mon étoile [14], mo cuisle [15], älskling [16] или elskan min [17].
В ее взгляде до сих пор можно было увидеть изумление, словно она не верила, что он действительно был с ней. Матвей часто подносил ее руку к своему сердцу, чтобы она чувствовала, как сильно заставила его биться, и она сразу же целовала его следом. Ее пальцы, тонкие и бледные, гладили его кожу с нежностью, а глаза блестели от невозможных слез. Когда он касался ее груди и слышал удар ее сердца, то не мог сдержать радостный смех. Каждый день он чувствовал, что его любовь к Фаине становится все ярче, точно его душа продолжала пробуждаться. Они ждали друг друга слишком, слишком долго.
Матвей успел забыть, каково это – просыпаться без нее. В этот выходной он обнаружил ее прислонившейся лбом к его плечу и сквозь тончайшую белую ткань ночной сорочки мог разглядеть каждый сантиметр ее кожи. Осеннее небо за окном было ясное, и он неожиданно почувствовал прилив вины.
– Прости меня.
Она тут же встрепенулась и недоуменно нахмурилась.
– За что, Матвей?
– Я обещал тебе свидание, но мы так никуда и не сходили, – напомнил он, погладив ее по волосам.
С того дня когда Фаина пришла к нему в грозу, она отказывалась покидать его квартиру, будто боясь, что они не найдут дорогу назад. Но Матвей, не раз замечавший интерес в ее глазах, когда она смотрела в окно, решил изменить это.
Они начали несколько раз в неделю гулять по парку недалеко от его дома, наблюдая, как дети кормят уток на пруду. Фаина крепко держала его за руку и старалась не встречаться ни с кем взглядом. Люди не проявляли к ней неприязни, но животные, птицы и насекомые всегда держались подальше от их пары. Сначала она вела себя сдержанно, тихо оглядываясь по сторонам и слушая рассказы Матвея о своей жизни, отвечая всего парой слов, но со временем стала более уверенной. Они стали ходить ближе к центру города, а чуть позже – заглядывать в кафе и рестораны, чтобы брать кофе или чай навынос для Матвея, и только чай – для Фаины. Она не надевала ничего вычурного или вызывающего, отдавая предпочтение простым, но элегантным платьям и костюмам и верхней одежде, которые создавала за одно мгновение на глазах восхищенного Матвея. Он не видел особой разницы между брендами, которые можно было увидеть в торговых центрах, и, например, любимыми ею Patou и Yves Saint Laurent, но, судя по чужим взглядам и шепоткам, вкус у Фаины был действительно роскошным. Несколько раз он перехватывал заинтересованные мужские взгляды, направленные на Фаину, и обжигал глазами в ответ, но ее внимание было сосредоточено только на нем.
На прогулках Фаина всегда читала ему стихи. Матвей предложил это на второй раз, когда они только сделали несколько шагов по улице и он заметил неуверенность на ее лице при виде пронесшихся мимо велосипедистов. Они были способны напугать кого угодно. Затем проехала машина, из окон которой донеслась лиричная рок-баллада, и Матвея осенило.
– Душа моя, – позвал он, зная, что Фаина вряд ли ему откажет. – Я все хотел спросить – знаешь ли ты какие-нибудь стихи о Москве? Ты ведь знаешь, как я люблю твой голос. И что почти ничего не знаю о литературе.
– Я могу попробовать прочитать, – согласилась Фаина, немного подумав. – Как ты относишься к Каролине Павловой?
– Понятия не имею, кто это. Почитай мне что-нибудь, пожалуйста.
Он ободряюще сжал ее руку.
– Как сердцу вашему внушили, – тихо начала Фаина, глядя себе под ноги, – к родной Москве такую спесь? Ее ж любимицей не вы ли так мирно расцветали здесь? Не вас должна б сует гордыня…
Следом за Павловой Фаина читала Северянина, ни разу не запнувшись, и Матвей сам не заметил, как они прошли в два раза больше, чем планировали. Фаина призналась, что достаточно сосредоточилась на ритме в стихах, чтобы не волноваться из-за окружавших ее живых людей. Ей даже понравилось читать их, вспоминая эмоции людей, их писавших. Тогда Матвей стал просить ее выбирать стихи на свой вкус и теперь несколько раз в неделю слушал стихи и баллады, прочитанные мягким, выразительным голосом.
