Жилые комнаты Зимнего дворца имели сравнительно небольшие размеры. В основном они располагались по анфиладной схеме и обычно группировались вокруг какой-нибудь из лестниц, соединявшей их по вертикали. К примеру – комнаты супруга находились в третьем этаже, а его жене принадлежали покои на втором этаже по одной и той же лестнице. Система таких комнат, включавших все необходимые помещения для роскошной жизни во дворце, называлась половиной. Так, половину императрицы Александры Федоровны, жены Николая I, составляли: Малахитовая, Розовая и Малиновая гостиные, Арапская, Помпейская и Большая столовые, Кабинет, Спальня, Уборная, Будуар, Садик, Ванная, Буфет, Бриллиантовая и Проходная комнаты. Первые шесть помещений являлись парадными комнатами, где императрица принимала гостей. Половина императора занимала третий этаж северо-западного ризалита Зимнего дворца и по количеству комнат была несколько меньше половины императрицы. Кроме этих помещений во дворце имелись еще половины: наследника, великих князей, великих княжон, министра двора, первая и вторая запасные для временного пребывания высочайших особ и членов императорской семьи. Половины различались количеством помещений и богатством отделки.
По мере увеличения семьи Романовых появлялись новые запасные половины. В начале ХХ века Зимний дворец насчитывал их уже пять.
Комнаты постоянно меняли и переделывали по желанию хозяев. Уже говорилось, что после пожара их переоформлял талантливый архитектор Брюллов. Изменения коснулись личных покоев царской семьи: Малиновой и Розовой гостиной, спальни и других личных покоев Александры Федоровны, выходящих окнами на Адмиралтейство, Белого зала, Ротонды, Большой столовой, знаменитой Малахитовой гостиной, Александровского зала, Помпейской столовой и других комнат. Хочется остановиться на одной из самых изысканных из них – Малахитовой гостиной, где применен замечательный русский камень, крупные залежи которого были в то время найдены на Урале. Этим камнем покрыты колонны и пилястры, здесь находятся вазы и предметы декоративно-прикладного убранства, сделанные как из цельных кусков, так и мозаичным способом. Ярко-зеленый цвет камня в сочетании с белым цветом стен создают колоссальное впечатление.
Впоследствии получили иную декорировку четыре комнаты, расположенные в углу дворца с окнами на Неву и Адмиралтейство, группа помещений с окнами на Адмиралтейство и Дворцовую площадь, некоторые комнаты первого этажа. Эти работы были произведены архитектором Штакеншнейдером. В работе Т. Петровой «Андрей Штакеншнейдер» особо выделена Зеленая столовая Зимнего дворца. «Сложность оформления комнаты, – писала Петрова, – заключалась еще в том, что лишь одна ее стена не имела дверей. Столовая была охвачена соседними помещениями с трех сторон и сообщалась со всеми комнатами. Кроме того, она расположена в глубине здания и не имеет окон». Штакеншнейдер сделал в потолке остекленный просвет, а окраска стен помещения в светло-зеленые тона способствовала еще большей ее освещенности. Столовая была оформлена в стиле рококо. Здесь широко использована лепка, живопись и скульптура. Как и другие комнаты, созданные Штакеншнейдером, она отличалась легкостью восприятия, изысканностью и изяществом.
Но, пожалуй, самой прекрасной жемчужиной из творений Штакеншнейдера в Зимнем дворце стал Павильонный зал. Этот зал построен на месте пяти небольших изолированных помещений и занимает весь объем второго этажа здания, созданного Валлен-Деламотом. Окна его выходят на Неву и висячий сад. Ощущение нереальности возникает здесь сразу при входе, если смотреть на Неву и понимать, что находишься на втором этаже, и, вдруг, переведя взгляд на противоположную сторону, вздрогнуть, увидев, что стеклянная дверь ведет без единой ступеньки в необычно светлый, какой-то лучезарный зеленый сад со скульптурой и фонтаном.
«Как красива, – вспоминал князь Сергей Михайлович Волконский, – в эрмитажном павильоне бальная зала в мавританском стиле, белая с золотом. Бал в этом зале – одно из самых красивых зрелищ. Зал отделен колоннами от смежной гостиной, и над этими колоннами балкон, с которого можно обозревать обе комнаты – и танцующих на блестящем паркете, и гуляющих по мягкому малиновому ковру гостиной. Из гостиной – открытая дверь в зимний сад, в котором во время балов в спрятанных за зеленью клетках стрекотали канарейки…». Петрова в указанной работе писала: «…вошедшего в это помещение не покидает ощущение легкости, изящества и своеобразной праздничности. Сверкающая позолотой лепка потолка, множество великолепных хрустальных люстр, беломраморные камины со скульптурными рельефами, зеркала в золоченых рамах делают зал ослепительно нарядным». Думается, такое впечатление и по сей день выносит каждый посетитель этого зала.
Многие, видевшие жизнь двора того времени, в том числе и де Кюстин, отмечали, что Николай I отличался особой педантичностью в исполнении законов и обязанностей. Это в первую очередь отражалось на самых близких императору людях. Так, несмотря на то, что Николай I «только в кругу семьи забывал о своем величии», когда речь шла о государственных делах, он не считался даже со здоровьем императрицы. Николай I всегда помнил, что он – монарх. И тем не менее, по воспоминаниям М. Каменской, «ничто человеческое не было ему чуждо. Император был смешлив и влюбчив».
