Все шестеро знали, кто будет рекомендован ими на пост главнокомандующего всеми армиями Российской империи. Однако ж начали обсуждение с кандидатуры графа Беннигсена, следующими в их списке были Багратион, Тормасов, граф Пален. Последним назвали Кутузова. И без оговорок согласились: Кутузов.
Александр посмотрел присланную из Чрезвычайного Комитета бумагу. Никаких чувств не отразилось на его лице. Против Кутузова сестра, ее высочество Екатерина, против Кутузова императрица-мать, против Кутузова брат, его высочество Константин. Сам он, Его Величество, Кутузова ненавидел.
Утром 6 июля, в великий праздник Преображения Господа Бога и Спаса Иисуса Христа, император Александр пригласил князя Михаила Илларионовича к себе, на Каменный остров.
Кутузов поцеловал икону Преображения Господня, приложился к образу благоверного князя Александра Невского – икону прислал ему в подарок митрополит Петербургский и Новгородский Амвросий – и поехал, куда повезли, заперев голову от всяческих предположений, а сердце от предчувствий.
Александр выглядел естественным, принял просто.
– Чрезвычайный комитет избрал вашу светлость главнокомандующим всеми нашими армиями. Я разделяю мнение комитета. – Лицо строгое, но благожелательное. – Вы показали себя полководцем и дипломатом в турецкой войне. Вы устроили в две недели Петербургское ополчение. Да не оставит вашу светлость Господь в сражениях с неприятелем.
– Где теперь армия? – спросил Кутузов.
– В Смоленске.
– Ежели Смоленск удержим…
– А ежели не удержим?
– Ключи от Москвы в Смоленске… – Князь поклонился с такою учтивостью – статс-даму Ливен перещеголял. – Ваше Величество! Я вхожу в командование, понимая, с каким неприятелем предстоит дело иметь. Не могу обещать Вашему Величеству немедленных побед, но, будучи в ответе перед Богом, перед престолом Вашего Величества, перед Отечеством, намерен уничтожить армии нашествия.
– Мне предстоит вскоре встреча с принцем Швеции, рескрипт ещё не готов… – солгал Александр.
Кутузов откланялся, вышел из кабинета и тотчас вернулся:
– Ваше Величество! У меня нет ни копейки денег на подъём.
Император благожелательно склонил голову:
– С рескриптом вы получите десять тысяч серебром.
Молитвы
Единственную месть за Аустерлиц, какую мог себе позволить Александр в отношении Кутузова, – тянуть с официальным назначением.
Рескрипт Государственный секретарь Шишков составил в тот же час, как пришла бумага Чрезвычайного комитета: «Нашему генералу от инфантерии князю Кутузову Всемилостивейше повелеваем быть Главнокомандующим над всеми армиями Нашими с присвоенными к сему званию преимуществами последними узаконениями».
Стихи не писывал с этаким восторгом. Оставалось число поставить и получить подпись.
Только 8-го июля Александр изволил совершить росчерк на рескрипте. Опять-таки в день для России знаменательнейший, в день явления иконы Пресвятой Богородицы во граде Казани.
С рескриптом государь вручил Кутузову письмо, переписанное с текста Государственного секретаря монаршею рукою:
«Я нахожу нужным назначение над всеми действующими армиями одного общего Главнокомандующего, которого избрание, сверх воинских дарований, основывалось бы и на самом старшинстве… Избирая Вас для сего важного дела, Я прошу Всемогущего Бога да благословит деяния Ваши к славе Российского оружия и да оправдает тем счастливые надежды, которые Отечество на Вас возлагает!»
Александр оправдывался перед Барклаем де Толли, перед Багратионом, Беннигсеном, Платовым и прочими генералами – Кутузов назначен верховным начальником по причине старшинства, и только.
– С праздником, ваша светлость! – поздравил Шишков, выходя вместе с Кутузовым из кабинета царя. – Казанская – день благословения русского оружия.
– С праздником, Александр Семенович! – поклонился главнокомандующий. – Где мой Кайсаров?
– Я здесь, ваша светлость! – Паисий показал мешок с деньгами.
