатой торговых пошлин по уставу обоих государств. Особо оговаривалась свобода торговли по реке Двине между Ригой и Смоленском.{261}
Двадцать четвертого апреля цари и правительница слушали проект мирного трактата вместе с патриархом, ближними боярами и думными людьми. Все его статьи были одобрены. Постановлено было написать его на пергамене, переплести в доски и «облочь золотою объярью», а потом призвать польских послов в Ответную палату «для размена записей вечного мира с ближними боярами». Подписание трактата уполномоченными с обеих сторон состоялось 26 апреля (6 мая). В тот же день цари в присутствии всего двора подтвердили договор торжественной присягой в Грановитой палате. В церемонии участвовали польские послы, которым государи «объявили отпуск».