Официальная жизнь Николая I, как, впрочем, и других императоров, подчинялась исполнению государственных обязанностей, причем одной из них было присутствие на балах. Именно там, незаметно для непосвященных, порой решались важнейшие вопросы жизни государства и судьбы людей.
При Александре II
Сохранилось великолепное описание выдающегося французского писателя Теофиля Готье об одном из балов, даваемых в Зимнем дворце императором Александром II: «Расскажу о празднике, на котором я присутствовал, не участвуя в нем… Бал при дворе!… Все взгляды толпы обратились к двери, через которую должен был войти император. Створки распахнулись: император, императрица, великие князья прошли галерею между двумя мгновенно образовавшимися рядами гостей. Затем вся императорская группа исчезла в двери, находившейся напротив той, в которую она вошла. За ней последовали высшие должностные лица государства и дипломатический корпус, генералы, придворные.
Только кортеж прошествовал в бальный зал, как глаз, снабженный на этот раз хорошим лорнетом, устремился туда же. Весь зал походил на яркое сияющее пламя, пламенеющее сияние – можно было даже подумать о пожаре. Огненные линии тянулись по карнизам, в простенке между окнами, торшеры в тысячу свечей горели как неопалимая купина, сотни люстр спускались с потолка, словно созвездия, горящие фосфорицирующим туманом. И все эти огни, скрещивая свои лучи, создавали самую ослепительную иллюминацию, которая когда-либо зажигала свое солнце над каким-либо праздником.
Первое ощущение, особенно когда стоишь наверху, наклонившись над бездной света, – это головокружение. Сначала ничего нельзя различить сквозь взрывы яркого света, искры свечей, зеркал, золота, бриллиантов, драгоценных камней, тканей. Мишурящийся свет мешает различить формы предметов… Из конца в конец глаз осматривает гигантский зал, весь из белого мрамора или его имитации, полированные поверхности которого отсвечивают, как яшма и порфир в вавилонской архитектуре на гравюрах Мартина, смутно отражая свет и предметы… При появлении императорской семьи весь этот движущийся блеск замер, и сквозь успокоившееся сверкание можно было, наконец, рассматривать лица.
В России балы при дворе начинались полонезом. Это не танец, а нечто вроде процессии, имеющей свой ярко выраженный особый колорит. Присутствующие теснятся по сторонам, чтобы освободить середину бального зала, где образуется аллея из двух танцующих. Когда все занимают свои места, оркестр играет музыку в величественном и медленном ритме, и процессия начинается. Ее ведет император, дающий руку княгине или даме, которой он желает оказать честь… За императорской семьей идут офицеры высшего состава армии и охраны двора, высшие должностные лица, каждый из которых подавал руку даме… Процессия продвигается и к ней присоединяются новые пары: какой-нибудь господин отделяется от ряда зрителей, подает руку даме, стоящей напротив, и новая пара пускается в путь, замедляя или убыстряя шаги в ногу с теми, кто идет впереди. Наверно, не так просто идти, касаясь друг друга лишь кончиками пальцев, под огнем тысячи глаз… Военная выправка спасает многих, но какая трудность для дам! Однако большинство превосходно выходит из положения, и о многих можно сказать: “Богиню видно по походке”.
Женщины шествуют под перьями, цветами, бриллиантами, скромно опустив глаза или блуждая ими с видом совершенной невинности, легким движением тела или постукиванием каблука управляя волнами шелка и кружев своих платьев, обмахиваясь веерами так же непринужденно, как если бы они прогуливались в одиночестве по аллеям парка. Пройти с благородством, изяществом и простотой, когда со всех сторон на вас смотрят! Даже большим актрисам не всегда это удавалось… Когда в полонезе пройдены были зал и галерея, бал начинался. Танцы ничем характерным не отличались: это были кадрили, вальсы, польки, как в Париже, Лондоне, Вене, повсюду в высшем свете. Исключение, однако, составляла мазурка, которую танцуют в Санкт-Петербурге с невиданным совершенством и элегантностью…
После двух-трех часов созерцания… глаз перенесся под арку другого зала, где далекий шум оркестра слышался как смутный шепот. Относительная темнота царила в этом необъятном зале: шли приготовления к ужину. Многие соборы меньше этого зала… Подобный шуму падающей воды, уже слышался рокот приближающейся толпы. Император появился на пороге, и чуть видный огонек побежал от одной свечки к другой, с быстротой молнии все разом зажглось, потоки света, как по волшебству, залили огромный зал… Императрица, окруженная несколькими лицами высокого ранга, взошла на помост, где был поставлен подковообразный стол. За ее золоченым креслом, словно гигантский растительный фейерверк, распускалась огромная, распластанная по мраморной стене ветвь бело-розовой камелии. Двенадцать высоких негров, выбранных среди самых красивых представителей африканской расы, одетых мамлюками в белых тюрбанах, в зеленых куртках с золотыми обшлагами, широких красных шароварах, схваченных кашемировым поясом… ходили туда и обратно по лестнице помоста, передавая тарелки лакеям или беря блюда из рук… благодаря им вполне европейский ужин выглядел азиатским пиршеством в лучших традициях… Император переходил от стола к столу, обращаясь к тем, кого хотел отметить, иногда присаживаясь и пригубляя бокал шампанского… Эти остановки на несколько минут считались большой честью. После ужина танцы возобновились, но бал уже не представлял прежнего интереса…».