Опустевшие лодки собирались в группу у края пристани. По лестнице поднимался плотный поток людей. Стариков было лишь немногим меньше, чем молодых. Кого-то Смерть представляла по имени, кого-то по фамилии, уже зная предпочтения. У гостей были разные цвета кожи, но, судя по прическам и нарядам, каждый одинаково стремился показать ей, как дорожили они приглашением. Мужчины были одеты во фраки и сюртуки из парчи. Женские волосы были уложены в красивые прически и переплетены жемчужными нитями, головы венчали шляпки и перья. Пышные юбки шуршали о ткань брюк, в лунном свете сверкали запонки и диадемы, украшавшие руки драгоценные камни. Запахи сладких духов смешивались с шоколадными и тропическими нотками. Звенели золотые браслеты на руках смуглой пары из южной страны, наследников вражеских родов, разлученных по воле родителей; ослепительно сияли под луной полированные доспехи воинов и воительниц, и стук их высоких сандалий по каменным ступеням терялся в восхищенных шепотках: «Ваше Величество. Милорд».
Гости на Балу были родом из разных стран и эпох и говорили на разных наречиях, но все же отлично понимали друг друга. Матвей был не силен в языках, и его поражало, как при звуке незнакомого иностранного слова мозг понимал его истинное значение спустя лишь долю секунды. Это сработало даже с известным писателем, который придумал для своих книг собственный язык и в шутку обратился на нем к Смерти после привычного приветствия. Судя по ее смягчившейся улыбке, такое происходило уже не в первый раз. Ее реакция приятно удивила Матвея. Пару раз он видел перед собой своих собственных пациентов, но те не узнавали его, и ему оставалось только ошеломленно смотреть им вслед и думать… нет, он не знал о чем.
– Вы думаете, сделали ли для них все, что было в ваших силах, – сказала Смерть, будто опять читая его мысли. Она смотрела ему в глаза снизу вверх, но от этого не казалась менее величественной; диадема на ее голове сияла, точно нимб. Он не отводил от нее взгляд, ожидая ответа. – Да, милорд, сделали. Это говорю вам я.
– Благодарю вас, миледи.
– Королева Виола и принц Александр, – представила она новых гостей, и Матвей заметил на левых плечах поднявшихся к ним людей ленты, богато украшенные орденами. – Она носила по нему траур тридцать лет. А вот и их троюродная племянница, императрица Кассандра с императором Лукасом. Они влюбились, когда были подростками, и поженились, хотя его родители были против. У них было трое детей. После свержения монархии мятежники расстреляли их семью.
Матвей повернул голову, чтобы посмотреть на нее, но Смерть стояла неподвижно, как статуя. Даже сейчас ее голос был твердым, как мрамор под их ногами, и пугающе спокойным.
– Миледи, – прошептал он. На мгновение ее глаза недобро потемнели.
– Гости, милорд. Вы обещали. В прошлом году они предпочли остаться со своими детьми и пропустили Бал.
Шелковая мантия на его плечах неожиданно стала тяжелее. Матвей сглотнул, провожая глазами очередную пару – темноволосого мужчину, некоего Ледова, и девушку со светлыми волосами и огромными темными глазами, Норели. Они цеплялись друг за друга так крепко, словно боялись, что их разлучат, и отчего-то это выглядело жутко. Он понял, о чем его предупреждала Смерть.
– Он сошел с ума от тоски, – прокомментировала Смерть, – и мечтал умереть с тех пор, как похоронили мисс Норели. Почти смог победить страх перед смертью.
– Разве встреча с вами не обрадовала его? – спросил Матвей.
– Никто не встречает меня с радостью. Даже те, кто посвящает песни и романы. Кто говорит, что мечтает умереть, искренне в это верит, но на самом деле лжет сам себе, – мрачно ответила Смерть. – На последних мгновениях жизни в разум всегда закрадывается страх, и от него не скрыться. Жизнь тоже не знает жалости, милорд, и не хочет, чтобы ее теряли.
Казалось, что прошло уже несколько часов, а по ступеням к ним поднимался бесконечный поток. Как ни восхищался Матвей силой бессмертной любви, истории о разлученных туберкулезом, войной и чужой ревностью влюбленных, парах, умерших одновременно в одной постели, художниках, революционерах и аристократах из всех исторических эпох скоро слились в одну бесконечную цепочку. Мрамор на полу пульсировал под шагами танцующих на террасе пар, а воздух перед глазами дрожал. Сказалось и долгое дежурство, которое было тяжелым морально и физически, и психологическое потрясение, у которого Бал был лишь верхушкой айсберга. Какой бы след древний бог ни оставил в его крови, сейчас Матвей с трудом мог стоять прямо.
Смерть сорвала дикую розу с ближайшего куста и воткнула в нагрудный карман его фрака.
– Вдыхайте ее запах. Это придаст вам сил. – Прорезавшиеся в ее голосе человеческие нотки исчезли, едва она начала представлять новых гостей: – Лорд и леди Лопус, выдающиеся военачальники, пали при защите замка своего суверена в девятом веке. Она полюбила его, хотя все остальные считали его монстром. У них остался сын.
Матвей нашел в себе силы кивнуть девушке с белокурыми локонами и мужчине, чье лицо было испещрено татуировками, и опустил глаза, удерживая взгляд на странных буквах на мраморных плитах; казалось, только это удерживало его на ногах в потоке мертвых, которые на самом деле никогда не умирали. Их любви не было дела ни до политических предпочтений, ни до религий, ни до сословных различий.
