ты короткую дорогу к роднику?
Фаина подняла брови:
– Неужто дядя тебе на показал? Обойди овраг слева и поверни направо, пока не увидишь иву. Родник сразу за ней.
– Спасибо, красавица.
Она в удивлении приоткрыла рот и опустила взгляд, застенчиво теребя цветы. Сердце Матвея во сне забилось быстрее.
– Хочешь, я провожу тебя?
– Да.
Она подошла к нему, задрав голову, чтобы смотреть в глаза. На щеках был румянец, которого он прежде никогда не видел. Ее мягкие розовые губы были совсем рядом, и Матвей этим воспользовался. Он целовал ее так долго, насколько хватило воздуха в легких, чувствуя на языке вкус меда. Когда он отстранился, Фаина потянулась за ним, обхватив лицо ладонями и не желая прерывать поцелуй.
– Я буду ждать тебя, мой свет, – в ее голосе звучала неприкрытая нежность.
Внезапно он оказался верхом на лошади, в окружении ликующих воинов, а она смотрела на него, стоя на земле, и плакала от счастья. Прежде чем он мог сказать хоть слово, она исчезла, а с ней и солнечный лес, который заволокло зловещим туманом. Небо помрачнело, и вдалеке загрохотал гром. Перед Матвеем изогнулся мост, и он пошел по нему, не в силах остановиться или обернуться и чувствуя, как по телу от сердца расползается холод, точно кто-то сжал его ледяным кулаком. Внезапно впереди он услышал плач, но на этот раз горестный. Это была Фаина! Он бросился вперед, пока не достиг берега. Плач доносился из мрачного хвойного леса, но он не мог приблизиться к нему, как ни старался.
– Да пусти ты! – крикнул он не зная кому, упрямо пытаясь шагать вперед. Она страдала. Ей было больно.
– Это все не по-настоящему. Иди прямо и никуда не сворачивай, – сказал невидимый собеседник. Отчего-то Матвей ему поверил. – И никогда не забывай ту, кто однажды придет к тебе провести вместе вечность.
Матвей пошел вперед, оставляя плач позади, и внезапно оказался на той же самой лесной поляне. Фаина сидела на земле, с цветочным венком на голове, и улыбалась ему.
– Представляешь, каково это – вечно быть вместе?
Такой улыбки, полной искреннего, неподдельного счастья, он не видел у нее никогда и улыбнулся в ответ. Но ведь она только что плакала… и солнца над тем лесом не было. Прежде чем он смог разобраться с этим противоречием, сверху обрушился мрак.
Матвей открыл глаза. Боль в мышцах немного уменьшилась, а голова прояснилась. Он был в своей комнате, в безопасности и покое, и под его пальцами был шелк, а под щекой – белоснежная кожа. Остаток ночи его телефон молчал. Это был хороший знак.
Он приподнялся на локте, чтобы посмотреть в лицо Фаине. Она сразу встретила его взгляд и, подняв руку, убрала с его лба непослушную прядь волос.
– Который час?
– Почти два. Ты спал на своей половине, а несколько минут назад снова обнял меня. Тебе что-то снилось?
Он наморщил лоб:
– Много чего. Мы встретились в солнечном лесу. Потом я оказался на каком-то мосту. Кажется, ехал на лошади… и ты плакала, а затем улыбалась мне.
Он провел пальцем по ее щеке, где во сне видел сверкающую серебристую полоску. Фаина опустила глаза:
– Раньше я умела плакать.
Матвей откинул волосы ей на спину и поцеловал обнаженное плечо.
– Хотя у слез есть своя польза и мы оба это знаем, я бы очень не хотел, чтобы тебя что-то расстраивало, душа моя.
Фаина в удивлении приоткрыла губы, совсем как в его сне, и вопреки своему заявлению выглядела так, словно была на грани слез.
– Что ты сказал?
