Самые сложные вопросы в мире.
Матвей отложил черновики и вздохнул, разглядывая белую стену столовой. Заведующему придется немного подождать, прежде чем он закончит текст. Даже спустя год воспоминание о мягком голосе, сказавшем эти слова, оставалось четким, и, если сосредоточиться, он даже мог вновь ощутить прикосновение ее губ к своим.
Смерть сказала ему, что он забудет Бал любви и все, что на нем происходило, – кроме чувств от встречи с родителями, и сперва все так и было. На следующее утро после Бала он не смог вспомнить, откуда на столе взялся цветок, но не стал его выбрасывать – должно быть, кто-то из родственников пациентов подарил в благодарность за помощь.
К тому же ему снился прекрасный сон – его родители были вместе, счастливые и влюбленные, и говорили, что гордятся им. У них были теплые руки, а в глазах сияла жизнь. Сон был настолько реален, что больше походил на воспоминание из глубин памяти, и принес ему физическое облегчение. Матвей наконец-то начал приводить в порядок свою обширную библиотеку, на которую ему не хватало времени последние недели. Книги из длинного, во всю стену шкафа заняли большую часть кухонного стола и дивана, перемешавшись по алфавиту и тематике. Пока Матвей расставлял их по порядку, взгляд его то и дело останавливался на цветке.
Он начинал сомневаться, что принес его из института. Он напоминал о чем-то, что тоже было в том прекрасном сне, но все время ускользало из разума, стоило попытаться вспомнить. Матвей не понимал, почему это не давало ему покоя. Не понимал он и почему вечером в спортзале при виде высокой стройной шатенки у него резко участился пульс – а затем наступило разочарование, когда она повернулась и он увидел ее лицо, симпатичное, но отнюдь не привлекающее его.
«Кого ты вообще ожидал тут встретить? – спросил он сам себя, подходя к тренажеру. – Тянет поговорить с кем-то из бывших?»
Определенно нет. Матвей лег на скамью и положил руки на гриф штанги, готовясь снять его с фиксаторов. Он давно усвоил, что врач из него был отличный, а бойфренд никудышный, и оставил попытки завести отношения. Коллеги намекали ему, что в двадцать первом веке можно было обходиться и без обязательств, и Матвей обещал подумать об этом, когда будет время. Скоро будет четыре года, как он сказал, что завтра скачает «Тиндер».
Обычно силовые тренировки помогали ему привести мысли в порядок, но только не в этот раз. Чувство, что он забыл что-то важное, никуда не исчезло, и, когда он пришел домой, его рука сама потянулась к цветку.
«Вдыхайте его запах. Это придаст вам сил».
В глубине памяти будто вспыхнул огонек. Прекрасное лицо в обрамлении каштановых волос, озаренное пламенем камина. Усыпанные веснушками лоб и щеки. Нежные зеленые глаза. Рука у него на сердце. И… Он прижал пальцы к губам. Поцелуй?!
Возможно, он действительно слишком долго был одинок, раз думал об этом даже во сне. Его предположение подтвердилось на следующее утро, когда он вспомнил, что видел собственный танец с той же прекрасной незнакомкой. На ней было что-то вроде черного плаща и серебристое платье, а танцевать с ней было легко и очень приятно. Матвей едва удержался от нелепого порыва найти в интернете сонник и посмотреть значение такого сна.
Еще больше странностей было на работе, когда в реанимационном отделении Матвей сообщил пациенту, что к нему приходила мать.
– Этого не может быть, доктор, – нахмурился мотоциклист, поправив пластырь на носу. – Мама умерла пять лет назад.
– Умерла? У нее был пучок и бархатное платье, – недоуменно пробормотал Матвей. Он точно видел здесь такую женщину. Но, возможно, в другой палате? Он никогда не путал такие вещи раньше.
– Да, да, она ходила так в театр! Может, это был кто-то другой?
– Может. Прошу прощения за ошибку.
– Все нормально. У вас же куча работы, легко запутаться, – успокоил его пациент. – Она так не любила мой мотоцикл…
Матвей обернулся к девушке, так и не приходившей в себя. К ней должен был прийти человек по имени Рома, ему об этом было точно известно. Но откуда, он не помнил.
Он сел на скамейку в коридоре, пытаясь взять себя в руки. Неужели тот ужасный разговор со Львом настолько выбил его из колеи? Но ведь бояться больше нечего – их никто не подслушивал, его друзья не пытались связаться с ним, потому что уже были в Швейцарии, а он был наказан за все свои преступления…
Тут Матвей себя остановил, испытывая странное чувство дежавю, и пристально посмотрел на пустое сиденье рядом с собой. Все это ему говорил кто-то другой. Он сосредоточился. Женский голос. Девушка. С теми же веснушками и зелеными глазами. Она дала ему что-то маленькое – еловую ветку. Она сидела прямо здесь. Матвей сжал края скамейки, чувствуя, что был близок к разгадке, но не мог сосредоточиться. У него еще оставались пациенты, требующие его внимания, и все прочие размышления пришлось отложить.
