Глупая.
– У нас сделка, – безэмоционально напоминает Амур, запрокидывая голову. Напоследок он награждает меня улыбкой, пропитанной сладким ядом.
Разумовский дразнится, и у него получатся ударить по больному – мы ведь так и не поговорили. После того, как я… ошиблась, нам так и не удалось обсудить произошедшее.
Инесса гладит Амура по горлу белыми когтями, из-за которых ее руки становятся похожи на птичьи лапы.
Курица.
– Ты дал ему ударить меня. – Она усиливает хватку.
Когда-то и я могла быть так близко к Разумовскому, чтобы гладить его по шее. Царапать его спину и перебирать непослушные пряди. Тогда на его коже не было жутких шрамов. Мы оба были другими людьми.
– Он не сделал бы ничего, что я бы ему не позволил.
Ложь. Хастах вышел из-под контроля, потому Амур заставил Нахимова его вывести.
Катунь потирает лоб, смущенно отводя взгляд. Бусины в его волосах звякают.
Почему эти двое не с Маленом? Мы не виделись несколько лет, но теперь он снова с нами. Живой и здоровый.
– Ты хотел, чтобы он меня ударил? – мурлычет сумасшедшая.
Амур смотрит на нее не моргая, вглядываясь в лицо, измазанное кровью. Когтистая рука замирает и расслабляется.
Он наигрался с нами и нашел себе новую куклу. Мы – сломанные игрушки в его руках. Охотникам всегда нужно свежее мясо.
«Она ему надоест», – успокаиваю себя.
– Если я чего-то хочу, то получаю это. Но раз уж ты заговорила о неприкосновенности, то так уж и быть, сегодня я в хорошем настроении. – Разумовский поднимает голову и обращается ко мне с Катунем: – Если с милейшей Несси что-нибудь случится, то я откромсаю по пальцу с руки каждого из вас.
– Это нечестно! – вырывается у меня. К глазам подступают непрошенные слезы. Закусываю губу, чтобы не разреветься.
Только не перед ней.
Мы поговорим, и все будет хорошо. Он поймет меня. Он сможет меня простить. Может, не сразу, но я готова подождать столько, сколько ему нужно.
Амур вздыхает, и его голова падает на колени к сумасшедшей.
– Так я снимаю с себя обязанность контролировать каждый ваш шаг. Теперь вы сами заинтересованы в том, чтобы с нашей гостьей ничего не произошло. Иначе не поздоровится всем.
Открываю и закрываю рот. Глаза девчонки округляются от удивления. Ладонь сползает вниз, но Разумовский ее перехватывает и возвращает на свою шею.
Этот жест кажется мне настолько личным, что от обиды хочется собственноручно придушить воровку и самой вздернуться на ближайшей осине, просто чтобы не видеть разочарование в глазах любимого и женщину, что он предпочел мне.
– Вот Хастах обрадуется, – невесело хихикает Катунь. – Пнул, придушил, два леща отвесил… Может, ему сразу по плечо рубанем?
Катунь близок с Хастахом, и меня ничуть не удивляет сомнение в методах Амура.
– Если он не будет следовать приказам, то лучше начать с головы.
Девка шмыгает носом. Разумовский вспоминает о ее существовании и обращается к ней:
– Пока ты верна нам, я убью каждого, кто может быть опасен для тебя, но если ты предашь меня, то я собственноручно тебя уничтожу. Поняла, Несса?
Девчонка кивает, поджимая губы, а потом говорит:
– Первое. Я – Инесса.
Разумовский поднимается, и я повторяю за ним. Голова кружится. Ощупываю пальцами лицо, так и не касаясь ноющего носа. Амур прикрывает глаза, и его лицо расслабляется. Разумовский зачесывает волосы пальцами, и я отмечаю красные следы от ногтей Инессы, исчезающие под воротником рубашки. Таким я видела его ночами после изнуряющих вечеров при дворе. После всех тех женщин, что он радовал своим присутствием.
Мне лишь оставалось тешить себя тем, что остаток ночи он всегда проводил со мной.
– У тебя есть шанс, который выпадает лишь раз в жизни, Инесса. Сейчас ты – обычная воровка средней руки, но что мешает тебе стать легендой?
Амур играет на гордости, переполняющей коротышку. Девка задумывается, озадаченно оглядывая присутствующих.
– Второе. Вы ответите на все мои вопросы под диктовку. Мне нужен блокнот и ручка.
– Блокнот?
– Скетчбук, альбом, тетрадь, рулон туалетной бумаги. Мне плевать. Напишу по всей этой бредятине книгу. Третье. Ты отправишь меня домой. И вообще… Я могу отказаться?
Ответом служит тишина. Конечно, нет. Амуру нужен тот, кто может взламывать замки, но зачем?
Догадка обрушивается как снег на голову.
Нет. Нет!
– Кто еще знает? – обреченно спрашиваю я.
– Все. – Амур беспечно пожимает плечами.
Инесса пихает его ногой, и он лениво оборачивается, расстегивая манжеты на рубашке.
– Так что украсть и откуда?
Чувствую биение сердца где-то в горле, когда возлюбленный заговорщицки улыбается, отвечая на вопрос девчонки. Холодный взгляд заставляет мое тело покрыться мурашками.
– Каким местом ты вообще слушала меня в темнице? Мы заберем то, что носит гордое название, – «Сердце Туманной Башни».
