Скоро он ее снимет. Голод из-за непогоды доберется и до него.
Спрыгиваю с крыши прямо за спиной посыльного. Мальчишка вскрикивает от ужаса, когда я зажимаю ему рот. Он невнятно мычит и брыкается. Пячусь и затаскиваю его в конюшню. Лошади тихо ржут, заглушая наши шаги. Теплый воздух наполнен запахом овса и навоза.
– Красавчик, кому корреспонденцию везешь? Я, знаешь ли, плохо воспитан и люблю читать чужие письма.
В ответ – мычание. Натыкаюсь спиной на что-то острое. Ткань камзола трещит. Оборачиваюсь, не выпуская посыльного из рук. Изрядно выпивший конюх шатается. Вилы в его руках трясутся. Железо блестит от крови. Моей крови. Старик часто моргает. В бороде торчит солома.
– Оу, дедуля, ты потерял кое-что.
Толкаю посыльного. Он издает сдавленный стон, когда вилы вонзаются в живот. Упираюсь ладонями в его спину. Конюх пятится, дергая вилы на себя. Отпрыгиваю. Кто-то бьет меня по затылку. Достаточно, чтобы я выругался, но не настолько, чтобы оглушить. Оборачиваюсь. Никого. Среди разбросанной соломы и опилок лежат одинокие грабли.
Какая удача. Хоть какие-то грабли на моем пути послужат мне на пользу.
Если Богиня Смерти и есть, то она не будет меня карать за все проступки. Она точно мне покровительствует.
Хватаю грабли. Конюх переступает через тело посыльного и мчится вглубь конюшни. Там должен быть сигнальный колокол. Бегу за ним. Лошади пыхтят и ржут, когда смерть настигает старика. Бью по голове со всех сил. Старик хрипит и заваливается на бок. Его спина еще вздымается от частых и поверхностных вдохов. Огибаю старика и срезаю колокол. Аккуратно придерживаю его рукой, пряча в сено.
Бросаю труп мальчишки в углу. Вытащить из него вилы я так и не смог. Забрав пару конвертов с сургучной печатью у посыльного, я прихватываю со стола конюха кавалерийский штуцер[10]. Выскальзываю из конюшни и на ходу подбираю фуражку посыльного с гравийной дорожки. Натягиваю ее на лоб. Запрыгиваю на приставленную к стене бочку с навозом и забираюсь на крышу. Ветер треплет одежду. Спрыгиваю и отвязываю лошадь. Хлопаю ее по крупу, прогоняя.
Пусть крестьяне в деревне порадуются.
Петляю по пшеничному полю и прячу оружие недалеко от небольшой березки. Хастах вернется за ним утром, заодно проверит обстановку. Когда нахожу Инессу, она сидит среди колосьев на том же месте, где я ее оставил.
– Нашлялся? А теперь объясни, какого лешего ты творишь?
Это самая невыносимая женщина из всех, что я знаю, и, уверен, самая ненормальная из тех, кого только можно представить.
И все же я рад видеть недовольное разрумянившееся лицо. Ложусь рядом с Инессой, переводя дух.
– Осмотри спину.
Воровка повинуется. Холодные пальцы задирают камзол и выправляют рубаху из брюк. Инесса ахает.
– Ты идиот! Какой же ты самовлюбленный дурак! Ты настолько напыщенный индюк, что с радостью подставляешь свою задницу под опасности, лишь бы быть героем.
Хорошо, что я не взял ее с собой. От нее много шума. Радость быстро сменяется негодованием. Кто она такая, чтобы отчитывать меня?
– Ты не понимаешь, о чем говоришь.
– Понимаю, и это пугает тебя, не так ли?
Она хлопает меня по заду и возвращает мою одежду на место.
Да ты издеваешься…
– Пугает? Меня? – Усмехаюсь, разглядывая ворота Иванцева.
Как скоро они найдут тела?
– Именно. Ты пытаешься казаться тем, кем не являешься.
Крепко сжимаю зубы и отсчитываю до десяти и обратно.
Замечаю движение в глубине двора. Свет от масляных фонарей скользит по стене конюшни к воротам.
Держи себя в руках.
– И кем же я пытаюсь казаться? – сквозь зубы цежу я, сжав кулаки. Пара суставов хрустит. Солома ломается под пальцами. Инесса, полная решимости, хватает меня за плечо и разворачивает лицом к себе.
– Весь такой грустный, злобный, ироничный, не такой, как все. Да таких, как ты, в одном Подмосковье пруд пруди! Бесчувственный и надменный, плюющий на общественные нормы и людей. Таким ты себя видишь? Спешу тебя огорчить, но ты такой же, как другие, ты один из тех, кого ты так презираешь.
Пара теней метнулась по каменной стене дома. Охрана неумолимо быстро приближается к забору.
Тела нашли? Плевать на девчонку, пора уходить.
Хочу рвануть с места, оставив возомнившую невесть что о себе дрянь в одиночестве, но останавливаюсь в последний момент.
Я не такой, как Идэр.
– Давай, прикидывайся сломленным жизнью героем, когда на деле ты просто очередной неудачник.
Очередной неудачник.
Ее слова задевают меня глубже, чем я мог бы ожидать. Инесса так увлечена своим монологом, что не замечает, как Алые Плащи выходят за высокую ограду, собранную из заточенных кольев. Они задумчиво оглядывают распростертое перед ними поле.
Плановый обход.
Дружинники возвращаются во двор. Надо уходить, и как можно скорее.
– Ты просто отчаянно пытаешься найти то, чего во мне отродясь не было. В этом вся прелесть моего существования, – повторяю эти слова, в надежде вбить их в маленькую пустую голову Инессы. – Я никогда не был героем.
