— Да, мой повелитель, — старуха склонила голову. — Обоих.
— И каковы результаты?
— Ваш сын почти нашел царевну — я разыскала его совсем неподалеку от места, где она скрывается. Увы, его поиски были прерваны внезапной и тяжелой болезнью. Именно эта болезнь не позволила ему и выходить на связь…
— И что же это за болезнь? — тяжелый взгляд короля Демара был способен пригвоздить к полу любого из его подданных. А эта конкретная подданная еще и была не способна лгать ему, глядя в глаза. — Смотри на меня!
Колдунья медленно, будто через силу, подняла голову.
— Насморк, Ваше Величество. Тяжелейший насморк.
Властитель Тридесятого королевства побагровел.
Колдунья снова поспешно опустила взгляд. Помимо насморка, юный королевич страдал также от тяжелейших приступов поэтического вдохновения, кои старая ведьма полагала болезнью куда как похлеще. Особенно учитывая то, что в результате этих приступов получалось. Да еще и зачитывалось через зеркало любимой тетушке!
Но об этом грозному властительному отцу уж точно говорить не следовало.
— Будьте снисходительны, мой господин. Юноша едва говорит. Что до его вида… он не мог предстать в таком виде перед девушкой! Как бы ни была влюблена царевна, ее чувства могли не перенести этого испытания…
— Он страдал насморком всю зиму?!
— Зимы в Тридевятом суровы…
— Где царевна? — сквозь зубы процедил Его Величество, сцепив руки до побелевших костяшек.
— Скрывается в лесу. Я почему-то ее не вижу, будто вокруг нее вовсе нет зеркал… или все они защищены другим магом. Если рядом с ней есть волшебник, он мог и отводить глаза вашему сыну. Не судите его слишком строго. Еще… ее видели с богатырями из особого царского отряда.
— Охраняют, значит…
— Несомненно, Ваше Величество. Возможно, Наина и не собиралась отправлять ее в академию — и все это задумано было с самого начала.
— Численность отряда? — коротко бросил король.
— Вы собираетесь отбить ее силой? — вскинулась старуха, но тотчас снова потупилась, заметив, как гневно замер ее господин. — Простите, Ваше Величество. Я боюсь лишь, не изменятся ли тогда взгляды царевны. Ведь она уже не один месяц там. И, возможно, поначалу ждала спасения, надеялась на Елисея… но с тех пор утекло немало воды. Люди, что видели ее, говорят, она не выглядела несчастной. Как она отнесется к нападению на тех, кто ее приютил и охранял? Я лишь хочу предложить иной вариант. Я отправлюсь туда сама. Ведь мы хотим, чтобы царевна оставалась влюблена в Елисея, и пошла за него по доброй воле… я устрою все. Он все равно будет ее спасителем.
— Вот как? — Его Величество чуть приподнял брови. — Что ж…
— Мне понадобится время… — едва слышно прошелестела старуха, уже предчувствуя грозу, которая последует, но готовясь стойко ее вынести.
Все шло в точности по ее плану.
И она не позволит его нарушить своему очередному повелителю.
Тетушку Елисей был рад видеть всегда. Хотя бы потому, что она была единственной, кто способен был в любой момент его выслушать. Даже если королевич намеревался прочесть наизусть очередное свое гениальное творение.
Но сегодня старуха смотрела на него из зеркала с непривычной серьезностью.
— Ты действительно ее любишь? — настойчиво и уже не в первый раз спрашивала она.
— Что за вопрос, тетушка? — хмурился юноша, не понимая, чего от него хотят. — Да я за ней практически на край света пошел! Да я такие испытания и лишения претерпел… я…
— Любишь или нет?
— Конечно, люблю! — с жаром заверил Елисей. — Как вы можете сомневаться?
— Хорошо, — колдунья вздохнула. — Тогда… все должно получиться. Надеюсь. Отдыхай пока, чистая ты душа. С места не трогайся. Я скажу, когда будет пора.
Весна в Тридевятом царстве наступала быстро и разом. Вот еще вчера всюду лежал снег, а уже наутро — будто заботливая хозяюшка протерла чистой тряпицей диск дневного светила, да повымела тяжелые комковатые зимние тучи с неба, очистив его твердь до звонкой голубизны. Засияло отмытое солнце, дотягиваясь ласковыми лучами до самых укромных уголков царства. И разом хлынули ручьи, часто и весело застучала капель, сугробы осели, сделавшись ноздреватыми, захрустел и двинулся лед на реках. А там и трава начала пробиваться из напоенной влагой земли, лесная зелень принялась торопливо разворачивать листочки, стремясь закрасить мир своим жизнерадостным цветом. На деревьях набухли почки, а в садах будто замерли в предвкушении яблони и вишни — вот-вот брызнут белой пеной цветов, и поплывет по округе нежный сладкий аромат, возвещая скорое лето.
С днем рождения Альке повезло, так она сама всегда считала. Была в Тридевятом такая традиция — дарить девицам ко дню рождения непременно цветы. Хоть живые, хоть бумажные, хоть на платке крестом вышитые — но непременно цветы. Никаких иных подарков не полагалось, чай не перелом года. Но без цветов в такой день на глаза имениннице попасться — почти неприлично.