Крупской славился среди князей не только торговлей с иноземными царствами, но и тягой к затворничеству. Венцом его правления стала крепость в городе шахт – Чернограде. Рассчитанная его сестрами, Маномой и Киренгой. Неприступная башня, пропитанная угольной пылью и соленым морским воздухом. Торговцы, что везли товары из центральной Райрисы в Черноград, поговаривали, будто, приблизившись к Башне, можно услышать вой голосов, а над шахтами и лесами непрерывно раздавался плач.
Я знала все это, когда Собор Крови и Пепла готовился принять особого гостя – Кегала Крупского. Агуль тогда вела себя странно: встречу устраивали не в самом Соборе, а в доме послушниц, далеко за полночь. Они сидели в трапезной и говорили вполголоса.
Я же тогда молилась весь вечер, то и дело шепча имя Разумовского. Мне было стыдно возвращаться в общую спальню. Все мои мысли были заняты мужчиной, с которым мне никогда не быть вместе.
Тогда я стала невольным свидетелем этой встречи.
Клянусь, позднее я всячески пыталась выбросить услышанное из головы!
Но я запомнила навсегда, как болезненно бледный Кегал Крупской держал мать-настоятельницу за рясу, прижав к столу и гневно шипя:
– Я знаю, что Катерина и Константин не единственные. Мне нужны еще. Новые Боги. Не лги, что не знаешь, кто они.
Разумовский битый час не сводит заинтересованного взгляда со своей новой игрушки, задает ей вопросы и стойко терпит капризы.
Если мои подсчеты верны, то вот уже четвертый час подряд мы проводим вчетвером. Доводы Нахимова и Амура о том, как важно, чтобы Инесса раскрыла все карты, проходят мимо ее унизанных сережками ушей. Вместо ответов, что могли бы нам помочь, без остановки сыплются вопросы.
Катунь любезно поделился со мной горючкой. Болтая мутную жижу в глубокой тарелке – стаканов оказалось три и мне, конечно же, не хватило, – я все никак не могла сложить мозаику в голове.
Почему она?
Что в ней особенного?
Внешне она ни капли не похожа на любую другую из любовниц Амура. Она не стройна, как молодая березка, ее ручонки лишены всякой грации, а лицо настолько наглое, что так и просит еще одной затрещины.
– То есть вы поклоняетесь Богине Смерти и ее друзьям Грехам?
– Гневу, Гордыне, Алчности, Похоти, Зависти, Чревоугодию и Унынию. И они ей не друзья. Они – Старые и истинные Боги.
– По Данте, да?
– Деркулу, – поправляю невежду, называя имя одного из первых пророков. Он был единственным, кто знал Костяную Послушницу лично и водил с ней некоторое подобие дружбы.
– Прелесть, – с сарказмом бурчит девка, размахивая пером.
Инесса измазала в чернилах пальцы и стол, но продолжает писать. Стивер проводил одну из своих тетрадей в кожаном переплете грустным взглядом, но не посмел возразить Разумовскому.
Что-то мне подсказывает, что Инесса не собирается писать книгу, а делает заметки, просто чтобы сохранить остатки разума.
– А почему они все… негативные?
– О, не я один это заметил, – пыхтит Катунь и толкает Амура в плечо. Тот не разделяет энтузиазм друга и зевает.
В ней, должно быть, есть что-то, чего он не приметил в других. Иначе зачем она здесь? Амур никогда не ошибался в людях. Никогда, за исключением меня. Девка точно ненормальная, и он это знает. Если же нет, то я открою ему глаза.
– Боги не должны быть хорошими.
– Теперь понятно, почему я оказалась в такой дыре.
Катунь сочувствующе кивает и подливает в стакан воровки еще горючки.
– Боги должны быть справедливыми. – Неожиданно для меня к разговору подключается Амур. Он никогда не одобрял веру и все то, что было мне близко. – Но их нет, поэтому и справедливость можно восстановить, лишь взяв все в свои руки.
Я не согласна с ним. Категорически. Говорю, аккуратно подбирая слова:
– На нашу долю выпадают лишь те испытания, которые нам под силу пройти.
– Скажи это дружинникам, гниющим в земле, и тем, кто развязывает войны, чтобы набить карманы.
Вот мы и вернулись к точке отсчета – моей роковой ошибке. Презрение в его глазах лишний раз напоминает о той ночи. Как будто я сама не знаю, что наделала… Амуру не нужно произносить упреки и обвинения вслух. Я знаю, что он жаждет справедливости для меня. Кровавой и жестокой.
– Я могу тебя процитировать? – воодушевленно уточняет Инесса.
– Да, если расскажешь, как ты смогла выйти из Чернограда.
Разумовский разглядывает потолок, сложив руки за головой. Пара пуговиц на рубашке расстегнуты. Отогнувшийся воротник обнажает часть шеи справа. Шрам, уродливый и узловатый, как корень, появляется под челюстью и исчезает под тканью цвета топленого молока. Инесса бегло оглядывает Амура и откладывает перо.
– С чего ты взял, что я была там?
Амур вздыхает, и огонек в масляном фонаре вздрагивает. Катунь качается на табуретке. Слишком маленькой для такого здоровяка, как он.
– Ты говоришь, что неделю добиралась на повозке с семейной парой, а до этого топала от гор весь день, пока солнце скрывалось в камнях за твоей спиной. Солнце садится на Западе, до гор, что окружают Черноград, около недели на лошади, если не гнать ее или останавливаться на привал. Но вот переправа через скалы занимает до трех дней, если двигаться по Торговому Пути. Там пологая тропа между Двумя Носами, извилистая, как змея.