– Как у тебя дела в школе? – бессвязно говорит он, выпрямляясь.
Мать недовольно шипит, оценивая погром. Это только начало. Я отступаю и благодарю Бога, когда чуть не спотыкаюсь о порог, отделявший меня от коридора. Выйдя за пределы кухни, я чувствую, будто стало легче дышать. Когда отец понимает, что меня нет рядом, громко окликает по имени, растягивая гласные. Мать цыкает, прося быть потише, и собирает остатки салата с пола. Отец буквально за миг слетает с катушек. Вижу, как он хватает еще пустую тарелку и с размаху швыряет ее об пол. Завязывается словесная перепалка. Слишком громко. Он переворачивает стол, едва не задев мать и не переставая кричать. Я бегу в комнату. Знакомая обстановка не успокаивает, а разжигает новый приступ страха. Он придет сюда. Надеваю пушистую пижаму и с головой забираюсь под заранее расстеленную для меня кровать. Будто покрывало спасет меня. Шум не утихает еще какое-то время. Я не расслабляюсь ни на секунду. Вздрагиваю, когда мать трогает мое плечо через одеяло. Высунув голову, вижу ее, не успевшую вытереть слезы. Она натянуто улыбается, кусая губы. Отец продолжает кричать что-то бессвязное на кухне. Слышится звон разбитого стекла.
– Уходи к бабушке, – едва слышно шепчет мама, постоянно оборачиваясь на приоткрытую дверь. Крики и стук из темноты пугает, но не так, как тот, кто является его причиной.
– А как же ты? – Вопрос встает комом в горле. Мама утирает слезы и кивает собственным мыслям, не сводя с меня глаз.
– Я скоро приду.
Я киваю и вылезаю из теплой кровати. Мама исчезает в темноте пугающе длинного коридора. Всячески отгоняю от себя плохие мысли, но не справляюсь. Что, если она не придет на этот раз? Шагаю в темноту, стараясь не шлепать босыми ногами по паркетному полу. Остановившись прямо напротив арки на кухню, я гляжу в зеркало и вижу кучу битой посуды и разбросанную всюду еду. На потолке висит одинокая лампочка. Разбитый абажур выглядывает из-за перевернутого стола.
Мать рыдает, прислонившись к раковине. Под вешалкой все так же лежит мой пуховик и рюкзак. Нас разделяет всего несколько метров открытого пространства, но ступни будто приросли к полу. Я стою, разглядывая куртки и ботинки перед собой, не решаясь сделать ни шага. Вот она – моя домашняя работа по окружающему миру.
Иду обратно в комнату и натягиваю первые попавшиеся под руку носки. Потом, под крики родителей, бегу в комнату отца и отворяю сначала первую раму, а потом вторую. Я не испытываю трудностей из-за страха, проглотившего меня целиком не жуя, словно какой-то громадный монстр. Но у моего чудовища даже было имя, и от этого имени образовано мое отчество. Я встаю ногами на широкий деревянный подоконник. Первый этаж вдруг кажется непреодолимо высоким.
Холодный зимний ветер бьет в лицо, царапая щеки снежинками. Я спрыгиваю, увязая по пояс в сугробе. Холод пробирает до костей, пока я вылезаю из снега. Носки почти слетают, но я подтягиваю их, будто это моя единственная существенная проблема. Раз проблему не решить с одной стороны, то всегда остается другая.
Стараюсь дышать глубже, чтобы унять дрожь. Воздух выходит из меня густыми облаками белого пара. Меня трясет от холода. Я возвращаюсь к входной двери в дом и, едва приоткрыв ее, вытаскиваю первую попавшуюся пару обуви. Не мою. На то, чтобы забрать куртку, у меня не хватает смелости. Тону в ботинках и шумно топаю во двор, а после – на дорогу. Снежинки блестят в свете фонарей и исчезают в непроглядной темноте. Обхватываю себя руками, пытаясь согреться. На мгновение моя фантазия играет со мной злую шутку, и я представляю теплые объятия любящего отца. Что, если это было в последний раз, и мама не вернется? Вытягиваю руки вдоль туловища, запуская ворох снежинок за шиворот пижамы. Зима крепко и любяще принимает меня в свои ледяные объятия, сталкивая с беспощадной реальностью слишком рано.
– Инесса? – доносится обеспокоенный голос Стивера, вырывающий меня из воспоминаний. На руках висят куски теста, и я не сразу понимаю, что происходит.
Оглядываюсь по сторонам, кусая губы. Катунь больше не выглядит веселым. Я натыкаюсь на него взглядом, когда он выпрямляется за столом и скрещивает мощные мускулистые руки на груди. Стивер поднялся и застыл на середине кухни, на полпути ко мне. Его рыжие кудри растрепались.
Оборачиваюсь. Амур сидит на том же месте. Он прислонился к печи, подтянув одну ногу к себе.
– Ты в порядке? На тебе лица нет.
Киваю Стиверу, нервно сдирая тесто с пальцев и царапая кожу. Оно не отлипает, заставляя нервничать еще больше. Стараюсь скрыть напряжение, но у меня едва ли выходит.
– Я могу тебя утешить, – с наигранным весельем говорит Катунь. – У тебя ведь нет мужа в «твоем мире»?
У всего плохого, что произошло в моей жизни, – его лицо.