А повезло Альке, потому что родилась она в конце весны, когда цветов повсюду — видимо-невидимо, и каких красот редкостных ей только не преподносили, бывало! А еще непременно в этот день батюшка праздник большой устраивал. Всех боярских детей в царский терем приглашали, и уж сладостей им в этот день подавали вдосталь. И огни в небо пускали, и артистов приглашали, и даже карусель во дворе устраивали.
Да и гулянья в столице были не хуже зимних. Алька как-то в детстве сбежала от нянек в собственный день рождения, на праздник в городе посмотреть. Побывала на ярмарке, поглазела на уличных циркачей. Ничуть они и не хуже оказались тех, что ко двору приглашали. Петуха на палочке купила, перстенек со своей ручки отдав — денег-то у царевны отродясь не бывало, ни к чему они ей, а лотошники на базаре даром отчего-то не желали свои товары отдавать.
Залюбовалась еще на печатные пряники — до того на вид красивые да ровные, вот только рисунок на них странный оказался, несуразный какой-то: будто скоморошья рожа, с круглыми щеками, выпученными глазами, вздернутым носом, да с двумя торчащими в разные стороны косичками.
— А это царевны нашей — именинницы светлый лик пропечатан, — охотно пояснила говорливая торговка. — В честь праздничка!
Алька тогда глаза выпучила не хуже пряничной рожи. Вон оно как, значит!
Спросить что-то еще она тогда не успела. Стражники набежали с кормилицей во главе — вечно они набегали, стоило хоть ненадолго из-под присмотра вырваться, сразу переполох. Когда ее со всей почтительностью и поклонами под ручки уже прихватывали, Алька успела мстительно цапнуть с прилавка пряник. Возразить торговка, конечно, не посмела. А вот нечего на свою царевну обидные картинки на пряниках малевать!
Пряник, кстати, вкусный оказался. Тем и пришлось утешиться.
В последние три года дни рождения наследницы престола перестали шумно и всенародно праздновать. Наина устраивала небольшой прием, где все было чинно и скучно, дарила сестренке какой-то букетик, да тем и ограничивалась. В первый раз Алька приняла это как должное — времени после смерти батюшки тогда совсем немного прошло, какие уж тут праздники!
На второй год отплакавшая свое царевна проснулась в этот день с тем самым особенным предвкушением, какое бывало у нее обыкновенно в дни рождения. Но… показалось, будто все вокруг забыли о ее празднике. Ну да, в опочивальне с утра оказались цветы, несколько букетов с записками. Прислуга деловито готовилась к вечернему приему, сверяя списки гостей. Зато учитель пришел в свой час спрашивать заданный накануне урок. И тут уж царевна не вытерпела — пошла ответа у Наины искать.
И будто на стену наткнулась.
Наина сидела, как всегда, в своей светелке, за конторкой, заваленной бумагами. Подняв на сестру покрасневшие глаза, она посмотрела нее долгим взглядом — недобрым и пристальным.
— Мы не можем сейчас позволить себе пышных празднований, — сухо сообщила она.
— Почему?
Наина на несколько мгновений опустила веки.
— А состояние государственной казны тебя случайно не интересует? — наконец спросила она. — Ты слышала вообще про неурожай на севере? А отчего нам оборонные расходы пришлось наращивать — не знаешь?
— Причем тут… — Алька почувствовала, как закипают в глазах злые слезы, и поняла, что лучше не договаривать. Ясно ведь, что Наина просто хочет от нее отмахнуться. Вот и говорит о всякой ерунде, никакого отношения к сути дела не имеющей. И ни до чего они не договорятся. Значит, и реветь при сестрице — глупо. Ни к чему ее напрасно радовать.
Развернулась она тогда, да и ушла, хлопнув дверью. И на следующий год уж не ждала никаких чудес. Только время отсчитывала — вот выйдет замуж, станет царицей… будут снова люди вокруг веселыми и радостными, будут огни в небе, потехи, будут петухи на палочках, и — ладно, пусть уж — печатные пряники со светлым ликом. Все будет еще. А уж каких цветов невиданных ей Елисей привезет!
В это утро, проснувшись еще до петушиного крика, Алька не стала спешить открыть глаза, позволив себе еще чуть понежиться. И поймала себя вдруг на том, что ровно как в детстве ждет от этого дня какого-то чуда. Может, именно сегодня Елисей наконец найдет ее?
Это ведь как выходит — лет ей уж теперь и вовсе страшно сказать сколько. А она не замужем по сей день!
Вот странно — в последнее время царевна будто и вовсе перестала вспоминать о женихе. Неужто забыла, перестала ждать? И неправда вовсе! Алька даже сама на себя рассердилась. Не вертихвостка же она какая. У нее любимый есть. Вот примчится он сегодня…
Хотя если просто так примчится, пусть бы даже и с букетом, оно не больно-то романтично выходит. Как-то ведь Алевтина раньше представляла встречу… ах да, надо, чтобы она в беду сначала попала! Богатыри вот все осложняют, непременно ведь спасать кинутся поперед жениха. Да и сама она уже привыкла оружие у пояса носить, от завалящего какого чудища небось и своими силами отобьется. Надо, значит, в какую-нибудь такую беду попасть, чтоб ни сама она спастись не могла, и никто из богатырей не сумел выручить. А тут — Елисей, на белоснежном коне, с огромным букетом…