– И что же теперь происходит в Фермопилах? – спросил Адимант, надевая на руки серебряные браслеты.
– В Фермопилах всё кончено, Леонид погиб, и все его воины убиты, – с тяжёлым вздохом ответил Поликрит. – Путь Ксерксу в Срединную Элладу открыт. С этой вестью Аброник и прибыл в наш стан.
– Что собирается делать Еврибиад? Ты видел его? – проговорил Адимант, приводя в порядок свои густые золотистые волосы.
– Еврибиад созывает военачальников на военный совет. – С этими словами Поликрит встал со скамьи. – Я пришёл за тобой, друг мой.
– Что ж, я готов! – сказал Адимант, набросив на плечи свой роскошный фиолетовый плащ с золотыми узорами в виде лавровых листьев.
Палатка Еврибиада едва вместила всех навархов эллинского флота. Еврибиад сидел у стола, на котором была разложена карта Эвбейского пролива. На нём был красный хитон, какие носят спартанцы, находясь на войне. Бледное лицо Еврибиада с заострившимися скулами было замкнутым и хмурым.
Рядом с Еврибиадом сидел симбулей Динон, которому было поручено председательствовать на этом собрании военачальников. Он тоже был в красном хитоне, подпоясанном кожаным ремнём.
Навархи сидели на скамьях и стульях полукругом перед столом. Поликрит и Адимант, пришедшие последними, кое-как втиснулись на одну из скамей между Фемистоклом и Эоситеем, навархом мегарцев.
Едва открылся военный совет, как тут же зазвучали голоса военачальников, выражавших искреннее восхищение жертвенным подвигом Леонида. Все эти восторженные реплики были обращены к Еврибиаду, поскольку всем было ведомо, что тот был дружен с Леонидом.
Фемистокл произнёс даже короткую речь, полную высокопарных эпитетов и красивых риторических оборотов. Смысл речи Фемистокла сводился к тому, что доблестная гибель Леонида будет напрасной, если эллинский флот не разобьёт флот Ксеркса здесь, в Эвбейском проливе.
С Фемистоклом согласились все афинские военачальники, а также эвбейские навархи и мегарец Эоситей.
По лицу Еврибиада было видно, что в нём сидит сильнейшее желание отомстить персам за смерть Леонида. Поэтому Еврибиад выразил готовность уже завтра начать новую битву с варварами.
Адимант позволил себе заметить всем присутствующим, что за ночь никак не удастся починить все повреждённые триеры, а значит, эллинский флот выйдет завтра против варваров более слабым по сравнению с тем, каким он был ещё сегодня утром.
– Я полагаю, коль битва неизбежна, то нужно провести её в том месте, где варвары не смогут использовать своё численное превосходство, – молвил Адимант, глядя то на Еврибиада, то на Динона. – Я предлагаю завтра на рассвете отвести наш флот к Гемейским скалам, поскольку наша позиция у мыса Артемисий совершенно безнадёжна.
Адимант открыл было рот, собираясь и дальше отстаивать свою точку зрения, но Еврибиад резко перебил его, сердито воскликнув:
– Безнадёжных позиций не бывает, есть безнадёжные трусы!
Адимант оскорблённо вскинул голову, затем он стремительно рванулся к выходу, едва не сбив медную масляную лампу, подвешенную к шесту посреди палатки. Бешенство распирало Адиманта, который шагал к холмам поросшим лесом, не желая никого видеть. Ночь уже опустилась, и Адимант ругался сквозь зубы, то и дело спотыкаясь о камни и корни деревьев, торчавшие из земли.
«Я думал, что главный безумец в нашем войске – Фемистокл, но это не так, клянусь Зевсом! – думал Адимант. – В стремлении умереть в неравной битве с варварами Еврибиад намного превосходит Фемистокла. Куриные мозги Еврибиада совсем ничего не соображают! Он готов выйти в море против персов даже верхом на бревне! Воистину, спартанцам с таким усердием вбивают в голову мысль о том, что их жизнь – это всего лишь подготовка к доблестной смерти, что все они готовы идти напролом, лишь бы не отступать перед врагом!»
Глава восьмаяПриказ из Спарты
Смерть царя Леонида никак не укладывалась в голове Еврибиада. Сознавая эту тягостную утрату умом, Еврибиад не мог принять её сердцем. То, что персы отыскали обходную тропу по горам, почти не удивило Еврибиада, ведь об этой заброшенной тропе слышали многие. Еврибиад был поражён и возмущён тем, что спартанское войско так и не подошло на помощь к отряду Леонида. Хотя власти Лакедемона открыто заявляли в Синедрионе, что спартанская армия прибудет в Фермопилы сразу по окончании праздника в честь Аполлона Карнейского.
Перед своим отъездом к флоту Еврибиад сам разговаривал с царём Леотихидом, из рода Эврипонтидов, о сроках сбора и выступления спартанского войска в поход против Ксеркса. Леотихид заверял Еврибиада в своей готовности возглавить спартанцев.
«Выходит, что Леотихид лгал мне или же эфоры и его водили за нос, – терзался Еврибиад мрачными раздумьями. – Праздник в честь Аполлона Карнейского закончился, но спартанское войско к Фермопилам так и не выступило. По какой же причине? Кто повинен в этом? Кто обрёк на гибель царя Леонида?»
Еврибиад со стоном сжал голову ладонями, раскачиваясь на стуле, как маятник.
В палатку заглянул слуга-илот, негромко спросивший:
– Тебе плохо, господин? Может, послать за лекарем?
