Я повернулся к ней спиной. Мне не хотелось оказаться в опьяняющей власти ее решимости, ее красоты, блеска ее угольно-черных глаз. Ее руки легли мне на плечи, а губы коснулись шеи.
– Когда пройдут годы, когда мой сад будет в течение долгого времени расцветать летом и засыпать зимой, когда былые волны насилия и войн останутся лишь воспоминанием и женщины будут смотреть старые фильмы, недоумевая, как такое могло произойти, когда каждый живущий на земле переймет женские обычаи таким же естественным образом, каким сейчас перенимается агрессия, – вот тогда, возможно, мужчины смогут вернуться. Постепенно их будет становиться все больше и больше. Дети будут расти в атмосфере, не позволяющей даже и помыслить об изнасиловании или представить себе войну. И тогда… тогда… пусть будут мужчины. Мир будет к ним готов.
– Так не получится. Не получится.
– Почему ты так считаешь? Обратимся к природе – ведь об этом ты просил минуту назад. Выйди в буйный сад, окружающий эту виллу, присмотрись к пчелам в ульях и к муравьям, занятым бесконечной работой. Это миллионы особей женского пола, мой принц. Каждая особь мужского пола является лишь отклонением от нормы и служит производителем. Задолго до меня они пришли к мудрому выводу о необходимости ограничения численности особей мужского пола.
А сейчас мы живем в эпоху, когда мужчины совершенно не нужны. Скажи, мой принц, какова сейчас первостепенная функция мужчин, если не защищать женщин от других мужчин?
– Зачем же я тебе? – отчаянно воскликнул я, вновь поворачиваясь к ней лицом. – Почему ты избрала меня своим консортом? Ради Бога, почему ты не убьешь меня вместе с остальными мужчинами? Выбери другого бессмертного, какого-нибудь древнейшего, который жаждет подобной власти! Должен быть такой. Я не хочу править миром! Не хочу ничем править! И никогда не хотел.
Выражение ее лица чуть-чуть изменилось. В нем появилась легкая, мимолетная грусть, сделавшая ее темные глаза еще более глубокими. Губы дрогнули, как будто она хотела что-то сказать, но не могла. И все же она ответила:
– Лестат, если бы весь мир был уничтожен, я бы не уничтожила тебя. По причинам, которых я и сама не понимаю, твоя ограниченность сияет так же ярко, как и твои достоинства. Но более вероятно, что я люблю тебя, потому что ты сочетаешь в себе недостатки всех мужчин. Агрессивный, полный ненависти и безрассудства, ты без конца находишь красноречивое оправдание насилию, ты – суть мужественности; и в такой чистоте есть нечто восхитительное. Но только потому, что ее можно контролировать.
– И контролировать меня будешь ты.
– Да, дорогой мой. Я рождена для этого. Вот почему я здесь. Пока что мир горит мужским огнем – это пожар. Но когда все встанет на свои места, твой огонь засияет еще ярче – как факел.
– Акаша, ты только подтверждаешь мои слова! Разве ты не считаешь, что в душах своих женщины стремятся к этому самому пламени? Господи, неужели ты готова вмешаться даже в предначертание звезд?
– Да, в душе они тянутся к этому. К тому, чтобы видеть пламя факела, как я определила это, или свечи. Но не то пламя, что бушует сегодня в каждом лесу, на каждой горе и в каждой лощине. Нет такой женщины, которая захотела бы сгореть в этом пламени! Им нужен свет, мой прекрасный, свет! И тепло. Но не разрушение. Зачем оно им? Они всего лишь женщины. Они не сумасшедшие.
– Ладно. Допустим, ты достигла своей цели. Ты начала революцию, она охватила весь мир – но только не думай, будто я считаю, что так и будет! Однако, если у тебя все получится, неужели в мире не найдется никого, кто потребовал бы расплаты за смерть стольких миллионов людей? Пусть богов и богинь не существует, но разве ничто не заставит людей ответить за все – и нас с тобой вместе с ними?
– Это врата, ведущие к невинности, такими они и останутся в памяти. Никогда больше не допустят такого возрастания мужского населения, ибо кто захочет повторения подобных ужасов?
– Заставь мужчин подчиниться тебе. Ослепи их так, как ослепила женщин, как ослепила меня.
– Но, Лестат, в этом-то все и дело: они никогда не подчинятся. Чему бы подчинился ты? Они скорее умрут, как умер бы ты. Им потребуется новый повод для бунтарства. Они сплотятся, чтобы оказать сопротивление. Представь себе битву с богиней. Мы еще на это насмотримся. Они не могут ничего с собой поделать, ибо они – мужчины. А мне пришлось бы править только с помощью тирании и непрекращающихся убийств. Начался бы хаос. Но мы разорвем бесконечную цепь насилия. Начнется эра полного, идеального мира.
Я молчал. Я мог бы придумать тысячу ответов, но ни один из них не был бы удовлетворительным и убедительным. Она слишком хорошо знала, чего хочет. И, по правде говоря, она во многом была права.
И все же это чистейшей воды фантазия! Мир без мужчин! Чего бы она добилась? О нет! Нет, я и на минуту не мог смириться с этой мыслью. Даже не… Но видение вернулось, то видение, которое посетило меня в нищей деревне, – видение мира, лишенного страха.