Как я вообще могу чувствовать себя в безопасности черт знает где, если я была лишена этого даже в собственном доме?
Мотаю головой, пытаясь отогнать воспоминания. Хочу запереть их где-то глубоко внутри, чтобы больше никогда не касаться вязкого ужаса, заставляющего сердце обливаться кровью из давно заживших ран.
– Отвяжись от нее, – зло бросает Амур.
Замираю в раздумьях, но так и не могу заставить себя обернуться на его голос. Молчание становится напряженным, и я выпаливаю первое, что приходит на ум после нелепо оборванной беседы:
– Я помню, ты не фанат вторых свиданий, но знаешь, что самое приятное в длительных отношениях? Думаю, в любом мире.
Я не обращаюсь ни к кому конкретному, отчего наверняка выгляжу крайне глупо. Тема разговора давно перестала быть актуальной, но подумала я об этом слишком поздно.
– Порази меня, – без особого энтузиазма подает голос Амур.
У меня наконец хватает сил обернуться. Его уставшее лицо не выражает ни единой эмоции. Он мотает головой, прочесывая челку длинными пальцами. Хватаю ртом воздух. Слова выходят неуверенно и с трудом.
– Чувство безопасности.
Амур неодобрительно качает головой. Он не смеется надо мной, и это уже несказанно радует. Я не могу отвести взгляд, даже когда он, заметив мое чрезмерное внимание, закатывает глаза.
– Понятия не имею, о чем речь.
Его голос звучит высокомерно. Амур вновь уставился на бревенчатую стену перед собой, крутя стакан в исполосованных шрамами руках.
Чего тебе-то жаловаться? Будто Идэр могла угрожать его жизни.
Сердце гулко стучит в груди, еще пару часов назад наполненной речной водой. Каждый удар отдается болью в сломанных ребрах, словно сердце спотыкается о глупую догадку.
Что, если шрамы на лице Разумовского оставлены Идэр, которую он так презирает?
О создании и персонажах
История Смертников должна была стать одиночным ответвлением дилогии о Катерине и Константине (Новые Боги), но в скором времени, развивая мир Змеиного Королевства, я поняла, что теперь мне придется поступить с точностью наоборот. Цикл о Двуглавых змеях очень скоро разросся до четырех рукописей, что во время написания первой книги пугало до чертиков. Меня вообще страшно нервировал объем текста, только возраставший с каждой правкой.
Бранные присказки, которыми так ловко (ну или почти) разбрасывается Катунь, были нагло украдены автором у его бабушки, которая до сих пор усиленно метит в соавторы.
Из-за обилия персонажей и моего педантичного желания слепить что-то нормальное из идеи «Есть кучка чуваков, которые идут черт знает куда и никто не знает зачем, да еще чтобы побольше „стекла“ было» мне пришлось писать множество планов, планов для планов и планировать планы для планов. Это затягивалось так надолго, что я уже отчаивалась переводить бумагу и садилась за написание главы. Когда же я в очередной раз забывала, как выглядят действующие лица, то вновь вооружалась ручкой и продолжала изводить листки, расписывая биографии вплоть до бабушек и дедушек.
Все персонажи моих книг сначала были зарисовками, которые со временем приобретали все больше черт и деталей. Я вешала их изображения над столом, убирала в прозрачный чехол телефона.
Однажды я сидела в ресторане итальянской кухни и, когда к нашему столику подошел официант, едва не убежала. Высокий и худощавый, рыжие кудрявые волосы, забранные в хвост на затылке, высокая переносица с небольшой горбинкой, россыпь веснушек и ямочки на щеках – он выглядел в точности как Стивер Ландау, которого я представляла. Нет, даже лучше. Он был более чем живым воплощением моего воображения. Мне стыдно за то, как я его разглядывала. Он очень смущался.
Если однажды в автобусе вы встретите странного вида даму, которая будет прожигать в вас дыру с безумной улыбкой, – лучше бегите. Если этой незнакомкой окажусь не я, то у вас могут возникнуть проблемы.
Я часто плакала, пока писала. Рыдала взахлеб, из-за чего почти не видела монитор и делала кучу опечаток, которые позже исправляла. Это вызывало бурю негодования у всех, кто следил за процессом, но я ничего не могла с собой поделать.
Названия стран и городов были придуманы двумя способами: разработкой анаграмм реальных названий или же подбором очень похожих слов, отсылающих к реальным местам.
Имена персонажей – названия рек. Так я избавила свою скудную фантазию от дилеммы: а какие у нас еще есть имена, кроме Ивана? Зачастую имена персонажей выбирались из заранее составленного мной списка. В этом мне помогал друг, кропотливо подбирая лучший вариант к характеристике персонажа, которую я ему предоставляла.
Моя писательская деятельность была тщательно скрыта от окружающих на протяжении трех лет. О моем странном увлечении знало от силы три человека. Долгое время мне было стыдно за то, чем я занимаюсь. Потом стало проще, но гордо звать себя писателем язык не поворачивается до сих пор.
За время написания произошло очень много судьбоносных событий: я получила диплом о среднем образовании и поступила в вуз, начала работать, переехала в новый дом. Неспокойная обстановка на границе, вторая работа по ночам и удивительные знакомства, что помогли мне не слететь с катушек окончательно. Смертники стали свидетелями моих взлетов и падений и помогали подниматься с колен всякий раз, когда безмерно хотелось опустить руки.