Сбор войска был назначен не на главной площади Спарты, как бывало всегда, а на равнине за городом возле дороги, ведущей в Аркадию. Спартанские военачальники собрались на предмаршевый совет не в здании арсенала, а в доме Павсания. Туда же секретарь эфоров принёс письменный приказ Павсанию о выступлении в поход. Покрытые шрамами полководцы ворчали, выражая своё недовольство действиями эфоров. Никогда прежде не бывало такого, чтобы спартанское войско украдкой собиралось на войну, говорили они.
– Друзья, эфоры не хотят прогневить Аполлона, только и всего, – молвил своим соратникам Павсаний. – Разве мощь нашего войска уменьшится, если мы покинем Спарту без шума и без трубных сигналов.
Аристодем был зачислен в войско без малейших проволочек и нареканий. Отнятое у него оружие, доспехи и военный плащ были принесены слугами эфоров в дом Эврисаклеи, матери Аристодема. Ночь перед походом Аристодем провёл в родном доме рядом с матерью и своим пятилетним сыном.
Рано утром, когда Аристодем только-только начал облачаться в боевой наряд, к нему в гости пожаловали Диномаха, Астидамия и Горго. Окружив Аристодема, три женщины уверенно и расторопно помогли ему надеть поверх льняного хитона медный панцирь, юбку из кожаных полос под названием птеригия, бронзовые наголенники и наручи. Их нежные пальцы были знакомы с любой деталью в воинском облачении, ибо Диномахе уже доводилось в прошлом собирать в поход отца и брата, Астидамия в былые годы не раз провожала на войну мужа и сына, коих ныне уже не было в живых. А Горго не единожды прикасалась к застёжкам на панцире царя Леонида в пору его походов на Крит и против Аргоса, а также перед его последним походом к Фермопилам…
Глядя на статного и высокого Аристодема, облачённого в блестящие доспехи, с золотыми кудрями, рассыпавшимися по плечам, Горго с трудом сдерживала слёзы. Ей опять вспомнился Леонид; вспомнилось прощание с ним в тот роковой день, когда триста лакедемонян выступили в поход против несметной армии Ксеркса. Из всего отряда Леонида уцелел лишь один Аристодем, вкусивший за это унижений от властей Спарты.
Горго не хотелось отпускать Аристодема в этот поход. И в то же время Горго понимала, что только проявлением невиданной доблести в сражении Аристодем сможет вернуть себе гражданские права.
– Я буду молиться за тебя Афине и Аресу, – промолвила Горго, набросив красный плащ на плечи Аристодему. – Я буду ждать твоего возвращения.
– Я вернусь с победой, царица! – улыбнулся Аристодем.
Война была родной стихией Аристодема. Он и не скрывал того, как ему не терпится оказаться в боевом строю фаланги, как сильно в нём желание отомстить персам за смерть Леонида.
– Я тоже буду молить богов за тебя, – прошептала Диномаха, целуя Аристодема.
Астидамию душили слёзы раскаяния. Она сожалела о том, что сама убедила своего сына Леарха покончить с собой, дабы избавиться от позорного прозвища «задрожавший». Если бы Астидамия не поступила таким образом прошлым летом, то ныне Леарх, как и Аристодем, надел бы красный плащ, вступив в ряды спартанского войска.
Над Спартой пронеслась июльская гроза, омыв крыши домов и храмов тёплым дождём.
В эфорейоне царила суета, секретари и эпистаты показывали эфорам списки граждан и неодамодов, включённых в войско, письменные отчёты о денежных выплатах из казны на закупку вооружения и съестных припасов, списки военачальников, утверждённых на должности лохагов, пентакосиархов, эномотархов и гиппагретов.
Попутно эфоры обсуждали, когда и где им назначить встречу с афинскими послами, терпение которых вот-вот может иссякнуть. Дел и забот было так много, что эфорам некогда было отлучиться домой, чтобы перекусить. Поэтому эфоры трапезничали прямо в эфорейоне, где имелось специальное помещение для застолий.
Эфхенор вышел из трапезной с чашей в руке, когда слуга сообщил ему о приходе Филохара.
– Почему ты всё ещё в Спарте, ведь войско уже находится на марше? – спросил Эфхенор, пропустив мимо ушей приветствие Филохара. – Что-то случилось?
– Да, Павсаний ведёт войско к горным проходам на границе с Аркадией, – ответил Филохар. – Но я же назначен ситофилаком, поэтому состою при обозе, который двинется в путь ближе к вечеру. Ещё не все припасы подвезены из государственных амбаров и хранилищ, тому стал помехой недавний дождь.
Ситофилаком называли человека, ответственного за снабжение войска продовольствием. Во время сражения с врагом ситофилак не становился в боевой строй, как и все его помошники.
Филохар отвёл Эфхенора туда, где их никто не мог подслушать, и раздражённым голосом изрёк:
– По войсковым спискам Аристодем значится простым воином. Однако Павсаний в нарушение приказа эфоров назначил Аристодема командиром эномотии. Каково, а?
– Это неслыханно! – нахмурился Эфхенор. – Надо осадить Павсания. Я напишу письмо эпистолею Ламприску, дабы он напомнил Павсанию, чем ему может грозить нарушение повелений эфоров.
