Кажется, прошлой ночью Катунь уже успел добраться до рынка. Или до чужого шкафа.
Замечаю на спинке стула в углу мешок, набитый тряпками.
– Когда все кончится, это будет самым счастливым днем в моей жизни. Без разницы, как кончится, – устало сетует Нахимов.
Инесса непонимающе глядит на его широкую спину, а потом переглядывается с маленькой княжной. Та пожимает худенькими плечами.
– Хочешь в отпуск? – ядовито комментирует Инесса.
– Хоть в преисподнюю, – беззлобно отвечает Катунь.
Инесса усмехается. Подтягивает колени к груди и, едва прикрыв то, что приличные женщины предпочитают скрывать за десятком слоев ткани, опускает лицо на ладони.
– Любитель жарких курортов? – продолжает глумиться она.
– Амур, если ты избавишься от нее, я тебе этого никогда не прощу.
– Сама от себя избавлюсь раньше.
– Я пыталась лун восемь спустя, после того как нас поймали, – внезапно на полном серьезе говорит маленькая княжна. Нева немного теряется, когда все присутствующие глазеют на нее, но все равно продолжает, опустив взгляд: – Первый год был самым сложным. Потом привыкаешь.
– Привыкаешь? – не веря, уточняет воровка.
– Как оказалось, привыкнуть можно ко всему. Не то чтобы мне не хотелось повторить попытку. Хотелось. Просто сил не хватило. – Горько улыбнувшись, княжна продолжает говорить тоном, наполненным тоской и какой-то невинной, детской любовью: – Моя сестра, Ардон – настоящий боец. Всегда выигрывала во всех спорах и занималась фехтованием наравне со старшим братом. И пусть Ардон не питала ко мне теплых чувств, она пыталась научить меня не сдаваться. Она… необычная.
Все знают о том, что одна из младших дочерей Днестра Романова родилась с внешними признаками того, что в ней должна пробудиться божественная сила, как в Катерине и Константине когда-то. Какими же были эти «отличия», никто не упоминал.
– Она говорила, что конец сам по себе безрадостен. Он знаменует проигрыш жизни перед смертью. Она говорила не рассчитывать, что мне понравится на той стороне, если такова есть. Ведь я все равно проиграю.
Глава 11Шутник
Катунь
Разведка не принесла ничего путного. Картограф обитает там, где деревня сливается с маленьким речным городишкой, путь в который нам заказан, в лесу водится все, кроме куртизанок. Что за деревня без публичного дома?
Порог крыльца скрипит под моим весом, когда я прохожу в дом. Тихие голоса слышатся отовсюду, как жужжание пчел в улье. На кухне расселась Несса. Странная юморная девка вертит в руке необычный предмет, пока Амур наблюдает за ней, стоя у окна.
Он точно на нее запал.
– Ну, здравствуй, здоровяк, – язвительно обращается ко мне Несса, убирая лед от лица. На щеке проступил крупный лиловый синяк. – Отлично выглядишь. Убил кого-нибудь на завтрак или закажем доставку? – хихикает девушка, поднимая брови. Во второй руке у нее странная вещица – блестящее черное стекло с одной стороны и металл с другой.
– Это телефон, но он не включается. Я бы давно заказала гречневой лапши и пиццу.
О чем бы она ни говорила, звучит вкусно. Хотя зажаренный на костре башмак мне бы сейчас тоже понравился. Умираю от голода!
Стаскиваю мешок с плеча и опускаю его на стол.
– Прекрати разговаривать. У меня от тебя голова болит. – Амур окидывает добытое тряпье безучастным взглядом.
– Флирт кому-то помешает? – игриво тянет Несса, складывая руки на столе. Она с вызовом глядит на Амура, ожидая его реакции.
– Ты мешаешь мне.
Амур потирает виски. Открываю шкаф для круп, но не нахожу там желаемого – горючки. Да и крупы тут и след простыл.
– Ты не в счет, красавчик. Ты сам себя случайно не бесишь?
– Запри ее где-нибудь, – кратко отзывается Разумовский. Подхожу к Инессе, стараюсь быть осторожным, когда беру ее под локоть и вытягиваю из-за стола. Друг указывает в сторону двери, занимая место воровки за столом.
Мама растила меня культурным, запретив ломать чужие игрушки.
– Ты не можешь меня запереть!
– Могу. И когда ты это поймешь, твоя жизнь станет проще.
Вероятно, все мои отбывшие заключение друзья слегка ожесточились. Придется принять участь самого привлекательного душегуба на себя. Не то чтобы я против!
Веду воровку прочь. Несса не сопротивляется, но ее шаги слишком маленькие. Она подпрыгивает, чтобы поспевать за мной. Несса хватает мешок со своими пожитками со стола и тащит за собой волоком.
Мальчишка Ландау присаживается рядом с Амуром. В его руках кипа исписанной бумаги. Веснушчатое лицо еще помято после сна. Стивер кивает и утыкается в свои закорючки.
Я мог бы поспорить с Разумовским и привести убедительные доводы. Что-нибудь вроде: «Она забавная, может, оставим ее? Мне уже надоело созерцать грустную рожу Малена, а мы еще даже на охоту не сходили! Если он не планирует застрелиться, то я помогу ему принять правильное решение. Друзья всегда должны выручать!»
