Однако по непонятной причине бегство фаворита не состоялось. Может быть, он не захотел оставлять в опасности свою покровительницу — или же она сама побоялась отпустить его в рискованное путешествие, полагая, что в царском дворце под ее защитой ему будет безопаснее.
Шакловитый всё еще продолжал отчаянную борьбу всеми возможными способами. 2 сентября подьячие набело переписывали составленные им «сказки» с объявлением о делах государственной важности. В одной из них, которая была «писана начерно Федкиной руки Шакловитого, всего на трех столбцах самым мелким письмом», излагалось, «как воцарились великие государи цари и великие князи, Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич… и как по их государскому совету и по упрощению святейшаго патриарха и всего Российского народу восприяла правление благоверная государыня царевна и великая княжна София Алексеевна».
В другой «сказке» говорилось, что Лев Нарышкин с братьями к царю Ивану и царевне Софье «к руке не ходят» и «тем де их государскому имени ругаютца». Лев Кириллович обвинялся также в том, что «прибрал потешных конюхов и от тех де конюхов многим людем чинятца многие обиды и налоги». По этому поводу царю Петру послано «многое челобитье», но поскольку «никакого указа не чинено — знатно де, что о том не докладывает великому государю боярин Лев Кириллович Нарышкин с братьями и с единомышленники своими».{438} Эти «сказки» Шакловитый намеревался использовать в качестве прокламаций «для объявления разных чинов людям».
Между тем полковник Нечаев пребывал в растерянности. 3 сентября он послал царю Петру донесение о невозможности выполнения приказа об аресте сторонников Софьи: «…вора Федьки Шакловитова и жены и детей в доме нет, а носится речь, что в Верху, — и тут его взять невозможно. А старца Селиверстка искали… и сказали — не нашли». В стрелецких полках было «не согласно». На дворе съезжей избы Огибалова полка стрелец Яким Иванов застал Обросима Петрова и попытался его арестовать, но «тот Оброска Петров учинился силен и почал его бить». Присутствовавшие при этом стрельцы не поддержали Иванова «и его, Оброску, отпустили; и Олешку Стрижова и Егорка Романова также не дали». В то же время в других полках были арестованы трое сторонников Шакловитого — Андрей Сергеев, Иван Муромцов и Дементий Лаврентьев.
Очень интересны показания Нифонта Чулочникова о разговоре Софьи с пятью стрелецкими командирами, которых она призвала во дворец в начале сентября.
— Надобен ли вам великий государь царь Иоанн Алексеевич? — спросила царевна.
Стрельцы ответили, что намерены сохранять верность обоим царям:
— Мы им великим государям служить и работать готовы вобще.
— Житье наше становиться коротко, — начала жаловаться Софья. — Царя Иоанна Алексеевича ставят ни во что, а меня называют девкою, будто я и не дочь царя Алексея Михайловича.
— Ваша в том воля государская, — дипломатично ответили стрельцы, — нам вам, великим государям, указать нельзя.
Софья продолжала:
— А князь Борис Голицын да Лев с братьями Нарышкины, да набралось еще их новой родни, и они с царских конюшен коней, и кареты, и шоры все растащили. А святейшему патриарху о чем почнешь говорить, то он и не глядит.
Стрелецкие командиры возразили:
— Нам, государыня, святейшему не указать — воля его.
— Я кабы обо всём радела, — сетовала правительница, — а у нас всё из рук тащат. А будет вам мы не надобны, и мы пойдем себе с братом, где кельи искать.
— Мы вам, великим государям, рады служить вобще, — повторили стрельцы.
При расставании Софья по своему обыкновению одарила собеседников ста рублями.{439}
Из этого эпизода видно, что правительница стремилась заручиться поддержкой московского стрелецкого гарнизона и настроить общественное мнение против своих политических противников — Бориса Голицына, Нарышкиных и патриарха Иоакима. Стрелецкие же командиры в беседе с ней вели себя дипломатично, не выказывая желания ввязываться в придворную борьбу. Но во всяком случае Софья сумела добиться от них обещания служить государям «вобще», то есть всем троим. Тем самым стрельцы выразили готовность поддерживать существующую систему высшей власти, которую «партия» Нарышкиных стремилась изменить в пользу царя Петра. Такой итог переговоров со стрелецкими начальниками можно считать важным достижением Софьи Алексеевны.
Около 3 сентября двое пятисотных из полка Цыклера отправили ему письмо из Москвы о последних происшествиях в столице. Этот уникальный документ свидетельствует, что энергичная правительница в то время еще не утратила надежду на возможность вооруженного сопротивления врагам. На Лыковом дворе она расставила дополнительные стрелецкие караулы и начала стягивать туда «полные полки тысячные» со знаменами, копьями, ружьями и барабанами. По Москве ходили слухи, что Софья и царь Иван «изволят идти в Троецкой поход вскоре, а которого числа — того вподлинно неведомо».{440} Гордон также сообщает, что 3 сентября Софья подтвердила свое намерение «ехать с братом на следующий день в Троицу». Несомненно, у нее еще не угасла надежда на возможность примирения с Петром. Узнав об этом, младший царь, как сообщает шведский резидент Кохен, прислал Софье письмо с указанием «не трогаться с места под угрозой унизительного обращения и снова потребовал выдачи Шакловитого».
