Александр подошел к Польше, был увенчан короною, и музыка загремела. На танцы поляки щедры, а вот ужин, данный в два часа ночи, оказался весьма скромным. Даже за тем столом, где сидел Шишков с великим князем, с герцогом, с принцем.
Константин Павлович, уже прощаясь, пригласил Александра Семеновича назавтра к себе.
По странной прихоти великий князь занимал скромный домишко в одну комнату. Наприглашал он к себе генералов, полковников и, как это ни странно, солдат с ружьями.
Приглашенные ждали во дворе, когда их позовут, а к великому князю по одному заводили солдат. Минули полчаса, час, а Константин Павлович все еще занимался с солдатами.
У Александра Семеновича, хоть и нелепо было торчать во дворе, в груди потеплело. Великий князь, должно быть, приготовляет солдат к особому заданию, возможно, ружья какие-то особые им дадены.
И тут дежурный офицер пригласил Государственного секретаря войти.
Константин Павлович показывал солдату, как надобно держать голову, чтоб был вид. Прошагал от стены к стене, творя ногами безупречно прямой угол, замер, повернулся кругом, указал на свою грудь:
– Видишь, как держу? Повтори!
Солдат вскинул ружье на плечо, и великий князь почти подбежал к нему:
– Руку! Смотри! Рука должна быть этак! – и сам проделал артикул.
«Господи! – обомлел Шишков. – Нашествия жди хоть завтра, а великий князь, начальник штаба корпуса, занимается муштрой».
Константин прочел взгляд адмирала.
– Ты, верно, смотришь на это, как на дурачество?
Александр Семенович вспыхнул, поклонился: что же тут сказать?
Константин, не помня, зачем ему понадобился Государственный секретарь, изволил спросить:
– Ты в Закрете, у Беннигсена был?
– Не был, ваше высочество.
– А ты съезди, погляди! – и, ничего более не объясняя, отпустил.
Обедал в тот день Александр Семенович у Николая Петровича Румянцева, министра иностранных дел. На обеде были министр полиции Балашов и шведский генерал. Генерал ехал из Бухареста, но завернул в Вильну: между Россией и Швецией, трудами генерала Сухтелена, был заключен тайный договор.
Наследник шведского престола, бывший маршал Наполеона Жан-Батист Бернадот, за обещание русских добыть для шведской короны Норвегию, брал обязательство занять своими войсками побережье Германии. Разумеется, в том случае, если французы осмелятся напасть на Российскую империю.
Более того, Сухтелен переслал царю советы Бернадота о ведении войны с Наполеоном: избегать крупных сражений, наносить удары по флангам, дробить силы и, главное, изнурять французскую армию маршами и контрмаршами. Самое уязвимое место французского солдата – изнурение постоянной опасностью. Казаки должны быть повсюду!
За шведом министры царя благодарно ухаживали, и выражалось это в доверительности беседы.
Балашов выказал беспокойство о странном положении в армии. Барклай де Толли, занимая пост военного министра, командует одной армией из четырех. Государь, разумеется, гарант единения всех сил, но полномочий главнокомандующего он на себя не возлагает. Получается, каждая из четырех армий де факто самостоятельна, а посему будет действовать в случае войны на свой страх и риск или вовсе бездействовать, ожидая приказов.
Александр Семенович поддержал Балашова:
– Барклай де Толли чувствует себя всего лишь исполнителем повелений. Но от кого они последуют, если придется сражаться? Кстати сказать, Наполеон в требованиях к своим полководцам весьма красноречив и точен: «Главнокомандующий, – говорит он, – обязан быть при армии. Он глава, он душа армии. Не римские легионы овладели Галлиею, но Цезарь, не карфагенские войска заставили Рим содрогаться, но Ганнибал, не македонская фаланга покорила мир до Индии – Александр. Фридриха Великого Наполеон тоже не забыл помянуть.
Шведский генерал, слушая, кивал головою согласно и вдруг воскликнул:
– О Россия! Какая необычайность во всем! Морскому адмиралу поручают начальство над сухопутными войсками.
– Какому адмиралу?! – изумился Румянцев. – Где?!
– Чичагову. В Молдавии.
– Кутузов отставлен?!
– Не знаю. Когда я покидал Бухарест, переговоры с турками вел Михаил Илларионович…
Министр иностранных дел глянул на министра полиция, и оба – на Государственного секретаря.
Шишков пожал плечами:
– Слышу впервой.
– Действительно – необычайность, – согласился Румянцев.
Выходило: государь действовал тайно от ближайшего окружения. В чем причина? Давняя неприязнь к Кутузову? Досада, что переговоры о заключении мира затянулись?
Мирный договор с Турцией
Павел Васильевич Чичагов, полгода тому назад еще бывший министром морских сил, был назначен Александром, для всех нежданно, командующим Дунайской армии, главным начальником Черноморского флота, генерал-губернатором Молдавии и Валахии.
Кутузову адмирал вез два варианта рескрипта императора. В первом говорилось: «Михаил Ларионович! Заключение мира с Оттоманской Портою прерывает действия Молдавской армии. Нахожу приличным, чтобы вы прибыли в Петербург, где ожидают вас награждения за все знаменитые заслуги, кои вы оказали мне и отечеству. Армию, вам вверенную, сдайте адмиралу Чичагову. Пребываю к вам всегда благосклонным. Александр».