Но Амуру плевать на аргументы, потому я молчу. Мне платят за беспрекословное исполнение приказов, а не за личное мнение. Наклоняюсь, опасаясь разбить лоб о дверной проем. Напоследок, когда кухня остается за нашими спинами, Несса говорит громко, явно адресуя послание Разумовскому:
– Твоя жизнь станет проще, когда ты поймешь, что люди не скот, который можно запросто упечь в загон.
Раскрасневшийся после бани Мален еле плетется по густо покрытой инеем траве. Глупо было бы винить вчерашнего заключенного в медлительности, но он распугивает всю добычу своим унылым лицом!
Клянусь, будь я медведем, сам наложил бы на себя руки, если б только встретил Распутина. Он настолько грустный, что мне даже неловко находиться рядом.
За спиной Малена болтаются две кроличьи тушки. Ветки рябины бьют меня по щекам, пока названный брат спокойно проходит под ними.
Надо бы поговорить с ним, но только о чем?
«Привет, давний друг, как там в темнице? Реально темно?»
Нет, отвратительно. Он и раньше не особенно понимал шуток. Хотя кто вообще когда-либо понимал мой юмор? Хорошо хоть Амур привел к нам Несси.
«Ты притащил с собой не ту княжну. Почему не захватил еще одну для меня?»
Мален провел пару лет в заключении наедине с шикарной, пускай и изрядно молоденькой девицей. Между ними что-нибудь было? Если да, то каким образом? Если же нет, то вопрос остается тем же.
«О, друг, как ты? Я скучал».
Хуже всего предыдущего.
Мален заговаривает первым, избавив меня от тяжкого бремени раздумий:
– Что ты думаешь насчет того, что Амур назвал воровку одной из нас?
Он спотыкается о сухую корягу. Говорить и идти одновременно выше его сил. Удерживаю его за шиворот от падения.
Неуклюжий и унылый. Как моя покойная бабка. Правда, толку от нее было в разы больше. Она хотя бы дичь не распугивала.
– Не знаю. Она милая и странная. В духе Амура, – честно отвечаю я.
Идэр тоже странная, но не милая. Она всегда и во всем пытается угодить, что, несомненно, делает ее идеальной женщиной. Для всех, кроме Амура. Он любит строить и подминать под себя, а как говорила Селенга Разумовская, если у мужчины невыносимый характер, то его дама должна быть во сто крат крепче, ведь за броней несносности всегда кроется обиженный мальчишка, которому нужна рука, способная и путь указать, и затрещину дать.
Думаю, Несси могла бы влепить ему вправляющую разум оплеуху, если бы дотянулась.
– Ты же не имеешь в виду… – голос Распутина звучит сокрушенно.
Он петляет передо мной, как будто налакался горючки с утра пораньше. Заключение изрядно потрепало его. Поправляю арбалет, сползший с плеча.
– Именно.
– Нет. Быть такого не может.
– Я бы тоже запал на нее.
Это правда. Девчонка хоть и странная, но все же хороша собой.
– Ты пригласишь ее прогуляться?
Наивный вопрос, который задают друг другу мальчишки, в жизни не видавшие голых тетенек. Может, Распутин предложит еще и в чехарду сыграть?
– О, – глухо отзываюсь я, совсем растерявшись, – посягать на собственность Разумовского – это самоубийство.
– Женщина – не вещь, – раздраженно бурчит себе под нос Мален.
Мы выбрались на небольшую поляну, окруженную припорошенными снегом елями. Тут и там проглядывают густые заросли можжевельника, почти угольно-черные, разросшиеся сплошным полотном. Там кто-то есть. Снимаю с плеча арбалет и вкладываю стрелу.
Лиса? Всегда хотел себе шикарный рыжий воротник. Перехожу на шепот, дабы не спугнуть дичь:
– В твоем понимании, может, и нет, но Амур видит мир лишь в побрякушках, которые у него есть, которые он хочет, и тех вещицах, которыми он наигрался.
Мыслями возвращаюсь к тому знаменательному дню, когда пара Амура и Идэр распалась. Сначала было забавно. Недели напролет Амур лежал не поднимаясь и говорил лишь для того, чтобы послать не менее страдающую Идэр куда-нибудь подальше. Она без устали ползала перед его постелью, заунывно рыдая и вымаливая прощение.
Целюсь. Мален не сразу замечает, что я остановился. Он пересекает две трети поляны, разглагольствуя сам с собой. Куда подевалась его дотошная осторожность?
– Он бы не стал брать ее к нам, чтобы угодить своим низменным желаниям. – К концу предложения уверенность в тоне Распутина сменяется злобным ворчанием.
Он замирает в паре аршин от куста можжевельника. Нечто большое с обратной стороны дергает ветви, усыпанные мелкими иголками, да так, что качается весь куст. Стреляю, но зверь по ту сторону лишь активнее трепыхается. Мален снимает свой арбалет. Стрелы высыпаются из его колчана на снег и, пока Распутин их торопливо собирает, я стреляю еще раз. Стрелы со свистом прорезает морозный воздух, исчезая в кустарнике. Бегу к можжевельнику. Трофеем оказывается изящная молодая косуля.
Прощай, воротник! Здравствуйте, сапоги!
Смеюсь. Вот это удача! В шее животного торчит одна-единственная стрела с облупившимися перьями. Вторая, вероятно, все еще где-то в кустах.