Ее присутствие было еще одним доказательством, что его жизнь окончательно превратилась в безумную смесь реальности и фантазии, где существует Бал любви. Пока он чистил зубы, его разум перескакивал с одной мысли на другую. Одно дело было оказаться хозяином Бала, потому что такова была древняя традиция, и совсем другое – стать для Смерти – нет, нет, Фаины… доверенным лицом? Другом? Вполне возможно, что именно он и его желание были причиной того, что она задержалась здесь. И хотя он никогда не пасовал перед сложными диагнозами, на мгновение почувствовал себя подростком, который узнал, что венозная кровь на самом деле не голубая, и растерялся.
Он вытер руки и, сделав глубокий вдох, как перед операцией, вернулся на кухню. Его гостья уже сидела, глядя на сухие листья и белые лепестки на дне чайника.
– Ты не голодна, Фаина?
При звуке имени ее губы изогнулись в слабой улыбке. Она встала и медленно подошла к столу, усаживаясь на свое вчерашнее место.
– Нет. Я не знаю голода.
– Но любишь чай и сурью, правильно?
– Мне нравится их вкус. – И она посмотрела на него с настороженностью, словно все еще не веря, что он позволял ей оставаться рядом. Матвей лишь кивнул, наливая молоко в миску с хлопьями. Поставив перед ней полную кружку с чаем, он сел напротив и начал завтракать, решив, что будет действовать так же, как на работе, – задавать вопросы, постепенно приближаясь к самому главному.
– Знаешь, сто тридцать лет назад я встретила человека, который создал эту компанию, – деликатно сказала Фаина, кивнув на коробку с хлопьями. – Логотип – его семейный герб.
Матвей на мгновение перестал жевать, но справился с собой и сделал глоток. Чему здесь было удивляться? Конечно, она знала его.
– Ты помнишь всех людей, кто когда-либо умирал?
– Помню больше, чем узнала лично за прошедшее тысячелетие, – подумав, ответила она.
– И что будет теперь? – спросил он, медленно перемешивая остатки молока ложкой. – Ты сказала, что больше не хочешь исчезать. Это значит, люди перестанут умирать?
– Нет. Смерть всегда была и будет частью этого мира. Только представь, какой воцарился бы хаос, если бы никто не умирал, – откликнулась Фаина. – И не все болезни излечимы, но многие причиняют страшную боль.
Матвей отвел взгляд. Он не любил думать о случаях, когда время вообще не оставляло шансов и поздно было с самого начала.
– Тогда как ты можешь с ней так просто разделиться? Я думал, это возможно только в преддверии Бала.
Фаина обхватила руками кружку. После долгого молчания она сказала:
– Моей защитой всегда было забвение, в которое погружался хозяин Бала, вернувшись домой. Я хочу снова довериться тебе, но должна спросить, сохранишь ли ты и это в тайне?
– Ну конечно, Фаина, – не раздумывая ответил Матвей, удерживая ее взгляд, чтобы она поверила ему.
– Меня сделали посланницей смерти, – тихо и медленно начала Фаина, не опуская глаз, – больше тысячи лет назад. Я приглашала гостей на Бал и искала тех, кто мог бы их развлечь, в Ирии и Пекле – его еще называют адом. Затем место хозяйки Бала стало моим. Я и смерть всегда были едины, даже когда я возвращалась к этому телу. Обычно это происходит только из-за Бала. Других причин у меня не было.
«А теперь есть», – ехидно прошептал Матвею внутренний голос, но смущение сразу затмили теории о мгновенной регенерации и обновлении клеток. Он отмел их прочь и нахмурился.
– Что значит «сделали посланницей»? Ты умерла?
Тонкие пальцы сжали кружку крепче.
– Можно сказать и так. Мой мир был устроен немного иначе.
Он вспомнил, что она говорила на Балу любви: их гости были из разных стран и эпох, почти что из разных миров.
– Каким он был?
– Я ничего не помню.
– Мне жаль.
Он сказал это искренне, но она посмотрела на него с удивлением.
– Должно быть, это сложно… всегда быть без воспоминаний, – пояснил Матвей. Ему иногда попадались пациенты с амнезией – недоумевающие, потерявшиеся в мире, который еще недавно так хорошо знали, и он сочувствовал их несчастью, как теперь сочувствовал и ей.
– Нет. Если и были на свете те, кого я любила, я потеряла всех, – сказала Фаина. – И воспоминаний, кто они были, не осталось. Душой я принадлежала смерти.
– А затем стала хозяйкой Бала, – повторил для себя Матвей, чувствуя, что вопросов появляется все больше. Что такое с ней случилось в прошлом? И раз одни боги могли спускаться на землю для любовных утех со смертными, другие легко делали их своими рабами?
– Да, Бал. И его традиции. – Она сжала губы и больше не произнесла ни слова. Однако Матвей заметил, что она больше не сутулилась, а ее глаза прояснились, и заключил, что ей стало лучше.
Размышляя над ее словами, он представлял себе глубокую, непроницаемую тьму, из глубины которой, подобно звездам, появлялись золотистые искры, все больше, больше и больше, сливаясь воедино и создавая ее тело. Что она должна была чувствовать в смерти? И чувствовала ли вообще? На ум приходило лишь нечто похожее на диссоциативное расстройство личности: она оставалась собой и в то же время являлась частью необъемлемой силы, подчинявшей себе всех и каждого. Кроме любви.