Второй рескрипт нужно было вручить Кутузову, если тот все еще не сумел заключить мира.
«Михаил Ларионович! Опытность ваша в государственных делах, доказанная с великою пользою для службы отечества, заставляет меня желать в важнейших, ныне предстоящих обстоятельствах видеть вас заседающим в Государственном Совете, коего округ деяния я нашел приличным расширять. Поспешите прибыть в столицу, сдав вверенную вам армию адмиралу Чичагову».
Положение дипломата Кутузова было наитруднейшее. Кутузов знал, что делается в Константинополе. Французский поверенный в делах Латур-Мобур передал через реис-эфенди письмо Наполеона султану Махмуду II. Наполеон предлагал Турции союзный договор, по которому Франция брала на себя обязательство вернуть Османской империи все земли, завоеванные Россией за последние шестьдесят лет. Посланник Австрии Штермер, приветствуя договор Франции и Турции, обещал султану хранить в неприкосновенности границы империи Османов.
Сторону России держал, не выказывая, впрочем, большой заинтересованности, шведский посол Пален. Он приветствовал сближение России и Турции.
Но уж больно хитры дипломаты: одним говорят – одно, другим предлагают – прямо противоположное.
В середине марта Кутузов в Бухаресте пригласил для тайной беседы Галиба-эфенди и показал ему депешу канцлера Румянцева о сверхсекретных переговорах с Францией. Речь шла о разделе Османской империи между Наполеоном и Александром. Такую цену назначала Франция во избежание разрыва между двумя вершителями судеб мира.
Турки, ошеломленные двуличностью Наполеона, стали сговорчивее. Предварительное, секретное подписание статей мирного договора было совершено 5 мая 1812 года.
В окончательном, гласном подписании договора о мире между Россией и Турцией опять-таки поспособствовали сами французы.
6-го мая в Вильну прибыл с личным посланием Наполеона Александру граф Лара Луи-Мари-Жак Нарбонн. Сын Короля Людовика XV и его родной дочери, брат Людовика XVI служил узурпатору короны Франции.
В послании Наполеон требовал от России прекращения торговли с Англией. Это была вполне бездарная дипломатическая уловка, прикрытие разведки. Генерала Нарбонна сопровождали два глазастых офицера.
Наполеон еще только собирался в триумфальный поход из Парижа в Дрезден, но главные распоряжения вождя Великой армии уже исполнялись. В продовольственные магазины, созданные в Варшаве, Модлине, Торне, Кенигсберге, свозилось продовольствие. Одна Пруссия должна была поставить 20 000 тонн ржи, вдвое пшеницы и 40 000 голов рогатого скота. Главный интендантский склад в Данциге уже имел пятидесятидневный запас продовольствия на четыреста тысяч человек. Здесь же были собраны пятьдесят тысяч лошадей. В Модлине, Торне, Пилау разместились артиллерийские склады. Всё это создавалось трудами и гением главного интенданта генерала Матью Думаси. Для перевозки продовольствия, снарядов, оружия генерал-интендант сформировал двадцать шесть транспортных батальонов. Позаботился и о повозках. Шестьсот имели грузоподъемность в 600 килограммов, еще 600 – в тысячу. Две с половиной сотни – для четверки лошадей – тянули полторы тонны.
Позаботился Наполеон и о раненых. Огромные госпитали готовились к принятию раненых в Варшаве, в Мариенбурге, в Эльбинге и Данциге.
– Никогда до сих пор я не делал столь обширных приготовлений! – изумлялся Наполеон сам себе.
Война выпекалась, как хлеба в печи. Но хлеба только еще ставили, и Нарбонн должен был углядеть: не собираются ли русские ударить первыми, не помешают ли выпечке?
Александр тревоги развеял в первой же встрече. Подвел графа к столу и развернул перед ним карту России:
– Вы это видите? За меня пространство и время.
Нарбонн смотрел на чудовищную безграничность империи Александра и не только видом своим, но и молчанием выказывал подавленность. Говорить пришлось Александру, и говорил он вдохновенно:
– Вот уже восемнадцать месяцев мне угрожают, но Европа не дождется желаемого. Не на мою голову падет кровь, пролитая в грядущей войне. Французские войска на моих границах, в трехстах лье от своей страны. Я же нахожусь пока у себя. Наводнены оружием крепости вдоль границ моей империи, колонны войск притекают и притекают к берегам Немана. Идет бесстыдное подстрекательство поляков.
– И всё же мой государь превыше всего ценит мир и желает мира с Вашим Величеством!
Нарбонн говорил неправду и голосом подчеркивал, что всё это неправда. Александр вздохнул.
– Граф, я приглашаю вас на маневры моих войск. А другу моему – вашему господину – передайте следующее: «Я не обнажу шпагу первым, но вложу ее в ножны последним. Мой народ изведал многие нашествия, не оробеет он и перед завтрашним. Ежели Наполеон решится на войну, пусть знает: он не получит мира ни под Петербургом, ни под Москвою. Ему придется идти до Сибири, до Камчатки, но на мир я уже с ним не пойду.