– Все, пора мне.
– Я провожу, да?
Дежурные, когда сладкая парочка скрылась из виду, немного позлословили вслед, сказали парочку скабрезностей и опять заскучали: представление закончилось.
– Ох, Вить, что-то мне плохо как…
Люська обмякла у него на руках, захрипела, дернулась и затихла. Все. Яд подействовал.
– Люсь, до завтра, буду ждать! – это громко, для охраны, чтоб слышала. Как там это называется? Обеспечить себе алиби?
Тело пока полежит запертым в подсобке, а он Хранитель, сейчас вернется на Ботаническую. Потом, когда все разойдутся по норам, он перетащит Люську в туннель, ведущий к Горьковской, и бросит ее в воду. Лишь бы только она закрыла глаза…
Да, Виктор рисковал, но ему повезло, никто и ничего не заметил. И Люську сочли за пропавшую без вести.
После этого он не раз экспериментировал с ядами, но больше никогда не рисковал их применять. А хотелось. Очень хотелось знать, как поведет себя, к примеру, смесь из сока белладонны с соком лютика. А если все это еще и дистиллировать? Сохранит ли производная свойства исходника?
У Пинцета с его гомеопатией тоже ничего не вышло: он просто подумал, прикинул и… и не рискнул. И правильно сделал. Кто знает, что там теперь с тем же самым олеандром? Может, он стал в сто раз ядовитее?
Когда на Петроградской появился Мишка, юродивый, без роду и без племени, Виктор посчитал, что вот он, шанс: никто ничего не спросит, искать не будет. Но все-таки подстраховался, поселил Горшка у себя на Ботанической. Если что, ушел, мол, и попрощаться забыл, что с него возьмешь? Юродивый. Мишка на Ботаничке прижился, считал ее своим домом, а Хранителя – другом и покровителем, и даже представить не мог, что от смерти его спас только случай. Виктор, прикинув все «за» и «против», решил, что травить своего подопечного непродуктивно: ядов много, Горшок – один. Пусть живет, ждет своего часа, сгодится еще для чего-нибудь.
И Горшок дождался.
«Сыворотку забвения» Хранитель открыл случайно. Ну, примерно так, как Менделеев придумал свою периодическую систему или Ньютон – закон тяготения. Вот раз – и придумал. От сыворотки там, само собой, не было ничего. Но уж больно название красивое: «сыворотка забвения». Ее-то Хранитель и решил испытать на бедном Горшке.
Сначала Виктор добавил раствор в водку. Уговаривать юродивого выпить не пришлось. Главное было – не дать ему напиться до такой степени, чтоб он, не дай бог, откинул копыта. Или просто напился, и стало бы просто невозможно догадаться, от чего Мишка отрубился, от сыворотки или от выпивки.
Горшок даже не заметил, что Виктор разбавил водку в его чашке какой-то бурдой. Только поморщился от неприятного привкуса. Первые тридцать секунд ничего не случилось. Мишка даже успел потребовать у Хранителя вторую порцию:
– Мишке мало. Мишка еще хочет. Дай!
А потом вдруг вытянулся, словно лом проглотил, глаза остекленели… И началось!
Мишка съежился, задрожал, словно попал голым на мороз. И тут же начал плеваться, лез руками в рот, пытаясь вытащить оттуда что-то невидимое. Не получалось, и Горшок заплакал. Потом вдруг испуганно посмотрел куда-то за спину Хранителя, вскочил, уронив табуретку, споткнулся об нее, упал, попытался подняться, а когда не получилось, то заполз под стол, где, наконец-то, успокоился.
Горшок словил «белочку»… Наутро он ничего не помнил, головную боль отнес на счет последствий «птичьей» болезни – перепил.
Хранитель попробовал подмешать сыворотку в еду… Мишка просто уснул, не доев и половины обычной порции.
Оставалось последнее – укол.
– Пинцет Иваныч, помощь нужна, специфическая.
– Ботаник, ты в своем репертуаре, никакого разнообразия. Выпить будешь?
– Допьешься ты до «белочки», смотри.
– Темный ты человек, Лазарев, я ж доктор, я ж меру знаю.
– Но не вижу, – продолжил фразу Хранитель. – Только давай уж моего. Твой доморощенный шендербек только на потравку тараканов и годится.
– Жопу мазать все равно чем.
Бутылку для Митяя Виктор приготовил заблаговременно. Хорошо, что в городе еще можно было отыскать что-то стоящее. Дружба дружбой, но с подарочком-то оно всегда надежнее.
– Водочка? Настоящая? Боюсь думать, сколько тебе стоила эта бутылка.
Караваев, жадина, бутылку вскрыл, но в стаканы только капнул – хватит, добро беречь надо.
– Дело-то какое? Выкладывай, пока я трезвый.
– Сделай укольчик человечку одному?. Моим «лекарством».
– Все-таки слава отравителей тебе покоя не дает. И меня под монастырь хочешь?
– Да не. Оно безвредное, я ж проверил уже. Вырубает и все. Но я в суп лил, в водку. Укольчик нужно.
– Не врешь? Эх, что с тобой делать? Приводи своего кролика.
Затащить Мишку к Пинцету большого труда не стоило, сделать укол – тоже. Горшок отрубился моментально, был в отключке почти час, а из последствий у него была только головная боль.
Виктор праздновал победу.
