– Двигаем.
– Что это было?
– Да хрен знает. Ничего хорошего, раз проход закрыли.
Остаток пути прошли без приключений.
В метро спустились через вентшахту на Литовской, так было и ближе, и удобнее.
Прощаясь, Векс спросил у старшего, к чему была эта гонка.
– Лес, хищники. Дневные засыпают, ночные еще спят. Самое время.
– А обратно как?
– Утром. Опять пока одни не проснулись, а другие уже укладываются.
– Страшно?
Сталкер пожал плечами.
– Волков бояться – в лес не ходить.
В этот раз группа ушла сразу, понесла домой страшную весть о войне. Дошли ли?..
Кормили на Выборгской так себе, а вот выпивка была ничего, забористой. В столовке, или, как тут называли это учреждение общепита, – кафе, было тесно, душно и сильно накурено. Публика разномастная, но местных было немного, большинство пришлые, и что их принесло на эту зачуханную станцию, можно было только гадать. Обсуждали новости, войну, какого-то Тарана, удравшего из под носа местных вояк на «малютке». Мнения разделились, кто-то его осуждал, кто-то – восхищался. Чуть не дошло до драки, она бы и случилась, но бармен, он же хозяин забегаловки, каким-то чудом (и с помощью какой-то матери) растащил петухов.
После жизни в подвалах Тосно все это казалось Вексу каким-то космосом. Дома была относительно спокойная размеренная жизнь. Каждый знал, как начнется день и чем он закончится, что будет на обед и когда надо ремонтировать изгородь. Когда начнется гон у местных «стоборов[3]» и как этому противостоять… Наверное, так жили в средневековье, или еще раньше, на заре цивилизации. А тут была жизнь. Странная и страшная. Голодная, полная смертельных опасностей. Но жизнь. Движуха, которой так не хватало ему в родном «болоте».
Кто-то предлагал Вексу выпить с ним, и он пил, кто-то спрашивал, и он отвечал… Обычная кутерьма обычной пивнушки. Ностальгия.
Векс не заметил, как чуток перебрал: крепка бражка, и в ноги дает, и голову кружит. Пошатываясь он вышел из-за стола и пошел к себе в «гостиницу» – палатку в конце перрона, где проплатил себе место.
Векс не прошел еще и половины пути, как споткнулся и упал.
– Черт! – мужчина скривился, потирая ушибленную ногу.
– Зачем нечистого поминаешь?
Высокий костлявый мужик протянул ему руку, помогая подняться.
– Спасибо, – и представился. – Кирилл.
– Сухроб. Подвинься, тут мое место, молиться буду.
Сухроб расстелил коврик, сел.
– А дома что?
– Дома места нет.
Мужчина стал усердно отбивать поклоны. Видно, картина для местных была привычная, на Сухроба никто не обращал внимания.
Векс дождался, пока Сухроб закончит: делать все равно было нечего, а тут хоть поговорить можно. Наверное.
– А восток как определяешь?
– По схеме.
– ???
Вместо ответа Сухроб кивнул на схему метрополитена, висевшую на стене как раз напротив.
– Умно, – Векс улыбнулся. – Выпьем? Угощаю.
– Я не пью, а тебе хватит. И, – заметив, что Векс хочет что-то сказать, упредил его, – не исповедую.
– Вот, значит, как. А я только хотел предложить.
Забавный мужик. Интересный.
– Поболтать не с кем?
– Не с кем. Сутки тут скоро. Намолчался.
– Все бегут отсюда, ты пришел. Зачем?
– Ты же не бежишь?
– Это мой дом. И я мужчина.
– Студент?
Сухроб удивленно вскинул брови: в его-то возрасте? Потом до него дошло.
– Нет, – наконец-то он улыбнулся, точнее, изобразил подобие улыбки. – И не торговец с рынка. И не гастарбайтер. Хочешь узнать, как я попал сюда?
– Да не плохо бы, а то вдруг завтра в бой.
– А ты что, чужак, воевать собрался?
– Ты против? Я солдат, это моя профессия.
Векс почти физически ощутил: настроение его собеседника чуть-чуть изменилось.
– Будет война?
– Сам как думаешь?..
– Воевать пришел, значит. Солдат.
– И не думал. Не поверишь, мечту искал. А меня обломили, в самом начале.
– Ты не похож на метрошного, – и, заметив удивление Векса, пояснил, – кожа обветрена, таких тут нет. Значит, наверху живешь. Муринец?!
– Почти в точку! Жил. Токсово, это в области. Надоела спокойная жизнь, отправился сюда, искать на жопу приключений.
– И как? Нашел?
– А то! С этим тут все в порядке. А про муринцев откуда знаешь?
– Слухи. Сам-то их видел?
На лице Сухроба не дрогнуло ничего, даже глаза смотрели так же устало-равнодушно.
– Ты так спросил, словно я сподобился с живым Дедом Морозом беседовать.
– А ты беседовал?
– Тьфу на тебя! Да хоть улыбнись, чурбан ты, а то сидишь, как на поминках!
– Чурка, не чурбан. А про муринцев расскажи. Интересно.
– Да что рассказывать? Ну, видел я их, люди как люди. Руки-ноги-голова. Что-то вкололи им, перед катастрофой прямо, так они теперь на радиацию начхали. Живут в большом доме, ну, это мне уже северяне рассказали, сам я у них не был. Овощи растят. Придумали, как землю от заразы чистить. С Ратом торгуют, или меняются, хрен знает, не лез я в это. Их старший, вроде как, с ним в корешах. Что еще?
