Она коснулась края сбившегося одеяла у него на поясе, ломая солнечный ореол.
– Я надеюсь, мы можем не ждать наступления новой. Или у тебя были другие планы?
Матвей не смог вспомнить ни одного и предпочел не отвечать вслух, вместо этого привлекая ее к себе. Он не знал наверняка, каким будет их первое утро после того, как все изменилось, но явно недооценил желание Фаины вновь испытать те же чувства. Как и свое собственное. Все прочие мысли растворились в солнечном свете и цветочном запахе ее кожи и волос, и, как бы близко друг к другу они ни были, этого все равно казалось недостаточно. Словно она стала воздухом, без которого он рискнул задохнуться.
Она же отвечала нежностью, которую Матвей открыл в ней еще вчера. Легкими, как перышки, пальцами Фаина прикасалась к его рукам и лицу, расчесывала волосы и возвращалась к груди, рисуя известную ей одной карту, главным элементом которой всегда оставалось его сердце. Отрываясь от его губ, она искала его взгляд и шептала имя, медленно и ласково, наслаждаясь каждым звуком, прежде чем он снова ловил их своими.
– Что, если я скажу, – начал Матвей спустя время, когда к нему вернулся дар речи, – что это и есть мой план на остаток дня?
Прижимавшаяся к его груди Фаина улыбнулась.
– Я скажу, что это замечательный план.
Она лежала так, чтобы ее голова была прямо над его сердцем, свободной рукой гладя его по плечу. Матвей попытался потянуть ее выше, но она издала протестующий звук, отказываясь двигаться с места.
– Ты чего? – засмеялся он.
– Слушаю. Ты никогда не думал, что люди делают это недостаточно часто?
Улыбка замерла на его губах. Подобные слова ожидаешь услышать через месяцы отношений, но Фаина, как всегда, говорила то, что думала. Он и не знал, что мог вызывать у кого-то подобные чувства.
– Да, – тихо ответил Матвей, перебирая ее волосы, – ты абсолютно права.
Когда спустя несколько минут прекрасной, мягкой тишины его живот предательски заурчал, он не сдержал стон. Но Фаина рассмеялась, погладив его по плечу.
– Нужно вставать. Ты голоден.
– Во всех смыслах, – заметил он, касаясь ее бедра. Она мягко отняла его руку и села, наградив насмешливым и немного смущенным взглядом.
– Я никуда не денусь. Но не хочу, чтобы твой желудок испытывал на себе все неприятности этого чувства.
Матвей был вынужден признать ее правоту. Он быстро принял душ, подсушил волосы полотенцем и направился на кухню. Ему было интересно узнать, какой наряд она предпочла сегодня. Возможно, теперь ее выбор не будет случайным.
Он замер у стола, глядя, как, все еще обнаженная и босая, Фаина достала из холодильника молоко, зная, что по выходным он завтракал хлопьями, и включила чайник. Она делала все это уже много раз – в одежде, разумеется, – но сейчас Матвей думал лишь о том, какой мягкой была ее кожа под его губами. Вопрос, как долго она будет с ним, еще оставался открытым, и теперь он не желал даже думать в этом направлении.
– Ты не будешь одеваться?
Фаина вытянула руку, демонстрируя его подарок на запястье, и ее губы растянулись в самодовольной усмешке.
– На мне уже есть браслет. Думаю, теперь это мой любимый наряд.
Матвей склонил голову набок. Такая Фаина, веселая и игривая, грозила свести его с ума.
– Мне он тоже очень нравится, но ты сама сказала, что я должен позавтракать. А теперь еда – это последнее, о чем я думаю.
Девушка с притворным недовольством надула губы, но в мгновение ока сотворила для себя длинное белое платье с широкими рукавами и вышивкой, похожее на сарафан. Он удивился, увидев ее в белом в первый раз за все время.
– Чудесно выглядишь, красавица, – заметил Матвей, целуя ее в щеку. Он отвернулся, прежде чем успел увидеть, как в ее глазах вспыхнула надежда.
Фаина пила чай, пока он завтракал, а едва Матвей положил ложку в пустую миску, встала и пересела к нему на колени. Обвив руки вокруг его шеи, она прижалась к нему всем телом и спрятала лицо в волосах. Озадаченный, Матвей погладил ее по голове, но не услышал ни всхлипов, ни шепота. Фаина просто держалась за него, словно он был ее последней надеждой, и поежилась, почувствовав поцелуй на плече.
– Эй, эй, – мягко сказал он. – Все в порядке? Небо вроде ясное. И я с тобой.
Его запоздало посетило странное желание сократить ее имя до трех букв – Фая, как он однажды где-то слышал, – сделав обращение более ласковым.
Она кивнула, прижавшись к нему еще крепче и повторив:
– Ты со мной, Матвей.
– Да. – Он поцеловал ее волосы, положив руки на спину. – Или тебя беспокоят воспоминания?
– Нет, не беспокоят, – сделав паузу, ответила она. – Можно я просто обниму тебя?
