Сами богатыри устраивались вокруг костра на одних плащах – им и не привыкать на земле спать.
– Эх, тяжко без колдуна в походе… – уныло протянул Светик, в очередной раз хлопая себя по лбу.
– Не убил, – сообщил ему Анжей, проводив глазами взмывшего в воздух комара.
– Угу, – тоскливо кивнул ученик, а потом пояснил для Алевтины, – Ратмир нам от этих кровопивцев защиту ставит обычно.
– Дааа, – жалобно протянула Алька, хлопая себя по щеке. Попала – по щеке протянулся кровавый след. – Понятно тогда, отчего вы в бою всегда его заслоняете…
Старшие богатыри дружно усмехнулись.
На самом деле в боевом построении всегда по возможности защищали не только лекаря, но и обоих учеников. Последних – потому как им опыта пока недостает. А лекаря – прежде всего оттого что его заменить трудно. Ранят кого другого – колдун вылечит. Ранят колдуна – так пока в себя не придет, и лечить его некому. А если бой с людьми, так ведь ему и вовсе вреда другим причинять нельзя. Понятно, магической клятвы он не давал и при необходимости вполне биться мог, однако без острой нужды старался этого не делать.
Собираясь спать, Алька, подражая богатырям, сняла с себя плащ, накинула сверху на свою постель из лапника и со стоном устроилась сверху. Ох… после дня в седле каждая косточка болит. На рассвете снова в путь трогаться. Веки сами собой тяжело опускаются.
А воздух в лесу к ночи повлажнел, похолодал. Знобко сделалось. Стоило б, наверное, сверху тем плащом укрыться. Да теперь для этого вставать придется… Алька пошевелилась и поняла, что просто не в силах сейчас не то что подняться, а и глаза открыть.
И в этот миг на нее тяжело опустился теплый плащ. Чьи-то руки заботливо подоткнули его, как одеяло. Отвели со лба царевнина щекотную прядь, из косы выбившуюся.
Неосознанно Алька потянула носом. Ну да что же сейчас-то учуять можно было? Чай, у костра на лапнике лежит. Все вокруг костром да хвоей пахнет.
“Надо утром посмотреть, кто из богатырей без плаща, на голой земле спит…” – успела подумать она, уже уплывая в сон.
Утром, как открыла глаза, плаща на ней уже не было. Богатыри успели встать и даже почти собрать лагерь. Пора двигаться дальше.
*
Дуняша отчаянно рыдала. Увы, единственный зритель этого представления ни малейшего сочувствия к несчастной не испытывал.
Была Дуняша девицей всем пригожей, крутобедрой, румяной да круглолицей. А еще была она третьей дочерью в семье, где подрастали десять девиц разом. Старшие-то, Марфуша да Палаша, замуж выскочить успели. Как ни вздыхала Марфуша по богатырю Михайле, а кузнеца окрутить удалось – и то дело.
Недостатка в женихах у Дуняши отродясь не было. А только вот втемяшилось девице в голову отчего-то непременно нос всем утереть, да и сделать то, что старшая не сумела. Выскочить замуж не за кого-нибудь, а за героя-богатыря. Да хоть бы за которого! Вон их сколько, выбирай любого, все красавцы, как на подбор. И неженатые!
Если Марфуша в семье считалась первой красавицей (хотя иные люди сестер-то и вовсе не различали), то Дуняша – умницей. Вот и стала умница-Дуняша раздумывать, как бы эдак по-хитрому какого из богатырей в свои сети завлечь. На кулебяку-то не подманиваются! И надумала – надо им, стало быть, на глаза попадаться почаще. Чай, красой девичьей и ее боги не обделили, не одной-то старшенькой все досталось!
Не слишком часто, но случалось богатырям покидать заставу всем вместе – на одно ли серьезное задание, на семь ли малых. Ежели дольше дня в доме никого не должно было появиться, загодя отправляли весточку с голубем в ближнее село Перелесьево. Оттуда обычно в отсутствие богатырей раз в день приезжала на телеге Праскева – баба ушлая, но расторопная. За небольшую мзду она каждый день кормила кур, доила козу и присматривала за всем. В дом ей ходу не было, зато за двор и живность хозяева могли быть спокойны.
А тут приключилась такая оказия – собралась Праскева дочку замуж выдавать в соседнее село. Как же без тещина догляда-то к свадьбе готовиться! Никак неможно. Вот и ехала баба едва не со всем своим скарбом вместе. Может, на седмицу, а может и насовсем. Кто его знает, как оно жизнь обернется! А вдруг новый муж кровиночку там обижать вздумает? А вдруг свекровь ей жизни не давать возьмется?
Перед отъездом вспомнила Праскева о лесной заставе. Ну как где беда случится, да весь отряд и уедет?
Ответственная баба тотчас решила подыскать себе замену. Вот Дуняша-то и вызвалась. Когда б еще такой случай выпал!
Перед отъездом Праскева все Дуняше по чести обсказала. И как к дому добраться, и где зерно для кур искать.
– Оно-то можа и не позовут, – обстоятельно говорила она. – Вроде там у них и девка какая-нито живет теперь. То ли девка, то ли парень – не понять. А только ежели и девка – так то ли болезная, то ли боярская. Все одна репка. Руки-то вроде и есть, а откель растут – непонятно. В общем, на нее может и не оставят все. А вроде как ее еще и охраняют. Так что коли будут уезжать, вернее всего, при ней хоть ученика да оставят. Так что можа и не позовут тебя. Но ты все ж таки позапомни все. Мало ли. А то ж у того ученика-то тоже… руки. Растут. Откуда-то.