Сыворотка пригодилась очень скоро: сначала ее вкололи Вексу. Пару шприцов получил с собой Волков. А теперь Хранителю надо было приготовить еще парочку доз, на всякий случай. Почему-то он был уверен – они ему пригодятся.
И еще. Надо было выбрать яд для Векса. Виктор еще не решил, чего он больше хочет, – моментальной смерти или посмотреть, как тот медленно и, наверное, мучительно будет покидать этот мир. Наверное, все-таки второе. Только чтоб он сам закрыл глаза!
Глава двадцать втораяКороль и шут
15 ноября 2033 года
Горшок выбрался из своего убежища сразу, как только оттуда ушли Волков и Векс. Хранитель все еще оставался на Ботанической, но Мишку он видеть не мог, и тот тихонечко пробрался к туннелю.
Со стороны Петроградской вкусно пахло обедом. Или ужином? А может, это было утро, и народ сейчас потянется завтракать? Мишка совсем потерялся во времени. В любом случае, сначала надо пожевать, спасать мир куда приятнее на сытый желудок.
Дежурный на блокпосту в туннеле до Ботанички не обратил на Горшка никакого внимания: юродивый давно уже был вроде детали интерьера, привычной и незаметной.
Когда-то этот пост был действительно нужен, сейчас же надобность в нем отпала – желающих попасть на Ботаническую из праздного любопытства давно уже не было. Дежурных, однако, убирать не стали, и они по-прежнему скучали, отбывая повинность. Правда, уже без автоматов.
В какой-то момент неожиданной популярностью стала пользоваться недостроенная кольцевая, и Смотритель хотел было перенести пост на другой конец Ботанической. Виктор тогда встал насмерть: никаких блок-постов! Его бесила даже сама мысль, что кто-то, пусть чисто теоретически, сможет подглядывать за его работой.
Кто-то предложил брать с транзитников плату, но тут против выступил уже сам Роман Ильич. И вовсе не из-за любви к ближнему. Логика Смотрителя была простой, но железобетонной: зачем портить имидж станции в глазах остального метро? Странненькие, бедные, тихие… Брать с них нечего, сами обходятся малым. Как-то не вяжется это с меркантильностью, не находите? Впрочем, проводник, водивший народ через Петроградскую, исправно отсчитывал в ее казну твердую валюту. Естественно, сохраняя все это в тайне от остальных.
Аркадьевна Мишку ждала, свое обещание – выведать у Горшка планы Хранителя – она не забыла, но для этого юродивого надо было сперва поймать. А он, как назло, все время куда-то пропадал. Ой, не просто так все это, ой, не просто так… Дипломат из поварихи был никакой, поэтому, поразмыслив немного, она решила вокруг да около не плутать, а спросить Горшка обо всем прямо. Но, увидев Мишку, забыла обо всем.
– Мишка, ты чего это? Не заболел ли? Бледный что-то какой? Поесть будешь?
Горшок кивнул: само собой, разве когда он отказывался от хавчика?
Ел Мишка, как всегда, с удовольствием, всем своим видом показывая, как он доволен, как все вкусно и как он благодарен за то, что не остался голодным. И это была не игра, не притворство: Горшок умел ценить маленькие радости, не так уж много их у него было. Зная отношение поварихи к чавканью и прочему свинству, Мишка старался не нарушать порядка. Было это для него совсем не сложно.
Наблюдая, как Горшок за обе щеки уплетает похлебку, Аркадьевна успокоилась: аппетит хороший, значит, все нормально и можно идти в наступление.
– Кхм… Мишка, слушай-ка. Ты с Витьком нашим вроде же дружишь, так? Что у него там случилось? Все таится, секретничает.
Мишка насторожился. Жевать он не прекратил, это было выше его сил, даже, наоборот, еще активнее заработал челюстями и уткнулся в плошку, дескать, ем я, не мешайте!
Аркадьевна, заметив это, тут же предложила Горшку добавку, тот оказываться не стал, глупо было бы. Но и разговорчивее не стал тоже.
– Ты там язык вместе с похлебкой не съел? Чего молчишь-то?
– Мишка ест. А когда я ем, я глух и нем.
Вот поросенок хитрый, поди подступись к нему! Только похлебка вот скоро закончится, и она, Аркадьевна, от Горшка ни за что не отстанет.
Мишке самому надоели эти чужие тайны. За последние сутки (или двое?) на бедного Горшка столько всего свалилось, что его несчастные мозги, не привыкшие так напряженно работать, вскипели. Мишка устал. Он бы и рассказал все, черт с ними: и с Хранителем, и с Волковым, и с муринцами этими. Вопрос: а где гарантия, что его потом не скормят этому колючему монстру? Так просто, чтоб лишнего не болтал. Для профилактики. Он чужой. Своих не жалко, что про других тогда говорить?
Горшок поставил пустую посудину на стол.
– Благодарствую. Вкусный суп.
И тут же скривился, схватившись за живот.
– Объелся?!
– Мишка пойдет домой. Мишке больно.
«Да что это такое? Опять все не слава богу!» Повариха поняла, что Горшок просто притворяется, разозлилась, но что она могла сделать?
Смотрителю она сказала, что Горшок хоть и молчит, но точно что-то знает. А Витька, как пить дать, опять воду мутит, что-то придумал. Ох, не к добру все это…