Эфхенор поставил чашу с недопитым гранатовым соком на стол, заваленный папирусными свитками, и отошёл к ящику с неисписанными восковыми табличками. Для кратких записей обычно использовались навощённые медные дощечки размером чуть больше ладони. Эфхенор достал из ящика именно такую табличку и, опустившись на стул, стал что-то писать по воску заострённой костяной палочкой.
Эфхенор сидел спиной к Филохару, поэтому он не заметил, как тот вытащил из-за широкого кожаного пояса маленький стеклянный флакончик и вылил его содержимое в чашу с гранатовым соком.
Глава двенадцатаяПерсидское копьё
Переход до Коринфа занял для спартанского войска два дня. На третий день к войску лакедемонян присоединился обоз во главе с Филохаром. Вместе со спартанским обозом в Коринф прибыли афинские послы, известившие Павсания о внезапной смерти эфора-эпонима Эфхенора.
Филохар вручил эпистолею Ламприску записку от Эфхенора. Тот немедленно передал письменный приказ Эфхенора Павсанию. Причём это было сделано в присутствии Филохара.
Эпистолей считался начальником штаба при спартанском царе, у него в подчинении находились симфореи, военные советники царя, а также царские писари и гонцы. Требовать с эпистолея отчёта в делах могли только эфоры. Все приказы эфоров спартанскому царю передавались через эпистолея, который был обязан следить за их исполнением.
Пробежав глазами письменное распоряжение Эфхенора, Павсаний изобразил на своём лице лёгкое недоумение. Затем, швырнув табличку в корзину с мусором, Павсаний промолвил, переведя свой взгляд с Филохара на Ламприска:
– Эфхенор умер. Значит, его приказы недействительны. Поэтому Аристодем останется эномотархом, по моему приказу.
Не прибавив больше ни слова, Павсаний вышел из шатра.
Ламприск склонился над корзиной с мусором, выудив оттуда письмо Эфхенора. Ему надлежало сохранить его в своей походной канцелярии, как того требовал закон.
– Ну всё, теперь Павсаний сам себе господин! – проворчал Ламприск. – Смерть Эфхенора для Павсания – великое благо! Что же случилось с Эфхенором? Почему он скончался столь внезапно? – Ламприск посмотрел на Филохара. – Что ты думаешь об этом?
Филохар пожал плечами, неловко кашлянув в кулак.
– Я сам в недоумении, дружище, – пробормотал он. – Когда я последний раз разговаривал с Эфхенором, то у него был вид совершенно здорового человека.
Смерть Эфхенора и впрямь развязала руки Павсанию. Прибыв в Коринф, Павсаний принёс жертвы богам в присутствии всех стратегов из общегреческого войска. Поскольку при жертвоприношениях выпали благоприятные знамения, Павсаний объявил своим союзникам, что боги обещают эллинам победу в битве с варварами.
«Друзья! – заявил Павсаний военачальникам союзных отрядов. – Нам незачем прятаться за стеной на Истме, коль боги даруют нам удачу в войне с персами. Мы не станем дожидаться зимних дождей, которые вынудят Мардония опять отступить в Фессалию. Самое достойное для нас, – это встретиться с варварами в открытом поле и разбить их в честном сражении!»
Воинственный пыл Павсания передался всем союзникам. Видя, что спартанцы рвутся в битву с персами, союзники не хотели отставать от них. Покинув стан под Коринфом, эллинские отряды, ведомые спартанцами, миновали гористый Истмийский перешеек и прибыли в Аттику.
Узнав, что общегреческое воинство расположилось станом возле города Элевсина, афиняне прибыли туда же с острова Саламин. Войско афинян насчитывало восемь тысяч гоплитов. Возглавлял афинян Аристид, сын Лисимаха.
Священный город Элевсин, как и Афины, был дотла разорён персами. В Элевсине Павсаний вновь принёс щедрые жертвы богам. И опять выпали счастливые знамения, по словам жрецов.
Мардоний увёл своё войско из опустошённой Аттики за несколько дней до появления здесь общеэллинского войска во главе с Павсанием. Персы разбили стан на беотийских равнинах, удобных для действий их многочисленной конницы.
Павсаний без промедления выступил из Элевсина в Беотию. Перевалив через горную гряду Киферон, эллинское войско спустилось в долину реки Асоп, сделав остановку близ городка Эрифры. В этом месте пролегает дорога пригодная для повозок, тянувшаяся из Аттики в беотийский город Платеи. С горного плато, где раскинулись Эрифры, открывался захватывающий вид на широкую речную низину, на обрамлявшие её с северо-запада гряды зелёных холмов. Виден был отсюда и огромный стан персов на возвышенности за рекой, до него было очень далеко, поэтому оттуда лишь смутно долетало ржание коней, доносимое ветром. Гигантский шлейф дыма от множества вражеских костров растянулся в небесах, напоминая грязно-серые рваные облака.
Поднявшись на горный выступ на окраине Эрифр, Павсаний долго вглядывался в далёкое море огней, разлившееся за рекой Асоп, чьи воды окрасились розовато-багряным цветом от лучей заходящего солнца. Опираясь на древко копья, Павсаний то раздувал ноздри, словно лев, учуявший добычу, то начинал беззвучно шевелить губами, как жрец, мысленно общающийся с богами.