Я представил себе, как пытаюсь объяснить им, какими были мужчины. Я представил себе, как пытаюсь объяснить, что было время, когда на городских улицах могли совершаться убийства; объяснить, что значило для мужских особей изнасилование…. Я увидел обращенные ко мне непонимающие глаза женщин, пытающихся вникнуть поглубже, совершить скачок к осознанию. Я почувствовал, как до меня дотрагиваются их мягкие руки…
– Но это безумие! – прошептал я.
– Ах, как ты жестоко сопротивляешься мне, мой принц, – прошептала она, вспыхивая гневом и обидой. Она подошла совсем близко. Если она меня поцелует, я заплачу. Я думал, что разбираюсь в женской красоте, но она превосходила любое описание. – Мой принц, – повторила она приглушенным шепотом, – мои аргументы неоспоримы. Мир, в котором для разведения содержат лишь горстку мужчин, – женский мир. Этот мир не познает нашей кровавой жалкой истории, где мужчины выращивают в пробирках микробы, способные истребить целые континенты в химической войне, и создают бомбы, способные заставить Землю сойти со своей орбиты вокруг Солнца.
– А что, если женщины разделятся по принципам мужского и женского начала, как часто случается с мужчинами, если рядом нет женщин?
– Сам знаешь, что это глупое возражение. Такие разграничения поверхностны. Женщины остаются женщинами! Ты можешь вообразить себе войну, начатую женщинами? Отвечай мне правду! Можешь? Можешь вообразить группировки женщин, скитающиеся с единственной целью – разрушать? Или изнасилование? Сущая нелепица. Немногих заблудших ждет скорая расправа. Но в целом произойдет нечто абсолютно непредвиденное. Как ты не понимаешь? Перспектива мира на земле существовала всегда, как и люди, способные ее увидеть и сохранить; и эти люди – женщины. Если убрать мужчин.
Совсем как смертный, я в оцепенении сел на кровать и уткнулся локтями в колени. Господи! Господи! Почему я все время повторяю эти слова? Бога нет! Я нахожусь в одной комнате с Богом.
Она победоносно засмеялась.
– Вот именно, мой бесценный, – сказала она, взяла меня за руку, развернула и привлекла к себе. – Но скажи, разве тебя это хоть немного не возбуждает?
Я посмотрел на нее.
– О чем ты?
– Ты, такой импульсивный! Ты, превративший этого ребенка, Клодию, в вампира только лишь затем, чтобы посмотреть, что получится! – В голосе ее звучали одновременно и любовь и насмешка. – Ну же, разве тебе не интересно, что будет, когда на земле не останется мужчин? Разве тебе не любопытно? Загляни себе в душу. Разве идея не интересна сама по себе?
Я долго молчал, но потом покачал головой:
– Нет.
– Трус, – прошептала она.
Никто еще так меня не называл, никто.
– Трус, – повторила она. – Мелкое существо с мелкими мечтами.
– Наверное, не было бы ни войн, ни насилия, – сказал я, – если бы все были, как ты выразилась, мелкими существами с мелкими мечтами.
Она тихо рассмеялась. Снисходительно.
– Мы можем спорить об этом целую вечность, – прошептала она. – Но очень скоро мы все узнаем. Мир будет таким, как я захочу; и мы увидим, что из этого выйдет.
Она села рядом со мной. Мне показалось, что я схожу с ума. Ее гладкие обнаженные руки обвились вокруг моей шеи. Казалось, в мире никогда еще не было более мягкого женского тела, более податливого и ароматного. Но она оставалась такой твердой и сильной!
Свет в комнате потускнел. Небо за окном стало еще более ярким, темно-синим.
– Акаша, – прошептал я, глядя на звезды за открытой террасой. Я хотел что-то сказать, что-то важное, что отмело бы в сторону все аргументы… Но мысли в голове мешались. Я расслабился – конечно, это ее воздействие, ее чары, но она знает, что они не приносят мне облегчения. Она поцеловала меня в губы, в шею. Я чувствовал прохладный атлас ее кожи.
– Да, отдыхай, мой бесценный. А когда проснешься, жертвы будут ждать тебя.
– Жертвы… – Я грезил наяву, обнимая ее.
– Но пока ты должен поспать. Ты еще молод и хрупок. Над тобой трудится моя кровь – изменяет тебя, совершенствует.
Да, уничтожает меня; разрушает мое сердце и мою волю. Я смутно сознавал, что двигаюсь, что ложусь на кровать. Я упал на шелковые подушки, шелковыми были и ее волосы, и ее пальцы, и ее губы. Кровавый поцелуй; оглушительная пульсация крови.
– Слушай море, – шептала она. – Слушай, как раскрываются цветы. Теперь ты сможешь делать это. Если постараешься, то услышишь, как двигаются крошечные морские существа. Ты услышишь песни дельфинов – знаешь, они ведь поют.
Я плыл, ощущая себя в безопасности, – могущественная… та, кого все боятся…
Забыть едкий запах горящих трупов… Слушать, как море бьется о пляж, как отрывается розовый лепесток и падает на пол… Весь мир катится в ад, я ничего не могу сделать, я лежу в ее объятиях и засыпаю…
– Разве так не было миллион раз, любовь моя? – прошептала она. – Разве ты не поворачивался спиной к страданиям и смерти, как миллионы смертных делают каждую ночь?
Темнота… Прекрасные видения – еще более красивый дворец… Жертвы… Слуги… Сказочный образ жизни паши, императора…