«Если мы победим персидский флот, то это будет, по существу, моя заслуга! – думал Фемистокл, с юных лет стремившийся к первенству во всём. – Ведь это я убедил афинян в своё время построить двести триер, которые ныне стоят у Саламина. Три года тому назад я призвал сограждан готовиться к войне с персами, едва до меня дошёл первый слух о том, что Ксеркс собирает войско. Ныне все мои недруги признают, что моя тогдашняя прозорливость сослужила добрую службу Афинам!»
Думы Фемистокла прервал раб, заглянувший в палатку и сообщивший ему о каком-то незнакомце, желающем его видеть.
Фемистокл велел рабу пропустить незнакомца к нему.
Человек, представший перед Фемистоклом, был широкоплеч и довольно высок ростом. На нём был длинный тёмный плащ с капюшоном, поэтому лицо его было скрыто тенью. Однако широкая, чуть кудрявая борода и властный росчерк крупных губ этого позднего гостя показались Фемистоклу до боли знакомыми.
– Привет тебе, сын Неокла, – раздался бархатистый басок из-под капюшона. – Давненько мы с тобой не виделись!
По этому голосу, столь знакомому многим афинянам, Фемистокл опознал вошедшего.
– Привет тебе, Аристид, сын Лисимаха, – сказал Фемистокл. – Каким ветром тебя занесло на Саламин?
– Ты же сам предложил афинянам издать декрет, позволяющий всем изгнанникам вернуться на родину, чтобы принять участие в войне с персами, – промолвил Аристид, откинув с головы капюшон. – Вот я и вернулся, благо мой дом теперь на Эгине, недалеко отсюда. Нам нужно забыть нашу вражду, Фемистокл. Мы должны теперь состязаться, кто из нас сделает больше добра отечеству.
Сказанное Аристидом растрогало Фемистокла. Он протянул к нему руки, а затем крепко обнял его в знак примирения.
Фемистокл и Аристид соперничали друг с другом с юных лет. Начало их соперничества было положено ухаживанием за одной девушкой, которая, впрочем, не отдала предпочтения ни одному из них. Фемистокл вырос в небогатой семье. Аристид тоже был беден, хотя и принадлежал к аристократам.
С принятием законов Клисфена в среде афинских аристократов началось расслоение на богатых и бедных. Это было связано с тем, что земля в Аттике, главное богатство эвпатридов, стала раскупаться ростовщиками и богатыми метеками, получившими афинское гражданство.
Аристид был честным человеком, у него даже было прозвище Справедливый. Именно поэтому Аристид сторонился любых сомнительных предприятий, даже если они приносили немалую выгоду. Выступая против Фемистокла на политическом поприще, Аристид тем самым боролся с афинским демосом, желая вернуть все былые привилегии эвпатридам. Соперничество между Фемистоклом и Аристидом раскалывало афинское общество на два лагеря. В этом случае, по законам Клисфена, применялся остракизм, то есть «суд черепков».
Суть этого суда заключалась в том, что каждые десять лет в афинском народном собрании происходило голосование, выявлявшее двух самых популярных на данное время политиков. После этого снова происходил процесс голосования, при котором граждане выцарапывали на глиняных черепках имена двух этих политиков. Черепок по-гречески звучит, как «остракон». Тот из политиков, чьё имя чаще встречалось на исписанных черепках, уходил в изгнание сроком на десять лет.
За два года до нашествия Ксеркса на Элладу в Афинах случился суд черепками, отправивший в изгнание Аристида.
– Фемистокл, я прибыл сюда с тревожной вестью, – продолжил Аристид, присев на скамью. – Персы загораживают своими кораблями Восточный выход из Саламинского пролива. На островок Пситталею высадилось множество персидских воинов. У Западного выхода из пролива тоже стоят суда варваров. Всё это я видел своими глазами, когда пробирался к Саламину на рыбачьей лодке. Мне удалось проскочить буквально чудом! Рыбаки, переправлявшие меня на свой страх и риск, направляли лодку вдоль мелководий, прячась во мраке возле маленьких островков. Фемистокл, эллинский флот окружён врагами!
– Прекрасно, клянусь Зевсом! – радостно воскликнул Фемистокл, не в силах усидеть на месте. – Это же замечательно! Аристид, ты принёс добрую весть. Коль персы перекрыли пути отхода нашему флоту, значит Еврибиад при всём желании не сможет скомандовать отступление. – Подскочив к Аристиду, Фемистокл встряхнул его за плечи. – Друг мой, ступай к палатке наварха Еврибиада и передай ему всё, что ты сейчас сказал мне. Мой раб покажет тебе дорогу туда. А затем, возвращайся сюда, в моей палатке найдётся место и для тебя.
Аристид, слегка озадаченный этой весёлостью Фемистокла, не стал возражать и без промедления отправился в стан спартанцев.
Военачальники, собравшиеся возле палатки Еврибиада, выслушали Аристида в гробовом молчании и с нахмуренными лицами, словно тот зачитал им всем смертный приговор. Едва Аристид умолк, как в совете опять зазвучали споры, поскольку не все навархи поверили бывшему изгнаннику. Кое-кто даже высказал предположение, что Аристид подослан сюда персами. Афинские военачальники и с ними вместе Аристид покинули собрание. Ушли к своим палаткам и мегарцы.
