— Мы не согласны, — ответили оппоненты. — Этих мер недостаточно. Своевольники русские люди соберутся и построят опять, хотя и не в том самом месте, но близ Албазина другие крепости. Так они и Албазин построили воровским обычаем, без царского указа.
Китайские послы со свитой сели на бусы и поплыли вниз по реке Шилке. На горных склонах вокруг Нерчинска появились вооруженные китайцы численностью до трех тысяч человек, которые разбили военный лагерь за полверсты до города. Головин со стрелецкими полками нерчинского гарнизона и с казачьей конницей вышел навстречу врагам и приготовился к бою. Обороняться в самом Нерчинске было нельзя, поскольку, как сообщал великий посол в донесении в Москву, «острог очень мал и худ и к воинскому промыслу безнадежен». Однако напасть китайцы не решились.
Тем временем посланный Головиным Белободский догнал китайское посольство. Цинские вельможи объявили «последнюю меру»:
— Быть границею реке Горбице, которая впадает в реку Шил-ку близ реки Черной, а с другой стороны быть границе по реку Аргунь и вверх Аргуни до реки Большого Годзимура, которая впадает с левой стороны. Аргунский острог снести и на Аргуне никаких крепостей и поселений не иметь. Албазин разорить, а с китайской стороны в этом месте никакого поселения не будет.
Дальнейшие переговоры велись через пересыльных людей. Российская сторона продолжала настаивать, что Албазин должен остаться «на стороне царского величества»; китайская не соглашались. Тем временем осада Нерчинска продолжалась, а с 20 по 23 августа воевода Лантань провел тщательную подготовку к штурму русской крепости. Вражеский флот поднялся по реке к самому городу, приблизились и сухопутные войска. Военное столкновение казалось неизбежным. У Головина было мало шансов отбить нападение противника, по численности превосходившего русские силы в десять раз.
В создавшихся условиях московские послы приняли решение пойти на самую крайнюю уступку, предусмотренную предписаниями: отказаться от Албазина и согласиться на установление границы по Горбице и Аргуни, а далее по Становому хребту до Охотского моря. Таким образом, Россия теряла почти все земли по Амуру.
Двадцать седьмого августа 1689 года состоялся третий посольский съезд. На этот раз шатры были поставлены в 50 саженях от передовых укреплений Нерчинска. После церемонии взаимных приветствий переводчики по очереди прочитали текст договора на трех языках: русском, маньчжурском и латинском. Текст на латыни был составлен в двух экземплярах для подписи обеими сторонами. Договор гласил:
«Река, называемая Горбица, которая расположена близ реки Черной… и впадает в реку Сагалиен-ула, составляет рубеж между обеими империями. Также от вершины скалы или каменной горы, на которой находится исток и начало вышеназванной реки Горбицы, и через вершины той горы до моря владение империй так разделить, чтобы все земли и реки, малые или большие, которые от южной части той горы впадают в реку Сагалиен-ула, быти под властью Китайской империи, все же земли и реки, которые с другой стороны горы простираются к северной стороне, остаются под властью Российской империи, таким образом, чтобы реки, впадающие в море, и земли, находящиеся в промежутке между рекой Удью и вершиной горы, указанной в качестве рубежа, оставались бы до времени не определенными…
Также река, называемая Аргунь, которая впадает в вышеназванную реку Сагалиен-ула, определяет границы так, что все земли, которые с южной стороны, принадлежат Китайской, а те, которые с северной стороны, — Российской империи».
Неопределенность основных статей Нерчинского договора фактически привела к тому, что граница на нескольких важнейших отрезках осталась условной. Часть земель осталась неразграниченной — рубежи были «до времени не определенными». Включение в текст договора данного условия явилось большой победой русской дипломатии. Другим ее достижением стало обязательство китайской стороны не заселять отходившие к Цинской империи приамурские земли. Таким образом, китайский суверенитет над этой территорией был ограничен. По существу Приамурье не было присоединено к цинским владениям, а превратилось в пустынную буферную зону между двумя государствами.{341} Подобная неопределенность статуса этих земель также оставляла возможность для будущего пересмотра договорных обязательств.
Утверждение статей трактата было обставлено с подобающей торжественностью: первые послы Сонгуту и Головин взяли оформленные тексты в руки и от имени своих государей поклялись в нерушимом соблюдении соглашения. 30 августа цинское посольство выехало в Пекин. Головин со своими служилыми людьми отправился из Нерчинска в Иркутск, а оттуда через Тобольск и Соликамск в Москву. Албазин по царскому указу вскоре был разрушен до основания самими жителями под руководством полковника Бейтона, а население и гарнизон крепости переведены в Нерчинск. Аргунский острог в соответствии с договором перенесли на северный берег Аргуни.