По дороге домой он снова и снова проходил по цепочке воспоминаний, возвращаясь к началу, когда в очередной раз оказывался в тупике. Открывая входную дверь квартиры, Матвей напрягся. При виде собственных погруженных в полумрак вещей он вспомнил, что накануне ждал наступления одиннадцати часов. А после…
Ее рука лежала у него на локте долгое время. Он обнимал ее за талию, не желая заканчивать поцелуй. Но намного раньше он спросил, кто она.
– Черт!!! – завершающее цепочку воспоминание заставило его выругаться во весь голос. Выходившая из соседней квартиры женщина с пакетом мусора даже вздрогнула.
– Вы что, Матвей? Случилось что?
– Нет, – автоматически солгал он. – Извините.
– Нервная у вас все-таки работа.
Не дожидаясь ответа, она пошла к мусоропроводу.
– О да… – медленно сказал Матвей, переступая порог и захлопывая дверь, – еще какая.
Молясь, чтобы в этот вечер в Москве ничего не случилось и его не вызвали обратно на работу, он бросил ботинки на коврике и поспешил к кухонному столу. Цветок был на месте, и, сунув его в нагрудный карман пальто, он закрыл глаза и сосредоточился на едва уловимом воспоминании близости к Смерти.
Сладковатый запах, тяжесть ткани на плечах. Голоса, тонувшие в музыке. Огромная луна над спокойной водой. Улыбки родителей. И рядом с ним она, прекрасная и далекая.
Так все это был не сон.
Пропустив стадии отрицания, гнева и торга, Матвей оказался сразу где-то между депрессией и принятием самого грандиозного медицинского чуда в мире. В первые дни после открывшейся правды он не мог не гадать, сколько среди его пациентов и коллег окажется тех, кто появится на Балу любви (в качестве гостей, не черепов, конечно). А сколько их ходило по улицам и еще не знало, что ждет их после, за чертой страха? Иногда от волнения при этой мысли Матвей едва мог сохранять внешнее спокойствие, однако конец всему положил вид пожилой пациентки, которую сбила машина и которая едва цеплялась за жизнь. При взгляде на ее лицо его первой мыслью было – появится ли она вместе с мужем на Балу под черной луной? Матвей пришел в ужас, что позволил себе отвлекаться в такой момент, и впредь запретил себе подобные размышления. Бал, как и его хозяйка, был поистине прекрасным, но Матвей всегда был на стороне жизни и продолжал работать в прежнем режиме.
Правда, дома он обзавелся привычкой разговаривать сам с собой. Накопившимся внутри мыслям больше некуда было деться, а о том, чтобы поделиться ими с кем-то другим, не могло быть и речи. В лучшем случае ему посоветуют начать карьеру писателя, в худшем – отправят в психоневрологический диспансер, где ничем не смогут помочь. Каждый вечер Матвей рассматривал атласы анатомии человека, пытаясь понять, как мертвые на Балу могли выглядеть как живые. Его предок сказал, что его сердце не билось, но голова была ясной, как при жизни. Получается, все дело было в лимбической системе мозга и миндалевидном теле, отвечающем за эмоции. Но одной из гостей была его пациентка, у которой после аварии пропало чувство страха из-за повреждения этого самого corpus amygdaloideum. Сохранить любовь после смерти ей это не помешало. Другой мужчина умер, так и не вернув память после амнезии, но тем не менее танцевал со своей женой под звуки лиры.
Где тогда оставалось место той самой душе? Даже его коллеги-нейрохирурги не знали ответа на этот вопрос.
Сколько же было загадок. Возможно, иногда невесело посмеивался про себя Матвей, окончательно не сойти с ума и сохранять выдержку на работе ему помогали лишь гены Перуна. Анализы не выявили у него в крови ничего подозрительного ни через несколько дней, ни через несколько недель после Бала. Эффект от мертвой воды пропал незаметно, а негативных изменений ни в работе мозга, ни в памяти Матвей не замечал. Побывав на том свете, он вернулся обратно, ничуть не изменившись физически. Он сам был медицинским чудом.
Когда наступила годовщина смерти его отца, Матвей поехал на кладбище, взяв цветы и для могилы матери. Было невероятно странно смотреть на фотографии на надгробии и в то же время вспоминать их танцующими на Балу. Он очень жалел, что не всегда видел их такими же счастливыми и в жизни, но, по крайней мере, они не растворились в небытии, но обрели гармонию. Он никогда не был так рад, что ошибся.
В глупых ток-шоу у гостей часто спрашивают, что они испытывали, когда с их близкими случалось что-то ужасное. Среди самых популярных ответов были боль, бессилие, раздирающее сердце, даже близость конца света. Оказалось, что в противоположном случае все было куда спокойнее. Матвей не сдержал слез, положив цветы на мраморную крошку, но на смену восторгу на Балу к нему пришли тихая радость и облегчение, словно с его сердца сняли тяжесть, о которой он до сих пор не подозревал. Разумеется, была и печаль, но с ней он мог справиться. Он давно смирился с их уходом.
Прикосновения их пальцев отпечатались на его коже на много недель после Бала; улыбки, так похожие на живые, горели перед глазами, когда он засыпал. Чудо их встречи наполнило его силой, несравнимой с мертвой водой Смерти. Он встречал ее в операционной почти каж