Матвей и не думал ей отказывать – держать ее в своих руках было приятно, к тому же она была легкой, как ребенок. Спустя время Фаина отстранилась, и трогательная радость в ее взгляде соединялась с благодарностью и облегчением. Погладив пальцами его шею, она начала целовать его лоб и щеки, удивительная в своей робости после бурного начала их дня. Затем она наконец прикоснулась к его губам, так осторожно, будто он был чем-то хрупким, что ей доверили и что она боялась потерять. Она жила в Ирии одна целую вечность, и от того, как цеплялась за него сейчас, Матвея охватило необыкновенно сильное желание защитить ее от всех возможных неприятных воспоминаний. Больше она не была одинока. И он тоже.
Накануне он успел заметить, что доставляло ей наибольшее удовольствие, и, вернувшись с ней на руках в спальню, снова использовал это знание на практике. Они провели там несколько часов, сделав лишь небольшой перерыв на обед, но старые привычки не могли умереть за один день. Уже много лет в свой выходной Матвей читал минимум две медицинские статьи, и как-то раз сказал об этом Фаине. Она вспомнила это сейчас и сама принесла ему ноутбук. Пока Матвей читал об ectopia cordis, эктопии сердца, бормоча себе под нос отдельные фразы, Фаина лежала у его бока, свернувшись калачиком и сотворив себе еще одно длинное платье, чтобы не отвлекать его. Она всегда была серьезна, когда дело касалось его работы.
Уходить на дежурство спустя два прекрасных дня и три ночи ему было очень сложно. Фаина старалась выглядеть невозмутимой, но по ее потухшим глазам и пледу на плечах Матвей понял, что она не хотела оставаться одна.
– Ты ведь не знаешь скуки, – напомнил он ей, целуя в лоб. Фаина была для этого идеального роста. – Я буду дома, не успеешь опомниться.
– Я буду ждать.
Она сказала это с искренностью и теплом, поразившими его. Это была его работа, только и всего. Он был хирургом в медицинском институте, а не капитаном дальнего плавания. Но, может быть, для нее эта разница вообще не имела значения. Она просто не хотела разлучаться с ним, даже на несколько часов. И он тоже не хотел.
«Я люблю ее, – подумал про себя Матвей, спускаясь по лестнице. – Возможно, с того момента, как увидел».
Открыть в себе чувство, на которое столько лет считал себя неспособным, было сродни прозрению. Он обнаружил внутри себя незнакомую прежде уверенность и все еще улыбался, когда пришел на работу и поздоровался с Бабушкой, отмечая время своего прихода. Пока что в приемном покое было спокойно.
– Как прошла поездка на дачу?
– Мои внучки просто умницы. Лучшие ромашки в танце про цветочный сад, который только видели соседи, – с удовольствием сообщила ему медсестра. – А ты хорошо провел выходные?
Матвей не поднимал взгляда, опасаясь, что она увидит в его глазах то же выражение, которое он замечал у гостей на Балу любви, когда они танцевали со своими парами. Словно разгадали какой-то прекрасный, бесценный секрет, неизвестный больше никому в мире.
– Да, хорошо.
Тот факт, что теперь они с Фаиной были любовниками, не стал помехой для их регулярных медицинских практик. Анатомические атласы, к которым он иногда обращался за иллюстрацией, и книги покидали полки, занимая кухонный стол, а ее загадки не становились менее сложными. Разница состояла в том, что теперь Фаина не стеснялась касаться его руки, показывая на те области органов, на которые следовало обратить внимание, а Матвей мог обнять ее за талию, уже зная, что решил очередную задачу. Она не сдерживала гордой улыбки, слушая его рассуждения.
Случаи, о которых ему рассказывала Фаина, могли иметь место в Средневековье, могли произойти и относительно недавно, в разных концах света. С одним из них Матвей столкнулся спустя всего несколько дней после того, как разобрал на примере болезнь уроженца крохотной деревни, жившего пятьдесят лет назад. Нарушение кровоснабжения в верхней конечности из-за сдавливания сосудов, более известное как синдром грудного выхода, выдало себя синюшной окраской рук и слизистой и болью при поднятии руки. В тот раз врачи опоздали и пациент умер от закупорки легочной артерии. Матвей и его коллеги смогли спасти руку и жизнь владелицы крупного ресторана на Смоленской площади, которая в благодарность организовала доставку в отделение целого фуршета.
Отдельно для оперировавших ее врачей были приготовлены бутылки шампанского. Матвей уступил свою Еве, совершив обмен на несколько коробок с чаем, в том числе цветущим, который также был среди подарков. Судя по описанию на упаковке, он распускался в чайнике настоящим красивым цветком. Матвей такой никогда не покупал, но Фаине точно должно было понравиться. И, вспомнив ее недавний рассказ о знаменитом шоколатье, когда-то давно угощавшем всех шоколадом на Балу любви, он прихватил и несколько конфет ручной работы.
Сперва Фаина от угощения отказалась.
– Это все для тебя, – искренне настаивала она. – Это ты отлично провел операцию. Я ведь прекрасно обхожусь без еды.
Матвей был готов к такой реакции.
– Я помню. Но неужели тебе совсем не хочется попробовать? Вдруг этот шоколад будет тем самым, что сможет тебя удивить, – многозначительно заметил он.
Фаина недоверчиво подняла брови.
– Ну давай. И наш прекрасный чай уже готов. – Она засмеялась, когда он развернул ее за плечи к столу и показал на распустившийся внутри стеклянного заварочного чайника красный цветок с острыми листьями. – Я хочу порадовать тебя, Фая.