Дуняша запомнила. Крепко запомнила. Про девку то ли болезную, то ли боярскую – особенно.
Это что же это за змеища там, у самых завидных женихов на все царство, поселилась? Небось сама богатырей обхаживает, замуж метит… Заместо Дуняши! Уууу, разлучница!
Правда, что с ненавистной разлучницей делать, Дуняша придумать никак не могла.
Пока не появился однажды в Перелесьеве юркий пришлый мужичок, который все да всех о богатырской заставе расспрашивать принялся – кто мол что знает, да все как бы промежду прочим.
Местные, понятно, скоренько скумекали, что неспроста такие расспросы, а потому и направление мужичонке показывали все в разные стороны, и ответы на вопросы давали один другого чуднее.
А вот Дуняша, поразмыслив, нагнала того мужичка да отозвала в сторонку – начистоту поговорить. Сразу же ее и заверили, что никого из богатырей трогать никто и не собирается. А собираются только змеищу-разлучницу выкрасть. Мол, сбежала та змеища из дому, а батюшка с матушкой о ней беспокоятся, жених места себе не находит…
Дуняша и вовсе воодушевилась. Так у той девки еще и жених есть! Свой, собственный. Вот и нечего с чужими в доме жить. Пусть к родителям возвращается!
Вот так и вышло, что едва застава лесная опустела, полетел от дома на окраине Перелесьева голубь с весточкой – забирайте, мол!
…Вон, рыдает теперь.
Ратмир выругался сквозь зубы. Короткое расследование быстро вывело к нужной ниточке – никто из братьев предать не способен, а кроме них, навести наемников только из Перелесьева и могли.
И что с ней делать теперь, с дурищей? В тюрьму за глупость отправлять? А ведь выдала врагу местонахождение наследницы престола, пусть и сама того не ведая.
Впрочем, если подумать, известно о нем и без того было слишком многим. Елисей, конечно, второй раз дорогу к заставе бы не нашел. А вот ведьма – ведьма, по описанию подозрительно похожая на ту, что служит королю Демару… темная лошадка. И выходит, она не передала своему хозяину всего, что знает. Да и ей-то не составило бы труда выяснить все точнее. Слишком занята теперь подготовкой войска? Или ведет какую-то свою игру?
Впрочем, сейчас первый вопрос – что с этой… Дуняшей делать. Колдун невесело усмехнулся своим мыслям. Видно, не уйти от судьбы никуда – как есть ты маг без диплома, колдун отверженный, так и написано тебе на роду людям вредить. Во благо? А кто судить о том может?..
…Магов-лекарей в академии учили и такому. Колдун мог отнять воспоминания. Во благо. К примеру, ребенок видел, как родители умерли – и вот-вот с ума сойдет от горя. Пусть лучше не помнит, что видел, а о гибели родителей помнит только – так, будто было это давным-давно, чтобы боль терпеть можно было. Или девицу честную разбойники снасильничали – так лучше ей и не помнить того вовсе, чтобы руки на себя не наложила. Дипломированные чародеи-лекари делали это ради спасения жизни или здоровья пациента.
Могли и внушить чего. Вот, скажем, молодожены влюбленные порой к магам бегали – любовь свою вечную друг другу доказывать. С согласия обоих появлялся на руках у них особый знак – внушенной верности. И ни один предать другого не мог. Случалось порой, что и проходила после любовь. Тогда любой из них мог снова прийти к магу, снять метку – тотчас и у второго она пропадала. Все честно, все по согласию да доброй воле.
А вот того, что Ратмир собирался теперь сделать, ни один честный маг бы не сумел – клятва бы не дала. Нельзя над волей человека насилие чинить.
Да ведь он давно уж не честный маг. Так, колдун-недоучка, не то воин, не то знахарь. А девке этой сущеглупой, чай, хуже не станет, если дурь повыбить чуток.
– Вернешься домой – ничего помнить не будешь. Выйдешь замуж за того, кто первым предложит. О богатырях и думать забудешь. И дорогу к этому дому не вспомнишь. Ах да… и козу забери! Вместе с курами!
Глава седьмая, повествующая о трусости
Волкодлак наступал.
Ощеренная морда оказалась раза в три больше, чем полагалось бы нормальному волку. Впрочем, и ростом нежить оказалась немногим ниже коня. Так что за волка ее всяко бы не приняли.
Слюна, капавшая из скалящейся пасти, была чуть зеленоватой, и от этого чудилось, будто волкодлак источает зловоние. На самом деле никакого духа от нежити Алька не чуяла. Но от этого призрачный запах ничуть не становился менее тошнотворным.
В этот раз царевна оцепенела не дольше, чем на мгновение, в которое в мире, казалось, осталось только глухое утробное рычание и эта вязкая капля зеленоватой слюны, стекающая из уголка кошмарной пасти.
А потом рычание послышалось вдруг разом с нескольких сторон. Твари пытались взять отряд в кольцо.
Свистнул где-то рядом богатырский меч – и покатилась по траве голова волкодлака. Кто из братьев успел? Неважно. И брызнула на землю – не кровь, а все та же зеленоватая слизь. Все правильно. Не-жить – не-живая. Отк