Смерть отпустила его и покачала головой, наморщив лоб, словно эти слова вызвали у нее головную боль. В молчании они вышли из парка и направились к его дому. Она явно не была настроена отвечать прямо сейчас, а он, слушая стук ее каблуков, не мог придумать, что еще сказать. Неожиданно его посетила мысль, что новый хозяин Бала не стал повторять его желание, а мог попросить о какой-то встрече. Думать об этом неожиданно оказалось приятно.
У всех подъездов были камеры, и, если вдруг она пожелала бы снова растаять в воздухе, это могло бы обернуться проблемой. Матвей молча открыл перед ней дверь своего подъезда, и Смерть зашла внутрь. Он по-прежнему жил один и как раз вчера убирался. К тому же она уже бывала у него дома, пусть тогда и стояла глубокая ночь.
Она прошла в квартиру следом за ним. Ее сапоги не оставляли следов на полу, и на них не было ни пылинки. Под расстегнутым пальто Матвей разглядел иссиня-черное твидовое платье, на этот раз короткое. Он поспешно отвел взгляд, но успел заметить, как выгодно оно подчеркивало ее длинные ноги. Неужели она выбрала его специально? Отвлекшись на эти мысли, он совсем не ожидал услышать:
– Что вы за человек?
Ее взгляд был абсолютно серьезным.
– Вы знаете, кто я, миледи. Вы же сами сказали мне об этом.
– Да, сказала, – пробормотала Смерть, медленно направляясь к нему. Заметив на кухонном столе цветок, она замерла, и ее пальцы сжали края длинных рукавов. Она смотрела на него так пристально, словно надеялась прочитать скрытое послание на лепестках. Затем ее взгляд вернулся к Матвею.
– У вас остался шиповник, и вы его сохранили, – это прозвучало почти как вопрос.
– Да.
– В память о родителях.
– О Бале, – поправил он.
Смерть снова замолчала. Матвей гадал, стоит ли ему проявить галантность и предложить ей воды.
– Я думала, что найду здесь ответы, – вдруг сказала она.
– Ответы, миледи? – недоуменно уточнил он. – Это что, тоже часть соглашения?
Она слабо усмехнулась, качнув головой:
– Соглашение заканчивается исполнением желания после Бала. Но только не в вашем случае.
– О, – только и смог сказать Матвей. Его вдруг охватило смущение. – Но я ведь уже все объяснил.
Смерть не ответила, и смущение вдруг сменилось стыдом, хотя он не нарушил ни одного из ее правил. Его знания о религии и устройстве Вселенной были крайне ограниченны – черт возьми, он всего лишь хирург! – и то, что Смерть сейчас стояла перед ним, выглядя почти что растерянной, ничуть не помогало.
– Простите, миледи, – наконец сказал Матвей. – Если бы вы отказались, я бы понял. Я… я говорил, что хотел…
Запутавшись сам, он замолчал и в итоге сосредоточил все внимание на цветке. Его мягкие лепестки были по-прежнему безупречными.
Неожиданно Смерть коснулась его плеча.
– Дайте мне руку, – тихо сказала она.
Все еще ничего не понимая, Матвей повиновался. Их пальцы соединились, и, почувствовав дрожь Смерти, он инстинктивно сжал ее ладонь. Он не знал, как еще мог ее успокоить. Она не шевелилась, глядя на него во все глаза. На Балу она вела его за собой, однако сейчас явно хотела попросить о помощи и не знала, как подобрать слова. Матвей не нуждался в них, чтобы решить, что постарается помочь ей всем, чем сможет. Ему оказалась небезразлична эта девушка – кем бы она ни была. Может, поцелуй он ее еще раз, она бы получила свои ответы, но что он мог знать?
Матвей не знал, сколько времени они держались за руки, глядя друг на друга, пока у него не зазвонил телефон. Он отнял руку и поспешил к вешалке с пальто.
– Мне нужно ответить, это наверняка по поводу операции…
Он пересек маленькую прихожую в два шага и вытащил телефон из кармана. Номер был незнакомым, и спустя несколько секунд Матвей раздраженно положил трубку: ему в очередной раз звонил заботливый производитель пластиковых окон.
– Миледи, я…
Его квартира была пуста.
В ее вечности были темнота и тишина. От воспоминаний о жизни остались молнии, а еще неясные крохотные фрагменты. Среди них были холодный еловый запах, яркое сияние костра и боль в опустевшей груди. Все голоса, лица и имена исчезли. В каком-то смысле она была слепа и глуха, и до сих пор это ее устраивало.
В этот раз от его прикосновения руку согрело тепло, а с ним пробудилось странное чувство – словно она смотрела через мутное стекло и никак не могла разобрать, что за ним было. Она изо всех сил старалась сосредоточиться, веря, что нашла поддержку в его близости, но все было тщетно. Напоминание о том, кем они были друг другу в реальности, обожгло руку, и она исчезла, подавив кольнувшее чувство протеста. Телу хотелось остаться с ним, а не подчиняться традициям, и казалось, чем дольше она сопротивлялась, тем тяжелее становилось на месте сердца.