Несколько дней назад, вдохновленные ее успехами, они хотели в первый раз поужинать в городе, но небо заволокли темные грозовые тучи. Фаина смотрела в окно, прижав руки к груди, и в ее глазах плескался страх, с которым не могли справиться ни полный чайник ее любимого цветочного чая, ни включенный повсюду свет, ни напоминания Матвея, что они были вместе и в безопасности. Тогда он наполнил для нее ванну, как она сделала для него после того страшного дня катастрофы, и добавил туда огромное количество душистой пены. Фаина шутила, что едва чувствовала на коже воду. На этот раз Матвей совсем не возражал, когда ласковые прикосновения обернулись куда большим. Позже, когда гроза кончилась, но по оконным стеклам лупил дождь, Матвей вспомнил их первый поцелуй на Балу и решил развлечь ее, рисуя подаренный шиповник. Фаине нравились и его прошлые рисунки Ирия, которые он показывал, а увидев цветок, она сказала, что он должен больше заниматься рисованием. Однако в тот же день он получил предложение поработать над статьей вместе с другим известным хирургом, а затем появились новые пациенты, и рисование оказалось забыто вместе с их планом.
– Я тут подумала… зачем куда-то идти, когда мы можем оставаться здесь, mi cielo [18]? – с усмешкой спросила Фаина, проводя рукой по его животу под футболкой и прекрасно зная, что это с ним делает. Но он также чувствовал то, что скрывалось за этой шуткой. Хотя за пределами его работы они все время были вместе, Фаина продолжала бороться со своими страхами перед его исчезновением и одиночеством. Она все так же часто целовала его сердце и повторяла, как долго ждала его.
Матвей чмокнул ее в губы:
– Ты говорила мне, что была не против отправиться на прогулку. Все будет хорошо, душа моя. Я нашел одно место.
Поверх кремового брючного костюма, который Фаина выбрала под цвет одежды Матвея, ей пришлось надеть купленное в интернет-магазине пальто – любое созданное ею исчезло бы сразу после того, как она его сняла. На ее запястье, как всегда, был цветочный браслет, и, пока они держались за руки в такси, камни приятно щекотали кожу Матвея. Фаина читала себе под нос прозу и стихотворения, переходя от сочинений гостей Бала к поэтам, обращавшим в стихи свои размышления о любви:
…Лишь в неизменном – бесконечность,
Лишь в постоянном – глубина.
И дальше путь, и ближе вечность,
И всё ясней: любовь одна.
Любви мы платим нашей кровью,
Но верная душа – верна,
И любим мы одной любовью…
Любовь одна, как смерть одна.
Матвей поцеловал ее руку, и она улыбнулась в ответ.
В ресторане со светлыми стенами и приглушенным светом их посадили на диван у окна – и с этого места было отлично видно, сколько зелени было в интерьере. Растения были посажены между кабинками прямо на спинках сидений и висели в кадках над головами посетителей. Их стебли были такими густыми, что можно было с трудом разглядеть потолок, и достаточно длинными, чтобы Матвей мог коснуться их.
– Тебе нравится? – спросил он Фаину. – Я надеялся, что растения помогут тебе чувствовать себя спокойнее. Если что-то будет не так, сразу уйдем.
– Все хорошо, – ответила она, касаясь его плеча. – Это очень необычное место. Знаешь, глядя на некоторых садовников и садоводов, я начинаю думать, что любовь к растениям тоже неподвластна времени.
Посетителей было много, но появление Фаины все равно не осталось незамеченным. Официанты, проходя мимо них, замедляли шаг, а Матвей поймал несколько внимательных взглядов с других столиков. Фаина же, подперев рукой голову, с явным удовольствием разглядывала окружавший их интерьер в теплом золотисто-зеленом свете.
– Я очень рад, – искренне сказал он, изучая меню.
– Я поняла, что это место напоминает одно кафе в Барселоне, куда я заглядывала сорок лет назад, – заметила Фаина.
– Ого, – засмеялся он. – Ты устроишь мне экскурсию по городу, если мы когда-нибудь там побываем?
Фаина посмотрела на него с трогательным изумлением, появлявшимся всякий раз, когда он вслух строил планы на будущее. Но правда была в том, что он хотел показать ей мир, который она знала, но не видела по-настоящему так долго. После продажи квартиры родителей у него еще оставалось достаточно денег на путешествия по стране или за границу. Иногда он представлял себе, как они вдвоем гуляют по мощеным улицам и мостам безымянных городов, заходя в семейные кафе и сувенирные лавки, а вечером возвращаются в отель или маленькую квартиру, гадая, куда отправятся завтра. Конечно, все могло быть и не так идеально – со снегом, дождем, шумными соседями или другими неприятностями, которые часто становятся частью отпуска, но даже это вряд ли испортило бы Матвею настроение.
Ответ Фаины прозвучал мягко:
– Обязательно, мой свет.
Матвей хотел спросить, отличаются ли архитекторы после смерти такой же болтливостью, как изобретатели, но тут к ним подошел официант. Матвей заказал салат, а Фаина – пирожное и шоколадный пуэр для них обоих. Он не понимал, зачем людям добавлять в чай шоколад, если его можно просто съесть, но девушка выглядела очень довольной, да и ему после пары глотков вкус начал нравиться.
– Восемьсот лет не пила хороший шен пуэр, – сказала она, касаясь чашки кончиками пальцев и вдыхая сладкий запах. Официант понимающе фыркнул, даже не подозревая, что она не шутила.