— Сказать-то и так можно, — отмахнулась Алька. — А я в самом деле…
— Э, нет. Кто ж поверит, что работница праздно слоняется, пока хозяева все, как один, делом заняты? Не бывает такого. А вот как с метлой тебя увидят, а то с подойником — так и вопросов не будет.
— С метлой? — растерянно переспросила царевна. — П-подойником?
Объявляя, что станет помогать богатырям по хозяйству, Алька как-то не думала о подробностях. Собственно, все ее представления о ведении домашнего хозяйства начинались со слов “велеть девкам…”. А ежели нет никаких девок? Это… это как же?! Ой, мамочки…
— А как же? Да ты не пужайся так, я ж покажу все. Невелика наука-то. Сегодня и покажу, а завтра сама попробуешь. Глядишь, братья из похода вернутся — а ты уж их и разносолами встретишь.
Савелий хитро усмехался в бороду, рассказывая, как все просто, и чуялся в этой простоте какой-то подвох. Однако Алька привыкла быть хозяйкой своему слову. Отступать-то поздно! За язык никто не тянул, а струсишь теперь — позору не оберешься… Поэтому, крепко зажмурившись и чувствуя себя по меньшей мере легендарной героиней, царевна отважно выпалила:
— Я готова! Показывай, где тут у вас… метла!
Утро нового дня встретило царевну неласково. Да и началось-то оно в тот час, в какой Алька обычно самый сладкий сон досматривала, с боку на бок переворачиваясь. Только-только петух где-то заголосил, а за окошком едва светать начало — а кто-то уж за плечо трясет.
— Просыпайся, царевна!
— У-уйди, дядько Семен, не хочу сегодня на лошади кататься… — Алька, перевернувшись на живот, сунула голову под подушку, но все равно расслышала какой-то одновременно ехидный и добродушный смешок.
Дядька Семен никогда б над ней смеяться себе не позволил… да и в опочивальню бы к ней не зашел, неможно ведь мужику в девичью-то, и в терем бы вовсе не поднялся… ой! Так она ведь не дома!
Резко распахнув глаза и снова перевернувшись, царевна едва не упала с узкого ложа и рывком села.
— Вот и ладушки, — снова усмехнулся… конечно, никакой не дядька Семен, а вовсе богатырь Савелий — и отступил, задернув за собой занавеску, чтоб царевна без стеснения одеться могла.
Это Светик вчера еще прежде, чем новое ложе для себя, смастерил царевне загородку с занавеской — чтоб ее угол под лестницей от общей передней отделить. А из поселка за лесом он не только овощи привез, но и одежду для высокой гостьи — несколько сорочек и нижних рубах, пару сарафанов, еще кой-какие мелочи, что бабы местные в узелок собрали. Вся одежа крестьянская, конечно, грубого полотна — да всяко лучше, чем свое богатое, да драное платье. Отдавал, краснея и заикаясь, а только Алевтина чуть не расцеловать его была готова за такой подарок. Так она еще ни одной обнове не радовалась. Уж больно не хотелось грязное рванье после бани снова натягивать.
Мысль о том, что ей предстоит, окатила не хуже ледяной воды. Собиралась царевна в это утро, как на бой, и крестьянский сарафан натягивала, как латы. Ну, как дядька Семен говаривал — охота пуще неволи! Небось сама вызвалась!
Первым делом — в умывальню при бане, поплескать в лицо ледяной водой из ушата, разгоняя остатки сонной одури. Потом — можно компоту хлебнуть, собираясь с духом. Завтракать — это потом, так Савелий говорил. Завтрак еще и приготовить надо. На всех. Но сначала — курам зерна задать и козу подоить. Поразмыслив, царевна решила начать с того, что попроще. Куры выглядели безобиднее.
Выйдя во двор, Алевтина обнаружила, что все трое богатырей тоже уже на ногах — кругами вокруг поляны бегают.
Об утренних занятиях Савелий вчера рассказывал, так что куда и зачем так стремительно и дружно мчатся богатыри, она понимала. Но выглядело это такой ерундой, что царевна пренебрежительно хмыкнула.
— Ишь ты… — пробормотала она. — Бегают они! Как будто дел других нет. А ты тут работай за них!
Чувствуя себя единственной здесь, кто занят настоящим делом, Алька зашла в амбар, зачерпнула ковшом зерна и отправилась на задний двор — к курам.
Кур было немного: всего четыре несушки да один рыжий петух, который сидел на околыше заборчика и как раз собирался дальше распеваться. Петух посмотрел на Альку одним глазом, наклонив голову, и чуялось в этом взгляде что-то недоброе.
На всякий случай погрозив ему пальцем, царевна отодвинула загородку заборчика.
— Цыпа-цыпа? — неуверенно сказала она и сделала осторожный шажок за загородку.
Звать кур, как оказалось, не требовалось. С оглушительным кудахтаньем, хлопая крыльями, четыре пернатых снаряда кинулись под ноги Альке и едва не сшибли ее, заставив отшатнуться. Схватившись за загородку, она с трудом устояла, взвизгнула и отскочила в сторону.
— Ой, мамочки! Да что же вас — год не кормили? Да врете вы все, я сама видела, вчера Савелий кормил!
Однако курам, кажется, не было совершенно никакого дела до того, кто и кого кормил там вчера. Куры были сегодняшние и голодные. И куры наступали. С таким свирепым и сосредоточенным квохтанием, как будто собирались разорвать на части и с аппетитом слопать саму царевну.