Матвей улыбнулся, благодарный за новое воспоминание. И, несмотря на старомодность, он понял, что ему нравится и это ласковое прозвище. Для их отношений оно отлично подходило.
– Фая, душа моя. У слез действительно есть своя польза.
На его глазах Фаина тоже расплылась в улыбке.
– Хочешь, я повторю еще раз? Душа моя, – прошептал Матвей, целуя ее лицо, веснушчатые щеки, нос и губы. Он потерялся в ее ответных поцелуях и прикосновениях и, когда отстранился, чтобы посмотреть ей в глаза, увидел золотые искры в их зеленой глубине.
– Я люблю тебя, – ему никогда не надоест говорить ей это.
Ее ладонь скользнула по его щеке, и она улыбнулась, когда он повернул голову, чтобы поцеловать ее запястье, на котором был браслет.
– Мой свет, – прошептала она перед тем, как он снова коснулся ее губ, разделяя неутолимую жажду стать ближе, пока, кроме Фаины, прижимающейся к нему всем телом, в мире вокруг больше не останется ничего. Его руки скользили по ее лицу и обнаженным плечам, ее пальцы зарывались в его волосы и тянули за футболку, от которой он поспешил избавиться. Ее сорочка была следующей, и она с тихим вздохом изогнулась ему навстречу.
Когда позже она лежала рядом, переплетя с Матвеем пальцы, то, казалось, не могла насмотреться на него. Ее глаза перемещались от его груди к плечам, затем к их соединенным рукам и, наконец, остановились на лице, теплые и нежные. Он поцеловал ее в макушку, не обращая внимания на щекочущие шею волосы и чувствуя себя абсолютно счастливым – ровно до того момента, как Фаина отстранилась и села, спустив ноги с кровати.
– Куда это ты? – Его голос прозвучал почти обиженно.
Она обернулась, с улыбкой сморщив нос.
– За чаем. Один человек тысячу лет назад сказал мне, что тот, кто не выпил чай, находится в разладе со Вселенной.
Матвей расхохотался и откинулся на подушку, закрывая лицо локтем. Такой была его жизнь – девушка, которую он любил задолго до своего рождения, могла легко говорить с кем-то, кто жил тысячу лет назад.
Когда он вышел из ванной, Фаина уже сидела за столом, держа кружку с чаем двумя руками; напротив уже стояла пустая тарелка для него, а посередине стола – блюда с пирогами. Для завтрака она выбрала длинный шелковый халат, украшенный черным жемчугом. Краем глаза Матвей заметил вспышку света на столешнице, и его улыбка поблекла: коллеги начали обсуждать вчерашнее происшествие в групповом чате.
– Все твои вчерашние пациенты в порядке, – сообщила ему Фаина, поднося к губам кружку. – Как я и сказала, ты сделал все что мог. Теперь дело за временем.
В ее словах, как всегда, когда они говорили о его работе, не было пренебрежения или высокомерия – лишь простое желание развеять его тревогу. Раньше Матвей видел в этом проявление уважения со стороны посланницы смерти, но теперь здесь было кое-что еще – забота о любимом человеке, который ценил каждую секунду, когда спасал чью-то жизнь. От этой мысли по телу прокатилась волна тепла, а в груди приятно затрепетало.
– Спасибо, душа моя.
Доев кусок пирога, он принял от нее чашку с чаем. Стол был маленьким, она сидела напротив, и при желании он мог бы взять ее за руку, но неожиданно всего этого показалось мало.
– Иди ко мне.
Фаина охотно села к нему на колено, прижавшись спиной к груди. Пока они пили чай, Матвей вспомнил, что завтра должен будет уйти пораньше, чтобы успеть на лекцию приглашенного профессора сосудистой хирургии, но отогнал эту мысль. У них впереди был целый день, и он не собирался терять ни мгновения.