В тот же день правительница созвала заседание Боярской думы, чтобы обсудить, как поступить с Шакловитым; и «бояры, и окольничие, и думные дворяня приговорили вора Федку Шакловитого и товарищев его отдать к великому государю в Троецкой поход».{441} Софья должна была понять, что находится практически в изоляции. В то же время нет достаточных оснований для жесткого вывода, сделанного историком Е. Ф. Шмурло: «Царевна говорила не то, что думала. В ее действиях не видать уже более ни руководящей мысли, ни зрелого обсуждения. Она совсем потеряла голову». В действительности же Софья сохраняла ясность ума и продолжала бороться до последней возможности за свою власть и за жизнь близких ей людей. Известно, что она в те дни снова призывала стрелецких пятидесятников и десятников и говорила им:
— Я еще с государем грамотами перешлюсь, и вы до указу не отдавайте тех людей, те люди добрые. А то этак и всех вас переберут по указам царя Петра.{442}
Четвертого сентября по указу младшего государя на помощь Нечаеву для поимки «воров и изменников» был послан полковник Сергей Сергеев с двадцатью стрельцами. Ему было дано многозначащее предписание: «…буде он, Сергей, увидит брата его великого государя царя и великого князя Иоанна Алексеевича… и ему, Сергею, донести, что его, Сергея, для сыску тех воров, послал брат его государев, великий государь царь и великий князь Петр Алексеевич». Как видим, правительница Софья Алексеевна уже совершенно игнорировалась царем Петром, ей о поручении докладывать не следовало. Юный самодержец был настроен решительно и на всякий случай пригрозил Сергееву: «А будет он в сыску и в поимке тех воров учинит какое нераденье, или оплошку, или их, сыскав, отпустит, и за то от великого государя быть ему в смертной казни, безо всякия пощады».
На следующий день Петр еще усилил сыскную команду, послав ей в помощь стрелецкий отряд из сорока человек под командованием полковника Ивана Спиридонова. Тем временем Сергеев со своими стрельцами явился в царский дворец и показал грамоту Петра о выдаче Шакловитого, Сильвестра Медведева и прочих «бунтовщиков». Посланец младшего царя и сопровождавшие его стрелецкие командиры просили, чтобы их проводили к старшему государю, однако им было отказано. Указ Петра принял боярин Борис Гаврилович Юшков, один из главных приближенных царя Ивана. Ознакомившись с документом, он объявил Сергееву:
— Вы зачем присланы, и тех людей стрельцов, вашей братии, у нас в ведомости (то есть в наличии. — В. Н.) нет. А Федька Шакловитый в ведомости есть. А старца Селиверстка Медведева в ведомости нет же, а ищите сами. А послан о том деле к великому государю царю и великому князю Петру Алексеевичу боярин князь Петр Иванович Прозоровский. И как он будет от великого государя, и мы в то время вам великих государей указ скажем.
Софья как правительница в этом эпизоде уже не фигурирует, переговоры ведутся между представителями двух братьев-царей. Отправка князя Прозоровского к Петру явилась последней попыткой примирить его с сестрой и спасти ее любимца Шакловитого. Однако этот шаг был обречен на неудачу.
Князь Василий Голицын тоже попытался спасти положение — 3 сентября, по свидетельству Гордона, «прислал подьячего к своему двоюродному брату, князю Борису Алексеевичу, к Троице, убедить его, чтоб он постарался примирить враждебные стороны. В ответ ему было сказано, что он лучше всего сделает, если как можно скорее явится в монастырь и прибегнет к милости царя, который верно примет его наилучшим образом». Гордон отметил в дневнике: «Говорили, что младший царь, требуя выдачи Шакловитого с товарищами, обещал не лишать их жизни».{443} Вряд ли это соответствовало действительности: партия Нарышкиных жаждала крови врагов.
Между тем 4 сентября в Немецкую слободу дошла, наконец, грамота царя Петра с приказом офицерам-иноземцам явиться в Троицу. Пока начальник Иноземного приказа князь Василий Голицын колебался, следует ли их отпустить, Гордон и его товарищи с наступлением сумерек тайком выехали из слободы и направились к обители. Следующим утром они были «милостиво приветствованы» Петром. В числе прибывших иностранных офицеров находился полковник Франц Лефорт — будущий знаменитый сподвижник великого преобразователя. Вслед за генералами и полковниками в монастырь пришли подчиненные им войска «иноземного строя». Софья и Голицын потеряли основную военную опору.