– Посмотри на себя в зеркало. Думаю, браслет подойдет ко многим твоим нарядам.
– Я не смотрюсь в зеркало, – посерьезнев, сказала ему Фаина.
Улыбка сползла с его лица.
– Из-за ощущения чужого страха?
Она вздохнула:
– Я давно забыла, как выгляжу, Матвей. И это не имеет никакого значения: Бал любви все равно состоится, его хозяин найдется, а желание будет исполнено.
В ванную Фаина не заходила, в его комнату тоже, и не приближалась к входной двери, где висело небольшое зеркало. Матвей оглядел кухню, где тоже не было зеркальных поверхностей, и снова посмотрел на нее, разрываясь между потрясением и жалостью. Фаина упрямо сжала губы, а в ее глазах снова появилась древность Смерти. Однако он провел рядом с ней слишком много времени, чтобы испугаться теперь.
Он встал из-за стола и подошел к ней, протягивая руку.
– Ты хотела узнать, почему я поцеловал тебя. Идем объясню.
В воздухе сгустилось напряжение, как перед грозой, и на мгновение он снова перестал чувствовать свое сердце. Удерживая его взгляд и не произнося ни слова, Фаина поднялась на ноги и приняла его руку. Вместе они зашли в его спальню, где, включив свет, Матвей подвел ее к зеркальной двери гардероба и встал позади.
– Посмотри.
Прошла секунда, две, но выражение лица Фаины не изменилось. Она не прикасалась к волосам или не пыталась поправить платье, изучая свое отражение, но Матвей заметил, как ее пальцы сжали новый браслет.
Нарушив тишину, он наклонился и сказал ей на ухо:
– Хорошо. Я скажу, кого вижу я, и ты должна мне поверить.
Длинные ресницы Фаины дрогнули, но она не смотрела на него. Матвей заговорил, глядя ей в лицо через зеркало.
– Я вижу девушку, которая поразила меня с первого взгляда – еще до того, как она представилась Смертью и рассказала о Бале любви. На Балу я не мог найти другого объяснения ее красоте, мудрости и грации и называл про себя богиней. Она все-таки покровительствовала бессмертной любви.
Она смерила свое отражение быстрым взглядом, но внешне оставалась спокойной. Он наклонился чуть ближе.
– У нее прекрасные глаза. Милые веснушки и отличное чувство стиля. – Тут Матвей не сдержал усмешки, но продолжал, чтобы не потерять ни секунды ее внимания: – А вкус ее губ забыть невозможно.
Ее глаза в зеркале метнулись к его, и он не стал отворачиваться, давая ей убедиться, что говорил только правду. Фаина приоткрыла рот, но не издала ни звука, и он заметил у нее тот же взгляд, как тогда, на Балу, – словно она стремилась понять то, что видела и слышала, но не могла, как ни старалась. Матвею показалось, что он заметил там страх, и, вспомнив девушку, которая пришла к нему в грозу, коснулся ее локтя в успокаивающем жесте.
– Я возвращаюсь домой с радостью, потому что знаю, что увижу ее. Она удивляет и восхищает меня каждый день – и знаниями, и добротой, и пониманием, – продолжал он, глядя на Фаину в зеркало и с трудом сохраняя ровный голос, едва сдерживая чувства, копившиеся внутри со дня грозы, когда он держал ее в объятиях в этой самой комнате. – Каждый год она устраивает потрясающий праздник в честь любви, против которой бессильна сама смерть. Она способна любить так сильно, что воспоминания не отпускают ее спустя целые столетия.
Фаина вдруг напряглась, но прежде чем успела сказать что-нибудь или отстраниться, его рука скользнула на ее талию, удерживая ее на месте. Глядя ей в глаза, он снова просил ее поверить и, когда она накрыла его руку своей, осмелился подступить еще ближе. Он коснулся щекой мягких каштановых волос, вдыхая цветочный запах, и провел носом по виску. На мгновение она прикрыла глаза, точно ожидала вспышки боли, но ее не последовало, и тогда прижалась спиной к его груди. Заметив, как ее губы дрогнули, Матвей обнял ее за талию другой рукой.
– Фаина, – прошептал он ей в волосы, боясь в любой момент ощутить пустоту и на всякий случай прижимая ее к себе еще крепче, словно это могло бы помешать ей исчезнуть. Он рисковал, прикасаясь к ней вот так, но очень устал от неопределенности. Ее близость кружила голову и путала мысли, и ничто, кроме ее слова, не заставило бы его отстраниться.
Перед глазами промелькнули камни браслета, и на мгновение Матвей решил, что действительно слишком спешил и она сейчас оттолкнет его. Пальцы Фаины коснулись его шеи, и она отвернулась от зеркала, ловя его взгляд. В зеленых глазах он увидел решимость, и в следующую секунду она подалась ему навстречу. Он без промедления ответил на поцелуй, чувствуя, как внутри вспыхивает торжество. Она хотела того же. Как и в первый раз, Фаина не спешила, но теперь целовалась без робости, а так, словно тоже вспомнила их первый поцелуй и наслаждалась этим. Матвей отстранился, лишь когда в его легких не осталось воздуха, и прижался лбом к ее лбу. Фаина гладила его по волосам и улыбалась довольной улыбкой, которая ничуть не успокоила быстрого ритма его сердца. В глубине ее глаз, которые по всем законам природы должны были быть мертвы, пряталось золото. Но законы могли отправляться куда подальше.