Подписание Нерчинского трактата нельзя считать поражением русской дипломатии, как иногда делают историки. В сложнейших условиях переговоров под угрозой применения китайской стороной военной силы российское посольство решительно отвергло претензии на русские земли вплоть до Нерчинска и добилось вполне приемлемых условий мира. Удержать за собой Приамурье в тогдашней ситуации Россия была не в состоянии. Цинское правительство твердо вознамерилось уничтожить Албазинский форпост и не допускало возможности сохранения его под властью русских государей. Дальнейшее упорствование российских послов в данном вопросе непременно привело бы к срыву переговоров и началу широкомасштабной войны с Китаем, для ведения которой у России было слишком мало сил на дальневосточных рубежах. Кроме того, Русское государство в тот момент воевало с Турцией и Крымом, поэтому эскалация напряженности на Амуре угрожала перспективой вести войну на двух противоположных направлениях. Борьба с Цинской империей была бы крайне тяжелой. Из-за огромных расстояний Россия не имела возможности в короткие сроки перебрасывать значительные контингенты войск из центральных районов на Дальний Восток, поэтому китайская армия имела в этом регионе неоспоримое преимущество. В случае войны с Китаем в тогдашних условиях территориальные потери России могли бы оказаться более значительными — вплоть до Нерчинска и берегов Байкала. Отказ от Албазина, устроивший китайскую дипломатию и способствовавший заключению договора, позволил закрепить мир и дружественные отношения между Россией и Цинской империей.
Глава пятаяВЗЛЕТ И ПАДЕНИЕ
Вокруг двойного трона
Государственно-политическая обстановка 1682–1689 годов была поистине уникальной для русской истории: формально у власти находились два царя, а фактически страной от их имени самодержавно правила сестра царевна Софья, причем ее власть, как это ни странно, не имела под собой никакой законодательной основы. Тем не менее двойной трон[14], на котором во время пышных церемоний восседали коронованные братья, в сложившейся к тому времени системе русского абсолютизма служил лишь декорацией. В России не могло быть одновременно двух правителей, поскольку подобная форма власти противоречила бы упрочившемуся со времени Алексея Михайловича принципу самодержавия. Так как ни один из братьев по разным причинам не был способен реально осуществлять функции монарха, эту задачу взяла на себя Софья — единственная представительница царской семьи, имевшая для этого не только желание, но и способности.
Вопрос о политической опоре власти правительницы является крайне сложным и до сих пор открытым. Можно, подобно А. С. Лаврову, кропотливо изучать соотношение семейных и политических группировок в составе Боярской думы и Государева двора или, как П. Бушкович, отслеживать перипетии борьбы вокруг двойного трона по донесениям иностранных дипломатов из Москвы на родину, но всё равно механизм осуществления государственной власти рассматриваемого периода останется загадкой. Единственный выход для историка, по нашему мнению, заключается в априорном понимании того непреложного факта, что Софья правила вполне самодержавно, оставляя боярам лишь ограниченные совещательные функции. Власть правительницы в очень малой степени зависела как от соотношения сил боярских кланов, так и от политической возни вокруг престола. При осуществлении монархических полномочий Софья опиралась на вполне сформировавшуюся к тому времени приказную бюрократию и на достаточно узкий круг доверенных лиц, занимавших ключевые посты в государственном аппарате.
Братья, восседавшие на двойном троне, являли собой разительную противоположность. Иван Алексеевич имел вид тяжелобольного человека. Патрик Гордон описал свои впечатления от аудиенции у старшего царя: «Я подошел и поцеловал руку его царского величества, который был больным и немощным, выглядел печальным и ничего не говорил, а от его имени спросил о моем здоровье и похвалил меня за службу его боярин».{342}
Фуа де ла Невилль утверждал, что на царя Ивана «страшно смотреть»; «будучи полностью парализованным», он проводит всю жизнь в поездках на богомолье.{343} Генрих Бутенант отмечал, что он «слеп и косноязычен».{344} По словам австрийского посла Иоганна Хёвеля, во время аудиенции Иван «едва мог стоять на ногах, и его поддерживали два камергера под руки»; «говорил он слабым и неясным голосом». Тот же автор пишет: «Иван нездоров и недалек»; «никому не тайна, что старший по слабому состоянию умственных и физических сил не способен на управление».{345} Саксонский дипломат Георг Адам Шлейссинг писал: «Старший царь Иван Алексеевич вообще был обижен природой… поскольку он не может ни видеть, ни говорить как следует, ни даже держаться хоть немного по-царски или властно. Он постоянно носит зеленую тафтяную повязку, которая скрывает его лицо, так как глаза его то и дело мечутся туда-сюда. С другой стороны, он очень благочестив и набожен».