Она знала, кто он, бывший хозяин Бала, и в то же время не могла объяснить его силу и возникавшее в его присутствии мягкое чувство. Что такого было в их поцелуе? Была ли это сила его происхождения? Она знала, что нет. Оно имело значение только для Бала любви. Ее надежда вновь обрести память была мертва и не подлежала воскрешению. Воспоминания сулили боль, которая не должна была повториться.
Но и покинуть этот город Смерть не могла.
Сегодня на улице стояла настоящая жара. На июльском небе не было ни облачка, и редкие прохожие безуспешно пытались спрятаться от солнца в тени деревьев.
– Парит… парит… – повторяли люди в приемном отделении госпиталя, а старики с измученными лицами обмахивались журналами. Некоторые пациенты уверяли Матвея, что их не спасали даже кондиционеры.
– Вечером будет гроза. Ужасная гроза, – сообщила ему женщина, восстанавливающаяся после инфаркта и перелома руки. – Можете мне поверить. В прошлом году было то же самое. Я едва смогла встать с кровати, чтобы прополоть.
– Позавчера вы тоже пытались полоть? – поинтересовался Матвей. Стремление некоторых людей жертвовать собой ради ухода за растениями и любви к домашним животным не переставало его удивлять. – Ваше счастье, что вы вернулись в город на выходные.
– А кто будет полоть за меня, доктор? – парировала старушка, и другая женщина, которую едва спасли после подъема на дерево к капризному коту, тихо хихикнула. – Я в свое время испекла два пирога для соседки, чтобы она поделилась со мной саженцами! Вы бы видели, как цветут мои пионы. Огромные, белые, пышные – а пахнут, как… Сразу видно, вы не садовод, – заключила она, не заметив на его лице восхищения.
– Нет, – покачал головой Матвей. – А вам стоит отдохнуть, если хотите как можно быстрее вернуться к вашим любимцам. И отныне всеми садовыми работами будет руководить ваш кардиолог.
– Если все же надумаете, – не успокаивалась пациентка, – не сажайте рядом с пионами розы, они этого не любят. Герань, флоксы, дельфиниум – другое дело. Я запишу, чтобы вы запомнили. Ох, ваша мама будет в восторге – ее сын, такой прекрасный врач, еще и разбирается в цветах!
– И сможет произвести впечатление на девушку, – добавила ее соседка, заметив отсутствие кольца на его безымянном пальце. – В мое время это было прямо-таки сексуально.
Уголок рта Матвея дернулся вверх. Ту, кто занимал его мысли уже долгое время, вряд ли впечатлили бы такие вещи. С момента ее исчезновения прошло несколько недель, и он мог лишь надеяться, что она нашла те ответы, которые искала.
– Я попрошу медсестру принести вам еще воды, – сказал он женщинам перед уходом.
Он до сих пор не понимал, как в нем могли одновременно уживаться чувства к этой девушке и намерение одолеть то, воплощением чего она являлась. Когда он выходил из операционной или реанимировал пациентов прямо в палате, то часто думал об этом противоречии. Возможно, все дело было в полном отсутствии торжества над собственной победой, которое она демонстрировала при их встречах. Смерть оказалась врагом, который всегда был готов сдаться, признавая умения и знания противника. Люди, как она когда-то сказала ему, всегда все делают сами. По крайней мере, сами работают в саду в жаркие дни и лазают на деревья, чтобы покормить капризных котов.
Он проведал остальных пациентов и спустился в приемный покой к медсестре, когда она получила звонок из «Скорой».
– Падение с высоты. Перелом ноги, возможно внутреннее кровотечение. Матвей…
– Я возьму, – сразу сказал он.
Спустя несколько минут, разобравшись с документами, в противошоковой он и еще несколько врачей осматривали тощего молодого парня в заляпанной кровью потной рубашке. Еще в машине он вырвал капельницу, так что теперь его запястья пришлось привязать к кровати. Неподвижность он с лихвой компенсировал активной мимикой, в панике крича:
– Он уже идет за мной! Пустите, сволочи! Сперва по башке дали, теперь все отобрать захотели? В больничке удобнее будет, точно, хрен выберешься, уже привязали!
– Кто за вами идет? – спросил Матвей, прерывая последовавший поток ругательств и щупая его живот. Парень истерически расхохотался и запрокинул голову.
– А хрен его знает. Во дворе навалял и все деньги вытащил. Вся куртка в крови, а была новая. А вам все мало, да?
Матвей нахмурился:
– С чего вы взяли, что вас преследуют?
– Так все очень просто. Ключи от квартиры остались у меня. Он за ними вернется. А лица никто не видел, представляете? – сказал он Матвею. – Это может быть кто угодно! Вон хоть мужик, которого я просил пса утихомирить, он постоянно в нашем дворе гуляет. Ручищи огромные, по башке так мне дал, что неделю потом болело. Добить легко сможет. Я в другой район переехал, а он там меня нашел. Только без пса уже. Пристрелили, наверное. А сегодня, представляете, в дверь мне позвонил! Я не смотрел в глазок, но знаю, что это был он.
Он внимательно оглядел собравшихся врачей и, не увидев на лицах подобающего ужаса, дернулся всем телом. Матвей надавил ему на здоровое бедро.
– Пустите! Я не хочу умирать, я ничего не сделал, – завопил парень ему в лицо. Тот склонился над ним, не обращая внимания на судорожно дергающиеся плечи.