– Ну вот, – прошептал Матвей. – Теперь ты понимаешь.
Не дожидаясь ответа, он снова поцеловал ее, раскрывая губы своими, и услышал вздох, переросший в тихий стон. Одного поцелуя за вечер после долгих недель ожидания ему было недостаточно, и, судя по реакции Фаины, ей тоже. Чем дольше он прикасался к ней, тем яснее становилось чувство в его груди – более сильное, чем наслаждение, более сложное, чем желание, охватившее все тело подобно огню, но не обжигающее. После Бала любви у Матвея не осталось сомнений насчет существования души, однако сегодня он, кажется, впервые смог ясно почувствовать свою. И она тянулась к девушке в его объятиях.
Смутно Матвей почувствовал, как она взяла его руку, и открыл глаза в тот самый момент, когда его пальцы оказались у ее воротника, близко к верхней пуговице платья. В ее глазах не было страха или сомнения, которые заставили бы его остановиться. Их желания снова совпадали.
Его волосы были взъерошены ее рукой, в глазах появилось нетерпение, как у нее. Часть его требовала избавиться от платья как можно скорее, просто расстегнув несколько пуговиц и стянув его через голову. Фаина могла заставить его исчезнуть в мгновение ока, но не стала. Она хотела другого, доверяла ему, и Матвей больше всего желал быть достойным этого доверия.
Она прошептала его имя, скользнув тонкими пальцами по коже и пуская волну мурашек. Медленно, почти не дыша, он расстегнул пару маленьких пуговиц, касаясь ее спины. Фаина дрогнула.
– Мне остановиться? – Она покачала головой, но Матвей твердо продолжал: – Ты должна сказать мне, если передумала. Все в порядке, ты ведь это знаешь?
– Знаю. Я не передумала.
Успокоенный, он снова поцеловал ее в щеку, продолжая расстегивать платье и едва касаясь кожи сквозь ткань.
– Я никогда не видела себя такой, – призналась она ему в щеку, щекоча кожу ресницами. – Но после твоих слов захотела.
«Никогда». Он догадывался об этом, но от того, как она произнесла эти слова, его охватило торжество куда более сильное, чем раньше. Все, что происходило между ними, началось с каких-то древних традиций, однако сейчас они не имели никакого значения. Она захотела остаться, остаться с ним, и страх потерять ее окончательно исчез.
Больше Фаина ничего не сказала, наблюдая за ним из-под полуприкрытых век и пропуская пальцы сквозь его волосы. Ее глаза закатились, с губ сорвался вздох, когда он опустил голову к ее шее, целуя неподвижную точку пульса и кожу у ключиц, находя выход скопившимся внутри эмоциям от ее легких прикосновений. Сжимая ее талию одной рукой, другой Матвей расстегивал оставшиеся пуговицы на спине. Когда его пальцы коснулись поясницы, по ее телу снова пробежала дрожь. Встретив ее взгляд в зеркале, он сделал глубокий вдох, положил обе руки ей на плечи и медленно стянул ткань вниз. С тихим шелестом платье упало на пол, окружив ее босые ноги, и Фаина осталась в одном браслете. Матвей попятился, не в силах оторвать от нее взгляд. Он едва заметил, как одежда и белье растворились в воздухе.
Он знал, что у нее была красивая фигура – декольте она не носила, но некоторые наряды оставляли мало простора для фантазии, – и сейчас его глаза жадно стремились запомнить каждый сантиметр ее тела. Длинные ноги, стройные бедра, талию и…
Фаина быстро скрестила руки, но он успел увидеть бледно-розовую сетку шрамов от пупка до солнечного сплетения, равно как и маленький багровый полукруг чуть выше, между грудями. Первое, очевидно, осталось после тех ударов молний, воспоминания о которых причиняли ей столько боли. Второй шрам до жути напоминал клеймо, резко выделяясь на фоне светлой кожи. Скорее всего, этим ее наградила смерть, сделав своей посланницей. Недаром полукруг располагался напротив сердца.
– Они не исчезают, – прошептала Фаина, с горечью глядя на себя в зеркало. Ее губы задрожали, и она снова провела ладонями вверх и вниз несколько раз, будто надеясь очистить кожу. – Я не видела их. Я забыла… Не знала, что даже спустя столько времени…
– Ты прекрасна, – выдохнул Матвей. Ее недоверчивые глаза нашли его в зеркале, и она крепче обхватила себя руками. – Фаина, не надо. Эти шрамы лишь доказывают твою силу. Помнишь, о чем я говорил?
Он встал рядом с ней, заставляя поднять взгляд. Фаина изучала его лицо, словно рассчитывала увидеть отвращение, но вместо этого Матвей улыбнулся ей, коснувшись веснушчатой щеки.
– Ты хозяйка величайшего Бала во Вселенной, царица ночи весеннего полнолуния. Ты пользуешься уважением сотен поколений людей. А где сейчас те, кто когда-то пытался ранить тебя? Они просто исчезли.
– Исчезли, – повторила она, прильнув к его руке.
– Да. – Матвей погладил ее щеку большим пальцем. – Навсегда. Они не имеют над тобой власти. Сколько еще людей носят шрамы, даже среди гостей Бала? Почему ты считаешь, что его хозяйка должна стыдиться своих? Ты ничего не помнишь, но я уверен, – сказал он, озвучивая свое давнее предположение, – что ты бы не стала посланницей смерти, если бы не стремилась найти семью, которую потеряла. И однажды ты найдешь ее.