Поскольку все прочие военачальники не расходились, продолжая настаивать на отступлении к Истму, изрядно утомившийся Еврибиад уступил им, объявив, что с первым лучом солнца эллинский флот двинется к Западному выходу из Саламинского пролива.
Глава двенадцатаяБитва при Саламине
Эта сентябрьская ночь, пронизанная мерцающим сиянием звёзд, казалась Еврибиаду зловещей и загадочной. Еврибиад пытался заснуть, но ему это не удавалось из-за шума и передвижений в греческом стане. Флот готовился к отплытию, воины и матросы перетаскивали на суда всё необходимое: паруса, вёсла, сосуды с пресной водой, канаты, войлочные покрывала для защиты бортов…
Еврибиад вставал, выходил из палатки, поглядывая на восточный горизонт в ожидании утренней зари. Тёмные островерхие кипарисы заслоняли юго-западную половину неба. Еврибиаду приходилось прогуливаться от своей палатки до палатки Динона, чтобы в просветах между деревьями разглядеть западный небосклон. Костры возле палаток спартанцев давно погасли, но там, где стояли шатры коринфян, пелопоннесцев и эвбейцев, было много огней, отблески которых таинственно мерцали, отражаясь в неподвижной чёрной воде залива.
Еврибиад задремал перед самым рассветом. Однако выспаться ему не удалось.
Едва первый проблеск утренней зари вспыхнул на востоке, в Саламинский пролив вошла теносская триера, выкрашенная в медно-бордовый цвет. Её командир Пантий, сын Сосимена, перешёл на сторону эллинов. Остров Тенос входил в группу Кикладских островов и был населён греками-ионийцами, родственными афинянам. Пантий подтвердил сказанное Аристидом: персидские корабли перекрыли оба выхода из Саламинского пролива.
Эллинские навархи собрались на совет. Очевидная неизбежность битвы довлела над всеми тяжким грузом. Последняя надежда на отступление к Истму растаяла, как дым. Близость этой опасности, вместо того чтобы поднять дух, только усилила страх некоторых военачальников перед варварами. Они ждали чего-то непредвиденного и страшного. Адимант помалкивал, нервно кусая губы. Он не видел спасения в сложившейся ситуации, а потому пребывал в отчаянии.
Еврибиад пытался ободрять своих соратников, говоря о том, что вместе с теносской триерой эллинский флот теперь насчитывает триста восемьдесят кораблей. Мол, варвары окружили их, но это ещё не означает безусловную победу Ксеркса. Навархи внимали Еврибиаду без всякого воодушевления, вполголоса обмениваясь мрачными репликами.
И тут, появился Фемистокл, который пришёл на совет вместе со всеми афинскими военачальниками. Взяв слово, Фемистокл заговорил о том, что бежать эллинам некуда, а стало быть им надо сражаться.
– Друзья, мы выйдем на эту битву, подобно храбрым ахейским мужам, сокрушившим великую Трою! – с горящими глазами молвил Фемистокл. – Если мы доблестно нападём на варваров и разобьём их, то обретём сразу и свободу, и славу, и отмщение за наших павших… Если же мы проявим малодушие и проиграем сражение, то Ксеркс нас не пощадит. Эллинов, сложивших оружие, персы обратят в рабов, но кого-то из побеждённых варвары замучают насмерть, мстя таким образом за свои прошлые неудачи.
Речь Фемистокла наполнила эллинских военачальников мужеством отчаяния. Подталкивая один другого, навархи столпились вокруг Фемистокла, как дети вокруг педагога. Уверенный вид Фемистокла, его сильный голос и проникновенная речь вызывали в робких душах прилив храбрости. Лица навархов раскраснелись, охваченные воинственным порывом, они дружно стали восклицать:
– Верно! Ударим на варваров! Веди нас на битву, Фемистокл! Укажи всем нам место в боевом строю. На корабли!.. На корабли!..
Затем кто-то вспомнил, что верховным навархом является Еврибиад, мол, пусть и он скажет своё слово. Взоры всех военачальников устремились на Еврибиада.
Выйдя на середину круга, образованного толпой из стратегов, Еврибиад протянул руку Фемистоклу и громко произнёс:
– Ты сильнее всех нас жаждал этой битвы, друг мой. Тебе и решать, как она будет проходить.
Фемистокл порывисто пожал руку Еврибиада, восхищённый его благородством.
Тут же на земле, утрамбованной грубыми сандалиями воинов, Фемистокл принялся вырисовывать схему боевого построения эллинского флота. В руках у Фемистокла был дротик, остриём которого он изобразил на схеме Саламинский пролив, побережье Аттики и северные бухты острова Саламин с их скалистыми мысами.
– Итак, друзья, – молвил Фемистокл, – основные силы персидского флота расположены у Восточного входа в Саламинский пролив. Корабли Ксеркса плотными рядами стоят к северу и к югу от острова Пситталея, на котором находится большой отряд персидской пехоты. С этой стороны варвары и станут наступать на нас. Двести египетских триер расположились у Западного выхода из Саламинского пролива. Против египетских триер выступят все коринфские триеры, которые блокируют узкий Мегарский пролив. Адимант, выступай немедленно! – Фемистокл взглянул на коринфского наварха. – Не дай египтянам ударить нам в спину.