Медленно сажусь. Полумрак окутывает поле нежными объятиями. Не слышно лесных птиц, убаюкивающих одинокий полумесяц. Крепко хватаю Инессу за ворот плаща и, рывком поднявшись на ноги, тащу ее волоком по траве. Она пищит, но я продолжаю пробираться сквозь колосья, стараясь не привлекать внимания… насколько это возможно.
Чем дальше от усадьбы – тем ниже уровень земли. Тихий хруст ломающейся под ногами соломы сменяется на хлюпанье грязи. То и дело спотыкаюсь и поскальзываюсь, но продолжаю идти, не сбавляя темпа.
В темноте проглядывают первые, самые яркие звезды. Совсем скоро показывается лес, и пшеничное поле остается позади. Свернув направо, оборачиваюсь на ходу. Тень, густая и вязкая, стелется под деревьями, тесно жмущимися друг к другу. Вдалеке слышится собачий лай. Дыхание сбивается, и я нервно хватаю ускользающий воздух губами.
Между темной полосой леса на противоположном берегу и нами распростерлась небольшая заводь, окруженная невысоким обрывистым берегом. По правую руку должна быть река. Крепче уцепившись за плащ девчонки, я бросаюсь в воду вместе с ней. Берег осыпается под ногами. Недолгое ощущение полета, теплый, несвойственный для времени года воздух, бьющий в лицо, и стремительно приближающаяся водная гладь, блестящая в холодном серебряном звездном свете. Мир вокруг замедляется, мы скрываемся под толщей холодной воды. Оттолкнувшись от дна, я очень скоро оказываюсь на поверхности. Первый вздох головокружителен. Откидываю мокрые волосы со лба, дергаю удушливый ворот.
Вот она – свобода, о которой я уже и не смел мечтать.
Гребу руками, разгоняя ряску и тину. Холод сводит мышцы, покалывает кожу, будто все тело хлещут крапивой. Тишина завораживает. Только размеренный стук сердца да шелест листьев. Ничего больше не остается – только я, вода и стремительно темнеющее небо.
И Инесса.
Инесса.
Озираюсь по сторонам. Кровь грохочет в ушах, а к горлу подступает тошнота. Ищу девчонку. По воде все еще расходится рябь, но никого рядом нет.
Инесса.
Ныряю обратно, судорожно ощупывая дно руками, стараясь захватить ладонями как можно больше. Ил, ветки, но ее нет. Всплываю. Вдыхаю холодный воздух, царапающий горло.
Где же ты?
Далекий собачий лай разносится по водной глади, но факелов дружинников еще не видно.
Погружаюсь под воду, потом еще и еще. Ударяюсь лбом о дно, царапаюсь о коряги и путаюсь в штанинах. Пора уходить. Внезапно мои пальцы увязают в длинных волосах. Наощупь нахожу плащ и хрупкую фигуру. Хватаюсь за руку Инессы и рывком поднимаю нас на поверхность. Ее голова безвольно свисает. Лицо прячется под водой. Подхватив ее под плечо, двигаюсь к берегу.
Я не дам тебе умереть.
Берег с противоположной стороны пологий, поросший ивовыми кустами. Сознание прокручивает одно и то же чувство душераздирающей беспомощности, когда я вновь и вновь погружаюсь в непроглядную черноту вод. Вытаскиваю воровку на сушу. Пробираюсь сквозь заросли и укладываю Инессу на траву. Поворачиваю ее на спину. Не двигается. Совсем. Упираюсь ладонями в грудь воровки.
Она такая маленькая. Не сломать бы ничего.
Толкаю. Еще раз. Кожа неестественно бледная.
Что, если я искал ее слишком долго?
Толчок. Посиневшие губы приоткрыты. Касаюсь губами холодной кожи и вдыхаю. Руки дрожат, пока тело обдает жаром, а онемевшие пальцы почти не слушаются. Зажав ее нос, я повторяю это еще раз. Несколько раз.
Я никогда не спасал утопающих. Топил, но не спасал.
Она мертва?
Прижимаюсь ухом к ее груди в надежде услышать сердце. Мое же бьется так сильно, что стук отдается в голове.
Пытаюсь подвинуть Инессу, и ее голова запрокидывается. Упираюсь ладонями в грудную клетку и надавливаю. Очень быстро сбиваюсь со счета.
Давай же. Открой глаза. Пожалуйста.
Будто услышав мои мольбы, она с хрипом сгибается пополам, выплевывая воду. Закрываю лицо руками, плюхнувшись на зад. Сердце бешено стучит.
Все хорошо. Я не дал ей умереть после того, как чуть не убил.
Бросаю быстрый взгляд на кашляющую девицу. Она обхватывает ладонями тонкую шею и содрогается с каждой новой порцией грязной воды, выходящей из легких. Поднимаюсь на подкашивающиеся ноги.
Произошедшее не имеет ничего общего со всеми убийствами, которые я когда-либо совершал. Может, причинять смерть по неосторожности – не мое. Может, я просто не хотел, чтобы с Инессой что-нибудь случилось. Не знаю. Не уверен.
Я пообещал охранять ее безопасность от остальных. Забавно. Оказалось, оберегать ее нужно было от себя самого.
– Нам нужно уходить.
Голос звучит хрипло, но уверенно. Убираю волосы, упавшие на глаза, и отряхиваю траву, прилипшую к брюкам. Инесса поднимает испуганное лицо. Длинные черные ресницы слиплись, делая ее похожей на куклу. Потрепанную детскую игрушку.
– Ты пытался убить меня!