– Убирайся! – рявкнул Еврибиад.
Слуга мигом исчез за входным пологом.
Решив взять себя в руки, Еврибиад выпил вина и лёг в постель с намерением заснуть, ибо время приближалось к полуночи. Но стоило Еврибиаду закрыть глаза, как пред ним возникло прекрасное лицо Горго в обрамлении тёмных кудрей, выбивающихся из-под тонкого белого покрывала. В больших тёмно-синих очах Горго стояли слёзы. Еврибиад застонал и сел на ложе, свесив ноги на мягкий ковёр. Недавний сон, привидевшийся ему, и впрямь оказался вещим!
Надев сандалии и накинув на плечи хламиду, Еврибиад вышел из палатки. В ночи громко стрекотали цикады. Со стороны морского побережья долетали громкие голоса и стук топоров, это шли работы на повреждённых в битве кораблях. Эллинский стан был озарён кострами. Многим воинам и матросам так и не придётся поспать в эту августовскую ночь из-за спешной починки триер.
В нескольких шагах от палатки Еврибиада застыли, словно на страже, две сосны, распластав тёмные ветви на фоне необъятного звёздного неба. Над сумрачным горным кряжем медленно всходила полная луна, подобная печальному лицу Горго.
Еврибиад спустился к морю, заслышав шум возле стоянки коринфских и эгинских триер. Там собралась толпа воинов и гребцов, над головами людей мелькали факелы. Еврибиад остановился на пригорке, внезапно вынырнув из темноты.
– Что здесь творится? – раздался его властный окрик.
Среди гребцов и матросов пронёсся шёпот: «Наварх Еврибиад!» – и все, толкаясь, кинулись врассыпную. Не двинулись с места лишь несколько человек.
Кто-то из них ответил Еврибиаду:
– Недалеко отсюда какое-то судно село на мель. Туда отчалила лодка с двумя гребцами. Похоже, судно греческое. Но откуда оно сюда пришло, неизвестно.
Еврибиад спустился с пригорка на галечный пляж к самой кромке лениво набегающих волн. Это известие его заинтриговало. Может, корабль пришёл со стороны вражеского берега? Если так, то с какими вестями?
Не прошло и пяти минут, как лодка вернулась обратно к берегу. Кроме гребцов в судёнышке находился ещё один человек, сидящий на корме у рулевого весла.
Корпус и мачта севшего на мель корабля смутно виднелись в ночи на спокойной глади моря.
Прошуршав днищем по гальке, лодка вползла на берег своим узким загнутым носом. Гребцы проворно выскочили из неё, сложив мокрые вёсла на гребные скамейки. Выбрался на сушу и тот, кого они привезли с неизвестного корабля. Едва его лицо озарил рыжий свет факела, как Еврибиад издал удивлённый возглас:
– Ты ли это, Евхенор? Как ты здесь оказался?
– Привет тебе, Еврибиад! – сказал ночной гость, протянув руку наварху. – Я прибыл сюда на «Пасифае» прямиком из Лакедемона. К сожалению, мой кормчий-растяпа посадил судно на отмель. Он плохо знает здешние воды. Я привёз тебе письмо от эфоров.
Еврибиад знал, что «Пасифая» является посыльным кораблём спартанских властей. Эта быстроходная диера, судно с двумя рядами вёсел, именно для этой цели была построена на Эгине несколько лет тому назад.
– Письмо с тобой? – тихо спросил Еврибиад.
Евхенор молча кивнул.
– Тогда идём в мою палатку, – добавил Еврибиад.
Евхенора и Еврибиада связывало не только давнее знакомство, но и родство. Евхенор доводился родным братом Алкибии, супруге Еврибиада.
Евхенор был на четыре года моложе Еврибиада. Это был муж широкоплечий и мускулистый, с лёгкой упругой походкой, во всех его движениях чувствовались уверенность и сила. В отличие от Еврибиада, Евхенор любил море и корабли, поэтому его назначили командиром посыльной диеры. Обычно Евхенор ненадолго задерживался в Спарте, поскольку эфоры постоянно отправляли его куда-нибудь с различными поручениями. Со временем Евхенор свыкся с ролью посла или гонца, совершенно отвыкнув от боевого спартанского строя. Хотя в прошлом он был неплохим пентакосиархом.
Оказавшись наедине с Еврибиадом в его палатке, Евхенор вынул из кожаной сумки, висевшей у него на боку под плащом, две медные навощённые таблички, связанные красным шнуром.
Еврибиад взял таблички из рук Евхенора и сломал печать на красном шнуре. Раскрыв таблички, как книгу, Еврибиад шагнул поближе к горящему светильнику и стал читать послание эфоров.
Евхенор, сидя на стуле, смотрел на сосредоточенное лицо Еврибиада, на его серьёзные глаза, быстро пробегавшие строчки письма.
Прочитав письмо эфоров, Еврибиад сердито швырнул его к своим ногам. Губы его плотно сжались, в глазах заплясали недобрые огоньки.
– Так значит, эфоры повинны в гибели Леонида! – обронил Еврибиад, подойдя к столу и опершись на него руками. – Иначе как предательством это не назовёшь!
– Разве царь Леонид погиб? – растерянно пробормотал Евхенор. – Когда же это случилось?
– Сегодня после полудня, – хмуро ответил Еврибиад. – Персы обошли отряд Леонида по горам. Леонид приказал всем грекам отступать, а сам остался в Фермопилах со спартанцами и феспийцами. Леонид пал доблестной смертью, так и не дождавшись подмоги из Спарты.