Но Державин – он Державин. Через принца Георга Ольденбургского прислал государю письмо. Поминал о своем плане, представленном государю в 1806 году, в коем просил заблаговременно изготовиться к большой войне с Наполеоном, уверял, что сей завоеватель Россию в покое не оставит. План состоял из необходимых мер по защите Отечества. Неуемный искатель правды с горечью напоминал государю, что его обещали призвать и выслушать, но пренебрегли, сочли пламенные предупреждения о грядущих бедах – стихотворческой горячкою.
Укоризны Его Величеству в столь опасное для России время вряд ли были полезны. Попридержал письмо друга Александр Семенович. Поберег.
Дела текущие
Узнавши об указе государя ещё 28-го, Михаил Илларионович дома о радости не сказал.
Но 29-го, когда указ был объявлен всенародно, взяв с собой дежурного полковника штаба Паисия Кайсарова, поехал доложить Екатерине Ильиничне, что отныне она, их дочери, внуки и внучки – князья, княгини, княжны, светлости. История Российской державы.
По дороге Михаил Илларионович был весел.
– Как славно, друг ты мой, Кайсаров, что сыскал я тебя, получил твое согласие служить в ополчении, мужиками командовать.
– А кто народ? – улыбался Паисий. – Разве не мужики, ваша светлость?
– Ты про светлость почаще мне говори. С непривычки подумаю, к кому другому обращаешься.
– Быть нужным Кутузову – то же, что быть нужным России! – чуть посмеиваясь, но глаза-то серьезные, сказал Паисий.
– Уж не знаю, кого ты похвалил больше, меня али себя? – засмеялся Михаил Илларионович и ворчливо, но ласково прибавил: – О чем хочу сказать-то… Паисий Кайсаров всего третий день на службе, а я уже отхватил благоволение Его Величества, титул князя, чин командующего Новгородским ополчением!
Оба хохотали, тихонько, но уж этак товарищески: всю Молдавскую кампанию были бок о бок.
Заехали в церковь, пригласили священника – молебен благодарственный отслужить в доме их светлости.
Александр Семенович Шишков видел – государю не по себе. Уж больно дружной радостью встретили в свете, не говоря о базарных площадях, царские милости Кутузову.
Какой-нибудь Тыртов – начальник ополчения, и Кутузов – начальник ополчения. А еще надобно поспешить с ответом Московскому дворянству. Москва избрала своим вождем опять-таки Кутузова. Кутузова в народе видят командующим ополчения всея России.
О таких предметах искать решений у советников – неприлично.
И 31-го июля Александр подписал сочиненный Шишковым рескрипт Кутузову о поручении ему командования всеми сухопутными и морскими силами Петербурга, Кронштадта и Финляндии.
Устраняя возможные трения между сухопутным генералом и адмиралами, в рескрипт Шишков вставил важную для дела оговорку, с коей государь согласился. О морских силах было сказано: «…Дабы Вы, имея оные в единственной своей команде, могли в случае надобности употреблять и соединять оные, имея в то же время наблюдение, дабы распоряжения Ваши о морских войсках деланные, были не иначе как по сношению с морским министром, дабы предписания Ваши не были вопреки делаемым им распоряжений».
Свет принял указ и рескрипт с насмешкой. Один сановник писал другому: «Кутузова сделали светлейшим, да могли ли его сделать лучезарнее его деяний? Публика лучше бы желала видеть его с титулом генералиссимуса. Все уверены, что когда он примет главное начальство над армиями, так всякая позиция очутится для русского солдата превосходною. Продлят козни – так и Бог от нас отступится».
Сам Михаил Илларионович титулом светлости ничуть не обольстился, новое назначение принял спокойно. Не до чувств! Дела большие и малые в очередь.
У Горчакова запрашивал тысячу пар пистолетов.
Искал и находил казармы и конюшни…
Благодарил духовенство: внесли в армейскую казну семьсот пятьдесят тысяч рублей.
Собирал данные о запасах продовольствия. Торопил сборщиков. Армию прежде всего кормить надобно. В Вышнем Волочке сделали хлебный запас в 138 470 четвертей, в Твери вдвое меньше – 72 092 четверти.
Посылал курьера в Нарву с приказом собрать под команду коменданта крепости все частные обывательские суда на реке Нарве, на Чудском озере, «дабы неприятель при случае ими не воспользовался».
Представил государю прошение: все штаб- и обер-офицеры Ополчения должны получать награды за храбрость и мужество противу неприятеля точно такие же, какие определены в армиях действующих. Увечные офицеры получают от государя чин или орден и приличную по смерть пенсию.
Шишков обрадовал. Прислал копию письма Шведского принца, коим был отправленный на пенсию Наполеоном маршал князь Понте-Корво Бернадот. Принц-маршал утешал императора Александра в неудачном ведении войны с Наполеоном. «Возможно, что он выиграет первое сражение, потом второе и даже третье, – предрекал человек, знающий силу и слабости гения войны. – Исход четвертого будет неопределенным. Однако если Ваше Величество проявит стойкость, то оно, несомненно, выиграет пятое!»
– Ну что, Паисий? – Михаил Илларионович прищурил здоровый глаз. – Есть ли нам резон проигрывать три битвы кряду?