Матвей закончил завтракать и вернулся в спальню переодеться. Когда он вышел, Фаина уже сидела на диване, накрыв пледом колени. Этим утром он собирался идти в магазин за продуктами, но, заметив, с какой напряженностью она смотрела на пасмурное небо, решил изменить своим привычкам. Она явно не хотела оставаться одна так скоро, а у него на электронной почте наверняка найдутся какие-то рекламные письма с промокодами. Кто знает, что она сделает, оставшись без его поддержки, если снова начнется гроза.
Он взял ноутбук и сел за кухонный стол. Промокод от супермаркета нашелся в папке со спамом. Он сделал заказ и скопировал кодовое слово, чтобы вставить на страницу оплаты, когда снаружи раздался знакомый звук сирен. Подняв голову от экрана, из окна он увидел, как мимо дома по освобожденной машинами дороге пронеслась «Скорая». Его институт находился в другой стороне, машинально отметил Матвей и украдкой посмотрел на Фаину.
– Сейчас, когда ты здесь, – осторожно начал он, и зеленые глаза метнулись к нему, – ты чувствуешь что-нибудь? Когда…
– Узнаю ли я, что кто-то умирает? – спокойно уточнила она, и он кивнул. – Да, если сосредоточусь.
Матвей знал, что хотел спросить следующим, и одновременно боялся услышать ответ. Наконец он решился.
– Каково это?
Ему приходилось наблюдать, как меркнет свет в остекленевших глазах, расслабляются мышцы и замирает пульс. И он помнил про молнии, бившие ее в сердце.
– Ты уверен, что готов это узнать? – серьезно спросила Фаина.
– Думаю, после того, что я видел на Балу, готов.
Она снова отвернулась к окну.
– Меня просили описать это вслух всего раз, несколько столетий назад… Тот человек выступал против смертной казни, но не мог изменить закон. Он предложил использовать механизм, который должен был сделать казнь для всех сословий более быстрой и менее болезненной, через отсечение головы, а не повешение или четвертование. Создать его поручили фортепианному мастеру по чертежам известного хирурга. А самое известное его название – в честь автора идеи – гильотина, отчего он до сих пор в ужасе. Не такое наследие он хотел оставить своей семье. Благие намерения приводят к непредсказуемым последствиям. Но я отвлеклась, а ты ждешь ответа. – Фаина кивнула самой себе и продолжила: – Иногда все происходит медленно. Иногда быстрее. И вот наконец душа готова к переходу. Передо мной появляется четкий силуэт – на одно мгновение, но его достаточно, чтобы охватить всю жизнь. Любая жизнь, Матвей, заканчивается основанным на инстинкте страхом перед смертью, тьмой и неизвестностью. Реже к нему присоединяется любовь, и тогда на Балу появляются новые гости. Так все устроено, – сказала она, не выражая по этому поводу ни злости, ни радости.
Соседи сверху с грохотом уронили что-то на пол, и Матвей подскочил на месте, вписав в поле промокода бессвязный набор букв. Фаина осталась сидеть неподвижно.
– А что потом? – спросил он, не глядя в экран и не в силах заставить себя представить то, что она описала.
– «Потом» у каждого свое, – ответила Фаина, устремив на него усталый, но внимательный взгляд. – В момент смерти человек понимает, кто он на самом деле. Он переходит через мост в мир под черной луной, где есть три пути: Ирий, Пекло и дорога перерождения, чтобы получить второй шанс. Ступившие на нее однажды переродятся вновь в этом мире.
Матвей опустил голову и, двигаясь на автомате, завершил оформление заказа. Ему потребуется время, чтобы эти новые знания улеглись у него в голове.
– Ты боишься меня, – произнесла она с каким-то горьким торжеством, словно доказать это и было ее целью с самого начала.
– Нет, – честно ответил Матвей. – Я сам порой думал об этом «после», но совсем другое дело – наконец-то узнать правду.
– И что ты теперь будешь делать?
На его губах появилась усмешка. В прошлом году его жизнь перевернулась с ног на голову, но одна вещь точно оставалась неизменной.
– То, что умею лучше всего, – ответил он Фаине. – Лечить людей.
Она медленно кивнула.
– Хорошо. Но я должна предупредить тебя, Матвей: даже после всего, что случилось, я не могу ни на что повлиять. Замедлить смерть мне не под силу, как и вернуть умершего к жизни.
– Я помню, – ответил он. Подумать о такой возможности было приятно, но он быстро избавился от иллюзий. – И не собираюсь тебя ни о чем просить.
– Запомни эти слова, – тихо сказала Фаина, снова посылая ему свой особенный взгляд, в котором скрывалась вечность, – и не забывай, что бы ни случилось. Как бы ни был тебе дорог человек, если все сложится не в пользу жизни, ничего уже не изменить.
«Я не чувствую жалости», – сказала она на Балу, но теперь у Матвея возникло подозрение, что одновременно она напоминала об этом самой себе. Он подумал о коллегах, которые были единственным подобием семьи, которая у него была, и кивнул. Оставалось лишь надеяться, что, если тот самый момент настанет, у него будет достаточно времени.