– Иван и Варвара Рокотовы.
Матвей так резко дернул головой, что шею пронзила боль.
– Они влюбились с первого взгляда, случайно встретившись на шоссе. – По всему его телу прошла дрожь. – Они были слишком гордыми, чтобы говорить о своей любви вслух. – Он приоткрыл рот, пытаясь глотнуть воздуха. – И умерли с разницей в два дня, тихо и стремительно. Их последние мысли были друг о друге и о сыне.
Он бы бросился к лестнице, не удержи его Смерть за край мантии. Прямо перед ним, на ступеньках, стояли его помолодевшие родители – он в белой рубашке и костюме, она в бархатном платье для походов в театр, с любимым высоким пучком на голове. Они узнали его. Он видел это по их глазам, таким знакомым и живым, – но их удивление мгновенно сменилось почтительностью, как у всех остальных гостей. Забыв о дискомфорте, Матвей протянул к ним руки.
– Ваше Величество, – сказал отец, и он содрогнулся, снова услышав его голос.
– Милорд, – повторила мать, приседая в реверансе.
– Постойте! – воскликнул Матвей, когда, взявшись за руки, они направились на террасу, и попытался поймать отца за локоть.
– Милорд, – негромко позвала его Смерть, но он, не обращая внимания на других гостей, тянулся за родителями.
– Мы будем рядом, сынок, – не оборачиваясь, сказал отец, будто снова успокаивал его после ночного кошмара. В школе учителя пугали его рассказами о будущем, разрушенным несданными экзаменами, и они повторялись в его снах. Чувствуя, что дрожит, он вернулся на свое место, глядя вперед, но не различая ни одного лица. Постепенно ставший привычным шум Бала успокоил его, дыхание вновь стало ровным. В эту минуту Матвей не был врачом, по воле судьбы оказавшимся на Балу любви. Он забыл обо всем, позволив прекрасной правде завладеть его сердцем, и почувствовал, как тяжесть на плечах стала легче. Он вернулся на свое место рядом со Смертью, кивал и улыбался гостям в пышных платьях и костюмах, слушая самые разные истории и думая только об одной. В ней не было затонувших кораблей, борьбы за социальное равенство и пожаров, устроенных сумасшедшими, но были смех и ненависть, не имевшая смысла.
Часы спустя он глянул вниз и тихо вздохнул с облегчением: поток гостей начал редеть.
– А вот и композитор Рауш – он и мадам Смирнова всегда прибывают последними, – сказала Смерть, когда поток гостей уже заметно поредел. – Ее знатные родители были против брака со странствующим музыкантом, и, отказав Раушу, она вышла замуж за другого. Рауша похоронили вместе со стопкой ее писем. – Смерть склонила голову в ответ на их приветствие, Матвей улыбнулся. – А все его произведения были посвящены ей. Что ж…
Лестница перед ними наконец была пуста. Матвей стоял и смотрел на спокойную воду, на поверхности которой танцевали лунные блики. Затем повернулся к Смерти, и та, вздернув подбородок, посмотрела ему прямо в глаза.
– Теперь нам надо обойти гостей, милорд.
Захваченный мыслью о новой встрече с родителями, Матвей машинально взял ее руку и удивился, какой мягкой оказалась ее ладонь. На мгновение Смерть напряглась, и ее глаза снова странно вспыхнули. Она выдернула руку, вместо этого обхватив его локоть тонкими пальцами. Матвею показалось, что они дрожали, но лицо Смерти оставалось спокойным.
Души кружились в танце, поражая грацией и чистотой движений, и от мраморных плит отражался их веселый смех; стоило Матвею под руку со Смертью приблизиться к ним, они расступались и замирали в поклонах. Другие пары стояли у столов с бокалами и кусочками фруктов в руках и беседовали, а третьи были заняты друг другом. Проходя мимо укромного закутка в тени колонны, Матвей заметил Ледова и мисс Нероли, слившихся в страстном, чуть ли не животном поцелуе, и поспешно отвернулся.
– Скажите, миледи, – начал он, – на Балу всегда исполняют только классическую музыку?
– Одним из условий участия в Бале, – ответила Смерть, – является способность композитора собрать музыкантов, которые смогли бы исполнять музыку для разных народов и эпох. Посмотрите, – она указала в дальний конец террасы, – пока большинство танцует вальс под музыку Свиридова, там исполняют гагаку. А чуть в стороне играют на лире. Вам отсюда не слышно, но у стола с напитками можно послушать и рок-баллады, и джаз-вальс. Места хватает всем.
Матвей засмеялся. Его родители точно были рядом с джаз-вальсом.
– Удобно.
Уголки губ Смерти тоже дернулись вверх. Пока они шли вперед, Матвей наконец-то смог увидеть, откуда они целую вечность назад вышли на террасу. Дом Смерти напомнил ему сказочный деревянный терем. Над центральным входом простиралась выступающая треугольная крыша, а карнизы окон были украшены резьбой. Рядом с центральным шпилем над входом в дом соседствовали еще два поменьше, а слева к фасаду прилегала башня с небольшим балконом, окна которой смотрели на воду. К перилам подбирались плети густого вьющегося растения. Еще выше над шпилями изгибались темные силуэты гор.