– Злобные? Говорят, им лучше не попадаться, разорвут.
– А, – Векс отмахнулся, – сказки это. Не злее других. Говорю, обычные люди, как мы с тобой. Встретишь в метро – не отличишь.
– Не отличишь, значит. И ты тоже, как муринец, да?
– Только что живем не в метро, фонит у нас на порядок меньше. А так… Муринцы все равно другие. Им радиация нипочем.
– Правду, значит, говорят про них… Везунчики. А я солнца двадцать лет не видел. Грешник. Аллах покарал.
– Анекдот хочешь? Старый, может и слышал его. Проститутка заболела и совсем уж умирать собралась, предстала перед Господом и плачет: молодая я еще, и не пожила совсем. Клянусь мамой – брошу свое занятие, буду праведно жить! Только не дай умереть сейчас. Бог послушал ее, и говорит: «Хорошо, даю тебе три года. Не исправишься, умрешь». Ну, выздоровела она. И тут же забыла про обещание. Проходит три года, поехала она в круиз по морю. И тут ветер, ураган, корабль тонет. Девка вдруг вспомнила, что как раз сегодня три года стукнуло, и стала молиться: «Господи, забери одну мою жизнь, пощади остальных!». Бог из тучи: «Ну уж нет! Я вас, блядей, три года на одном корабле собирал!»
– Смешно. Только ты к чему это?
– Да к тому, что, по твоей логике, все мы грешники, и всех нас бог собрал в одном месте и покарал.
– А не так?
Векс задумался.
– Да черт его знает. Безгрешных не бывает. Только не все же сволочи прожженные, так?
– А не тебе судить о размерах греха.
– Это не поспоришь. Но грехи искупаются.
– Аллах милостив, он простит. Простишь ли ты себя?..
Как описать чувства человека, впервые оказавшегося в космосе? Восторг? Удивление? Счастье? Наверное, все это одновременно и еще чего-нибудь из этой же серии.
Вот и Сухроб, когда впервые ступил на платформу Казанского вокзала, чувствовал нечто подобное. Его, родившегося и выросшего в горном кишлаке, в большой и совсем не богатой семье, все вокруг удивляло и восхищало, как… Как космос. Тысячи людей, сотни дорогих и красивых машин, яркая реклама.
Он бы так стоял и стоял на привокзальной площади, взирая на все с удивлением и восхищением, но его быстро вернули с небес на землю двое бородатых мужчин в серых неприметных одеждах.
– Ты Сухроб?
Молодой человек кивнул головой.
– Пошли, – и незнакомец слегка подтолкнул его в сторону автостоянки.
Сухроба привезли за город, поселили в квартире и все последующие дни никуда не выпускали. Он и еще несколько таких же бедолаг с утра до ночи читали святые книги, молились. Сухроб всегда считал себя верующим человеком, который чтил Всевышнего и соблюдал все его заповеди, а выяснилось, что он заблуждался. И он, и его родители, и большая, дружная семья, они все ошибались!
Сомнения росли как снежный ком: так быть не может! «Может», – говорили ему Ильяс и Ахмед, те самые, что встретили его на вокзале. Учись усерднее, и все поймешь. Только усердием и послушанием ты можешь помочь родным. Есть долг перед соседом? Отработаешь, и долга не будет. И сам попадешь в рай.
И Сухроб старался…
Рассвет только начинался, когда Ахмед разбудил Сухроба.
– Просыпайся, пора.
– Что? Что так рано-то?
– Вставай. Аллах выбрал тебя для великого дела.
– Сегодня? – дрожащим голосом спросил парень.
– Помолись, – Ахмед быстро вышел из комнаты.
Вся жизнь в один момент пронеслась пред глазами Сухроба, все вспомнил. Всех.
Родителей, друзей, братьев и сестер… Котенка, что весной принесла кошка, собаку, что радостно встречала его у дома.
В своей последней молитве Сухроб рассказал Всевышнему о своих страхах, попросил помощи для близких. Попросил прощения у тех, чьи жизни ему предстоит оборвать. Одного он не стал просить: пощады для себя. И вовсе не потому, что ему и так был обещан рай.
Московская погода обманчива. Или Всевышнему не понравились его помыслы. Бог един. Солнечное утро сменил холодный весенний день, ветреный и промозглый, с изморосью, часто сменяемой косым дождем.
А Ильяс сказал, что сам Аллах помогает им: мысли людей будут заняты непогодой, головной болью, мокрыми ногами, желанием добраться до тепла и наконец-то отогреться.
Десять минут инструктаж, рюкзак на плечи, добежать под дождем до автобуса, потом – в метро…
Дорогу Сухроб почти не помнил. Внутри что-то сломалось, он был похож на марионетку, двигаемую чужой волей: своих сил у него не осталось совсем. Чтоб не выдать себя, он молился.
Вот метро, вестибюль.
Краем глаза парень заметил полицейских: один из них что-то говорил по рации, а второй двинулся в его сторону.
– Сержант Головин. Пройдите, пожалуйста, в сторону.
– Что-то не так? – все, что Сухроб смог выдавить из себя.
– Предъявите, пожалуйста, документы. Откройте, пожалуйста, рюкзак.