– Согласен на неопределенную, а потом разметать его – по косточкам, по кусочкам! – Полковник озорно щелкнул каблуками.
– Я вот о чем думаю. Бернадот нам не враг. А коли сие истинно, мы можем взять корпус, стоящий в Финляндии, и отправить на подкрепление Витгенштейну. Это надолго успокоит Удино и Сен-Сира. Садись, Кайсаров, пиши письмо государю.
Письмо передали через Шишкова, и Александр совет принял. Корпус – одиннадцать тысяч солдат – пошел к Дриссе, где стоял, заперев французов в Полоцке, граф Витгенштейн.
Их величества, их высочества
Александр приехал в Павловский дворец по настоятельному приглашению вдовствующей императрицы.
Зеленое царство, недвижимые зеркала прудов, ослепительно синее небо – повеяло юностью. И пришлось перебороть в себе омерзительную досаду на происходящее в России. На проклятый Тильзит, на собственные глупости – демонстрировал Европе свою миролюбивость, когда Европа – Наполеон.
Он направился в кабинет матушки, но его провели в Старую гостиную.
Императрица сидела в легком кресле у шахматного столика. Во всю стену гобелен «Азия» с леопардом, напавшим на прекрасного коня. Великолепное зеркало в раме светлого золота, золотистые полы, потолок голубой, с белым, прочерченным золотом орнаментом.
Мария Федоровна, не поднимаясь с кресла, подставила щеку для поцелуя, указала на тронный стул.
– Матушка! – улыбнулся Александр. – Я помню, кто я.
Сел напротив, на свету, как ей хотелось, но на стул попроще.
Она видела на его лице утомление, но не пощадила:
– Не пора ли Вам назначить мне и Вашим юным братьям место, вполне безопасное для укрытия?
Вопрос уколол, но Александр улыбнулся обезоруживающе.
– Петербургу ничто не угрожает. Маршал Удино о наступлении даже мечтать не смеет. Наш славный Витгенштейн отогнал французов к Полоцку. Тормасов в Кобрине пленил две тысячи солдат Саксонии. Австрийцы под водительством Шварценберга после нескольких стычек отошли к Стыри, это река, – и бездействуют.
– Но Барклай де Толли? Ты всё ещё доверяешь этому умельцу убегать от врага?
Александр положил перед матушкой листовку, напечатанную Андреем Кайсаровым. Это было открытое письмо командующего двумя армиями губернатору Смоленска.
– Прочитайте отчеркнутое.
Мария Федоровна поднесла листок к глазам, прочитала вслух:
– «Уверяю Вас, что городу Смоленску не предстоит ещё ни малейшей опасности, и невероятно, чтоб оный ею угрожаем был… Вы видите из сего, что Вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их!» – Глянула на сына: – Обывателей сия афишка, написанная дурным русским языком, возможно, успокоит, верите ли Вы двум армиям, столь беззаботно утратившим завоевания великих государей Российской империи?
– Я убежден в конечной победе! – Александр выдержал материнский взгляд.
– В конечной? Уповаете на русского Бога?.. Святейший Патриарх Гермоген, я думаю, молился истово, сидя в Кремлевской тюрьме, а его уморили голодом.
Александр молчал. Четверть часа этакой беседы ввергли его в изнеможение.
– Вас очень ждут ваши братья, – сказала Мария Федоровна, отпуская сына.
Их высочества Николай и Михаил были в комнате военных игр.
Николай изросся, подурнел. Ноги и руки, как у соломенного человечка. Михаил тоже подрос, но именно подрос. Само очарование.
«Керубино», – улыбнулся про себя Александр.
Комната, с рельефом из папье-маше, была заставлена солдатиками.
– Каталаунская битва, – объяснил Николай. – Мы читали об Аттиле.
– Сегодня дежурит наш дивный Ушаков. Он дал нам полдня, – сказал Михаил.
– Каталаунская? Очень жестокая, сколь помню.
– Величайшая в истории! Полмиллиона на полмиллиона. – У Николая глаза блестели, но смотрел на государя с недоумением. Не знать Каталаунскую битву? Возле Орлеана сошлись гунны Аттилы и римляне Аэция Флавия.
– Всё это великолепие, – Александр показал на солдатиков, – подарил вашему дедушке граф Ростопчин.
– Ростопчин? Мы читали его Корнюшку Чихрина! – вспомнил Михаил. – Смешно.
– Кто у вас кто?
– Аттила – он, конечно! – Михаил кивнул на брата. – Вот мои римские когорты. Это вестготы короля Теодорика. Здесь галльские аланы Сангибана. Отряды бургундцев, франков, в засаде венеды Поморья.
– Посмотрим гуннов. – Александр взял Николая за локоть.
Тот показывал кавалерийским хлыстом:
– Это всё остготы. Отряды Велемира, Тотмира, Видймира. Король Ардарик с гепидами. Дружины герулов, свевов. Это руги, хазары…
– Славяне! – узнал Александр. – Я смотрю, Теодорик уже повержен?
– Сражен стрелой Андакса! – поднял одного из воинов Николай. – Андакс – остгот.
– Расстройства в войсках вестготов не было! – Михаил тоже поднял солдатика с короной на голове. – Это Торисмунд, сын Теодорика. Его провозгласили королем на поле боя.