– Здесь так красиво, – сказал Матвей, ловя взгляд отсалютовавшего ему бокалом легионера в золотых доспехах и кивая в ответ. – Кто построил этот дом? Какой-то известный архитектор?
Ему показалось, что она его не услышала, – так долго пришлось ждать ответа. Наконец, крепче обхватив его руку, Смерть сказала:
– Все сделала я сама.
– Достойное место для такого Бала, – заметил Матвей, предвкушая радостную встречу с родителями и не придав значения возникшей паузе. Кажется, он начинал искренне наслаждаться праздником. Смерть рядом с ним хранила молчание, ловя глазами каждый взмах руки, ласкающей талию, каждое движение переплетавшихся пальцев; разглядывала смеющиеся лица прижимавшихся друг к другу любовников. Ее лицо было бесстрастным, но рука крепко сжимала локоть Матвея.
– Папа! – воскликнул Матвей, наконец заметив родителей в глубине террасы, и потащил ее за собой. Как он и предсказывал, они танцевали друг с другом в такт мелодии джаз-вальса и улыбались.
– Милорд, не забывайте о других гостях, – зашипела Смерть, но Матвей был глух к ее предостережению. Уж кто-кто, а обессмерченные любовью души должны его понять.
Когда он приблизился, отец улыбнулся, касаясь его руки. Его пальцы были такими же теплыми и мозолистыми, как при жизни, и на этот раз Матвей не сдержал слез. Он много раз представлял себе, что бы сказал родителям, будь они живы, но теперь не мог подобрать слова.
– Я знаю, о чем ты думал все это время. Ты не виноват в случившемся, сынок, – твердо произнес Иван. – Это я не сумел дождаться помощи. Ты сделал для меня все что мог. Мне очень жаль, что я так редко говорил при жизни, что горжусь тем, кем ты стал. Я, простой продавец автомобилей, отец настоящего гения… А наша мама? Где медицина и где юриспруденция?
Стоявшая рядом Варвара улыбнулась. Ее карие глаза сияли. Матвей, несмотря на шелковую мантию и статус хозяина Бала любви, снова почувствовал себя маленьким мальчиком.
– Мы все любили друг друга, как бы сильно ни ссорились, мой дорогой. Просто некоторые вещи невозможно изменить, что бы ни случилось. Ты вот, – покачала головой Варвара, обращаясь к Ивану, – и сейчас упрям как осел. Помнишь дачу, которую мы снимали, когда ты был маленьким, Матвей? Сейчас мы живем точно в таком же доме, но папа настоял, чтобы рядом росли оливковые деревья, как в какой-то Греции!
Матвей засмеялся вместе с родителями – по-настоящему и громко, наслаждаясь ласковым теплом их любви, которое все же не успело исчезнуть из его памяти. Это было все, что имело значение. Когда он опустил голову, то успел поймать взгляд Смерти – пронзительный и восхищенный, словно они трое говорили на незнакомом языке, который ей очень хотелось понять. В следующее мгновение она вернула себе вежливое выражение.
– Нас ждут, милорд.
Матвей повернулся к родителям и обнял каждого по очереди. Мать поцеловала кончики пальцев и коснулась его щеки. Отец сжал плечо в последний раз.
– Вы были со мной в те два дня? – спросил Матвей, прекрасно зная, что они поймут, о чем речь.
– Да, были, – сказала Варвара. Ростом она доходила ему до плеча и стояла, задрав голову. – Мы были с тобой и после. Пожалуйста, прости, что поняли все слишком поздно.
– Не совершай наших ошибок. Любовь все преодолеет, – добавил Иван. – Мы всегда гордимся тобой.
– Я люблю вас, – искренне сказал Матвей, прежде чем почувствовал, что его тянут прочь. В его глазах были слезы, но не было горя.
– Мы любим тебя, – прошелестело ему вслед. – Живи и будь счастлив.
– Неужели уже завтра я забуду их? – с отчаянием спросил Матвей, поворачиваясь к Смерти.
– Как мне известно от других хозяев Бала, – спокойно ответила она, – если здесь оказывались их родные и встреча вызывала столь же сильные чувства, как у вас, они сохранятся в памяти. Вы просто не будете помнить обстоятельства, при которых их испытали.
– Спасибо, миледи. – Матвей в порыве благодарности хотел накрыть ее пальцы своими, но сдержался. – И сколько хозяев Бала оказывались порождением бессмертной любви?
– Вы были лишь восьмым. Такую любовь все же встретишь нечасто. Наши гости родом из разных эпох и стран. Почти из разных миров.
После они гуляли по террасе, обмениваясь кивками и улыбками с парами, которые, прерывая разговоры, салютовали им бокалами с шампанским, вином и медовухой. Матвей прокручивал в голове короткую беседу с родителями, вспоминая каждое движение губ, прикосновения и сияние в глазах. Их встреча была краткой – но облегчение оттого, что они не держали на него зла, что их чувства пережили все ссоры и помогли им всем встретиться здесь, на Балу, великом празднике торжества любви над смертью, не измерялось временем. Возможно, позже он не раз укорит их за упрямство при жизни, но сейчас чувствовал себя счастливее, чем когда-либо.