Обнимая ее за талию, другой рукой он провел костяшками по шелку поверх ее груди и неожиданно почувствовал толчок под пальцами. Фаина напряглась, и он поспешно развернул ее лицом к себе, руководствуясь проснувшимся медицинским интересом.
– Это… это что? Твое сердце?
Фаина поставила кружку на стол, положила свою ладонь поверх его руки и робко ответила:
– Я все хотела сказать тебе. Мне кажется, оно пробудилось, когда мы были вместе в первый раз, и с тех пор бьется, но очень медленно – когда ты просто рядом или я вспоминаю о чем-то приятном. Думаю, я позволила это, когда поняла, что действительно нашла тебя.
Матвей смотрел на нее, не в силах подобрать слова, потому что это было больше чем чудо, больше чем фантазия, которая стала реальностью. Он не знал, что способен любить кого-то столь сильно. Ему хотелось вскочить на ноги и закружить ее по комнате, хотелось немедленно вернуться с ней в спальню, хотелось…
Фаина обвила руки вокруг его шеи, положив голову на плечо. Такой вариант его полностью устраивал.
Глава 7
Следующие дни в отделении были относительно спокойными. Матвей проводил плановые операции и иногда ассистировал коллегам. К огромному облегчению всего коллектива, их недавние пациенты, в том числе Бабушка, постепенно восстанавливались после случившегося. Она снова потребовала, чтобы Матвей женился на ней, но тот лишь со смехом отметил, что она заслуживает не простого хирурга, а по меньшей мере директора целого института.
– Ну, по крайней мере, он еще свободен, – подмигнула та и добавила, заметив его удивление: – Брось, Матвей, думаешь, я не заметила, как ты изменился за последнее время? Ты не краснеешь и не хихикаешь целыми днями, как наш терапевт, но мне кажется, ты наконец нашел кого-то особенного. Я работаю дольше, чем ты живешь на этом свете, и видела много разных людей – а вот взгляд у них был одинаковый. Ну так что, рассказывай. Она доктор?
– Она… историк, – осторожно отозвался Матвей; чтобы описать Фаину, это слово подходило лучше всего. Он знал, что рано или поздно в отделении догадаются, что он с кем-то встречается, и решил поделиться основными деталями. – Мы встретились в прошлом году перед ее отъездом, но теперь она вернулась.
– Иностранка?
– Нет, – он надеялся, что и это прозвучит беспечно. – Она полиглот и знает много языков. Последние годы она много путешествовала, поэтому теперь мы все время проводим дома.
Он сказал это в надежде избежать вопросов о том, не захочет ли Фаина как-нибудь присоединиться к неформальным встречам сотрудников их отделения, но ухмылка Бабушки почти заставила его покраснеть.
– Рада за вас обоих. Хорошо, что она наконец-то нашла свой настоящий дом.
Когда он вышел из палаты, то все еще думал о ее словах. Одинаковый взгляд, разные люди – он сам видел это. Он видел мольбу в глазах тех, кто часами сидел в приемной, дожидаясь врачей после операции; надежду, с которой люди смотрели на стеклянные двери палат реанимации; искреннее счастье при звуке первого слова или при первом объятии. Но за всем этим всегда скрывалось что-то еще – уверенность, подобная благословению, что они обрели то, что искали всю жизнь, в другом человеке. Вот о чем говорила Бабушка, вот что он чувствовал сам, расцветая душой после многих лет голода. Что касается дома – что ж, Фаина по-прежнему предпочитала его квартиру любому месту, куда он мог бы ее отвести, пить чай в их постели или на балконе, сидеть на диване перед ноутбуком, прижавшись к его груди, или целоваться за кухонным столом. Теперь он был уверен, что она выбирала некоторые новые наряды специально для него, и находил особое удовольствие в том, чтобы избавить ее от потрясающих творений из шифона, парчи, шелка и кружева. Узнав, что на работе он назвал ее полиглотом, Фаина начала использовать в их разговорах ласковые слова и из других языков вроде