Мелкими шажочками Алевтина отступила еще немного, прижимая к себе ковшик с зерном.
— Нет, ну… дайте, я зайду, насыплю вам еды… — робко попросила она. — Пожалуйста…
Куры начали обходной маневр, похоже, собираясь взять ее в окружение.
Где-то поодаль послышалось бодрое топанье. Богатыри! Бегут, родименькие! Сейчас они увидят, что творится, и спасут ее от этих чудищ!
Алька с надеждой обернулась. Пробегающий мимо Ратмир только злобно зыркнул на нее. Впрочем, от него она иного и не ждала. Светик и Савелий дружно разулыбались, помахали руками, не сбавляя ходу, и… потрусили дальше.
— А… — царевна растерянно уставилась в удаляющиеся спины. — Как же…
Кто-то требовательно клюнул ее в ногу, царевна снова взвизгнула и отскочила, а потом, разозлившись, пнула обнаглевшую курицу. Та с бешеным кудахтаньем взвилась невысоко в воздух.
И тут на землю перед Алькой, как раз между ней и “обиженной” курицей, спланировал петух. Растопырив крылья и распушив перья на шее, он принялся наступать на Альку с таким видом, будто каждый день ел на завтрак по красной девице. При этом он издавал клокочущие горловые звуки, в коих слышалось отчетливо ругательное.
— Ты… — Алька поняла, что голос у нее вдруг как-то сел. — Ты чего это?..
В этот момент петух наконец прыгнул — все так же топыря крылья и метя клювом прямо в царевнины коленки.
Снова взвизгнув, Алька отскочила и попыталась пнуть уже петуха — на что тот отреагировал новым броском — и на этот раз достал. На царевне были и сарафан, и поддевка, однако и клюв у защитника курятника оказался будто стальным. Завопив, Алевтина, прежде чем кинуться наутек, отмахнулась ковшом — и зерно веером полетело в разные стороны. Куры с радостным квохтанием высыпали из загородки полным составом и принялись склевывать зерно с земли.
Впрочем, этого царевна уже не видела. Потому что, подобрав подол, с воплями нарезала по заднему двору круги, спасаясь от своего преследователя. Петуха не взволновало даже зерно: куда важнее было утвердить свою власть и показать, кто здесь главный, этой наглой девице.
— Я из тебя суп сварю! С потрохами! — вопила царевна на бегу несбыточное.
Закончив пробежку, богатыри собирались уже приступить к разминке. Вот только вопли с заднего двора заставляли настороженно оглядываться.
— Надо бы глянуть, как там наша царевна, — как бы между прочим заметил Савелий. Но первым из-за угла выглянул Светик.
— Ой… ну, вроде как… кур кормит.
— Ага, — глубокомысленно покивал Савелий, выглянув следом. — Ну, чего… бегать — оно полезно. Даже девицам.
— А куры-то не разбегутся?
— Да чего ж они — дуры, что ли? Вернутся. Вон, петух загонит. Как царевну выгонит, так и их загонит.
— Как бы она мне грядки не потоптала, — озабоченно нахмурился Ратмир.
Аптекарский огородик Ратмира располагался дальше. Росли в нем исключительно целебные травы — некоторые редкие, а то и вовсе бесценные.
— Да не должна бы, — Савелий пожал плечами и проследил глазами, как царевна, с визгом на бегу лихо перемахнув через очередной невысокий заборчик, умчалась к амбарам, а петух, наконец остановившись, победоносно заклекотал и гордо прошествовал обратно к своей загородке. — Светик, поди-ка, ковшик подбери. Что-то думается мне, не станет наша царевна за ним возвращаться.
Забежав за угол амбара, Алька оглянулась, убедилась, что преследователь наконец отстал, и остановилась, наклонившись и уперев руки в коленки, чтобы отдышаться. У-уф! Это что же у них тут — и зверье боевое?! Может, они на петухах сначала тренируются — ну, перед тем как всяким там Горынычам головы рубить? Так предупреждать же надо!
Может, ну его все? Вернуться в дом, швырнуть Савелию гордо ковшик в лицо… ой, нет, ковшик не получится, он на поле боя где-то остался… Ну, без ковшика. Встать эдак гордо, вот как Наинка вечно, задрав подбородок, указания раздает, и объявить торжественно: “Не надлежит царевне…”
Тьфу! Почему-то Альке так и представилась эта фраза Наинкиным голосом. А еще — как презрительно скривится противный Ратмир, который, конечно же, иного и не ожидал. И как искренне и оттого особенно обидно прыснет в кулачок Светик. И как будут хохотать потом все прочие богатыри, когда им все расскажут. Как царевна за курами ходила… ну, или как куры за царевной… бегали.
Ну уж нет! Алька все-таки задрала подбородок, точь-в-точь как Наинка. Не бывать тому! Что там на очереди? Коза? Небось думали испугать царевну? Ха! Да она к лошадям подходить не боялась и даже ездить на них, что ей какая-то коза!
Тем более Савелий говорил, “Милуша у нас тихая”. Что ей тихая коза сделает, в конце концов?
Не давая себе времени на размышления, царевна сбегала, как учил Савелий, вымыть руки, подхватила ведро и решительно направилась к сараю с загончиком, где мирно стояла, меланхолично что-то пожевывая, белая коза.