Ощущение близости Смерти, пока они ходили по террасе, стало уже привычным. Одна мелодия величайшего из романтиков сменяла другую, а воздух наполняли запахи свежих фруктов и меда. Пары влюбленных слушали певцов, приглашенных Смертью, в то время как другие любовались на смутно знакомую балерину, исполнявшую перед ними соло в мерцающем серебристом костюме, пуантах и диадеме. Ее длинные тонкие руки были подобны крыльям. Матвей пришел в настоящий восторг, когда встретил компанию сразу из трех докторов из разных эпох, на открытия которых ссылался в своей диссертации, и Смерть позволила ему посвятить несколько минут беседе о травмах почек. Сама она в это время общалась с их женами и мужем, которым медицинская тема успела порядком надоесть. Один из докторов, похваливших его работу, к тому же оказался предком Матвея: у него были такие же густые черные волосы и карие глаза, и он долго сжимал его руку, сияя от гордости, что кто-то из потомков продолжил его дело. К его огорчению, все его дети стали инженерами.
Матвей ловил обрывки стихов, разговоров о проклятиях древних народов и красоте игры лиры, время от времени вставляя «Как интересно» и «Невероятно!» – на большее просто не хватало времени. Жажды и голода он не испытывал, но с интересом осмотрел блюда, до сих пор полные фруктов, и чаши, где не уменьшалась медовуха, хотя при нем один викинг выпил целую кружку размером с небольшой кувшин.
– Пью сколько хочу и не пьянею. Уже полторы тысячи лет. Блаженство, – довольно сообщил он Матвею и Смерти, салютуя кружкой, и присоединился к танцующим парам в компании белокурой девушки с пышными формами. Матвей проводил их взглядом. Подумать только, где-то далеко, в мире живых, люди продолжали жить своей обычной жизнью и даже не подозревали, в каком месте он очутился. Были ли здесь предки его коллег? Пациентов? Очень даже может быть. От этой мысли голова шла кругом.
– Бал продолжается несколько часов, миледи, – заметил он, глядя на черную луну. – Разве луна не должна была опуститься ниже?
– Первое весеннее полнолуние приятно немного и задержать, – последовал спокойный ответ. Рука на локте Матвея дрогнула, и как раз в этот момент закончился очередной вальс. Несколько пар отправились за напитками, другие приготовились танцевать.
Счастье вскружило Матвею голову, и он сделал то, на что его не вдохновил бы самый крепкий алкоголь. Он отстранился от Смерти и протянул руку.
– Окажите мне честь.
Он танцевал всего пару раз в жизни, но отчего-то был уверен, что сейчас это не станет помехой. Смерть в ответ посмотрела так, словно эти слова и жест были ей незнакомы. Как вели себя с ней его предшественники – твердили себе, что все это сон, или думали только об обещанном вознаграждении? Пытались удрать на одной из привязанных к причалу лодок?
– Пожалуйста, – добавил он.
На несколько секунд из глаз Смерти исчезла древность, и Матвей с удивлением заметил там робость, будто ее впервые саму приглашали на танец. Будь она настоящим человеком, на ее щеках наверняка выступил бы румянец. Он не отводил от нее глаз, улыбнулся, и наконец она сдалась.
– Обычно приглашаю я, милорд. Но раз вы настаиваете.
Они прошли на середину террасы, и остальные пары расступились, освобождая им место. За ними потянулись те, кто прежде предпочитал музыку других музыкантов. Мельком в толпе, над головой Смерти, Матвей заметил платье матери. Он поклонился, Смерть присела в реверансе и шагнула вперед, взяв его руку в свою, а другую положив на плечо. Матвей обнял ее за тонкую талию и позволил музыке вести себя.
Они кружились по мраморным плитам, не говоря ни слова. Он обнаружил, что в широко распахнутых зеленых глазах Смерти прятались золотистые искры, и не сводил с них взгляда, не позволяя ей отстраниться. Она смотрела на него, словно пыталась решить какую-то сложную, но прекрасную загадку. Их окутывал нежный запах цветов и, смешиваясь с лунным светом и сиянием шелка, направлял движения в такт плывущей по воздуху мелодии. Вокруг них двигались остальные пары, но Матвей не обращал на них ни малейшего внимания. Изящная рука Смерти лежала у него на плече, ее диадема сияла светом целого созвездия. Она сделала шаг назад, и он тут же поднял руку, чтобы покружить ее, а затем снова нашел ее талию и притянул к себе, словно они танцевали вместе уже много раз. Смерть двигалась легко и грациозно, словно плыла вслед за ним, и ему вдруг показалось, что еще немного – и они вместе поднимутся в воздух: так прекрасна была музыка, а она в лунном свете выглядела богиней, созданной из света и ночи. Которой и являлась, внезапно для себя осознал Матвей.
Мелодия оборвалась на нежной ноте, когда они не сводили глаз друг с друга, и на террасе грянули аплодисменты. Смерть мгновенно выскользнула из рук Матвея. Что-то неясное снова мелькнуло в ее глазах, но все вопросы, которые он пытался придумать, казались нелепыми.
Где-то далеко часы пробили полночь. Рука Смерти снова оказалась на его локте. Сзади раздался громкий скрежет, и, обернувшись, он увидел, как на том месте, где они встречали гостей, появилась огромная хрустальная чаша, полная золотистой жидкости. Гости разбились на две группы, и Смерть повела Матвея вперед по образовавшемуся проходу. У каждого из гостей в руках был хрустальный кубок, и спустя несколько секунд он смог рассмотреть его как следует.