Михаила Илларионовича обступили придворные.
– Ваша светлость, вы от государя сразу к армии? Это правильно! Пора повести дивных наших воинов на разбойника!
– Нет! – покачал головою главнокомандующий. – Нет, господа! Пока не воздам Божиего Боговию, до тех пор не думаю аз, грешный, о Кесаревом. Мне предлежит многотрудный подвиг спасти Отечество: могу ли я совершить сие дело без благословения Божиего!
Исполняя свой обет, Михаил Илларионович от царя помчался в Казанский собор, успеть на службу.
Желанную весть о новом вожде русских войск, должно быть, скорые ласточки разнесли по Петербургу.
Народу было о чём Бога молить, было за что образ Богородицы, обретённый в Казани, почитать спасительным для России. Петербуржцев в собор притекло великое множество, но перед Кутузовым – а к государю он ездил при всех орденах – широко расступались.
– Господи! – радостно ужаснулось сердце воителя. – Что за бармы на плечи мои стариковские возложил Ты, Святый?
Расступившийся народ указал своему вождю место перед алтарём, против соборной иконы. Михаил Илларионович снял мундир, отдал Паисию и опустился на колени.
– «Всех нас заступи, о Госпоже, Царице и Владычице, иже в напастех и в скорбех и в болезнех, обремененных грехи многими, предстоящих и молящихся Тебе», – пели хоры, пели прихожане. А он вспомнил вдруг приговор разбойнику в Молдавии. Подписывая, плакал, да ведь подписал.
– Господи! Богородица! Простите мне все мерзости мои, ибо, не имея в душе чистоты, не снести бремени, возложенного на меня царём, Твоею Волей, Господи, Твоей Молитвой, Благодатная!
Пели:
– «Воскресение Христово видевше, поклонимся Святому Господу Иисусу, единому безгрешному…»
– Христос, Бог мой! – рвалось из сердца молящегося. – Богородице Дево! Одного прошу – наградите здоровьем на все страшные дни сражений и воинских дел. А как будет Россия спасена, так пусть станется, как писано в книге судьбы моей.
– «Величаем Тя, Пресвятая Дево, Богоизбранная Отроковице и чтим образ Твой святый, имже точиши исцеления всем с верою притекающим». – Величание заполняло весь огромный собор. Кутузов пел со всеми и, крестясь, молил Богородицу:
– Пошли мне, зело грешному, не пролить крови русских солдат, солдат неприятельских, коя не востребована будет за грехи мира. Господи! Богородица! Пошлите мне, недостойному, сберечь землю народа православного от посягательств! Пошлите мне, недостойному, сберечь матерей, чад, стариков. Юность румянощёкую! Сколько их в армии, бесстрашных мальчиков!
Священники окропили Михаила Илларионовича святою водой, благословили.
И, провожаемый тысячами любящих глаз, прошёл Кутузов в коляску, покатил в военный департамент за генеральскими картами, за самыми свежими известиями от командующих.
На другой день в старенькой каретке, дабы не бросаться в глаза, вместе с Екатериною Ильиничной, Михаил Илларионович ездил в придворные слободы. В храме иконы Владимирской Божией Матери молились. Плакал, как ребёнок несчастный, слезами тихими, неудержимыми.
Уже в коляске, по дороге домой, сказал Екатерине Ильиничне:
– Меня посылают на Зверя, а может, на самого Аввадона! У лжеимператора все маршалы в венцах королевских, как у саранчи из Апокалипсиса. «И вышел… конь рыжий. И сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга».
Екатерина Ильинична припала головою к плечу генеральскому.
– Мне бы опять в полковницы. В Луганск, в Мариуполь. Бригадирству твоему радоваться, ехать за тобою в Бугский егерский корпус.
Улыбались. Радовались свету, наполнившему их в церкви, а приехали в свет, в суету. Подходила знаменитая писательница де Сталь говорить с русским полководцем. Подходили Надежда Никитична Голенищева-Кутузова и Федор Петрович Толстой, знаменитый медальер:
– Ты уж побей Изверга. Этак прямо и побей! – посоветовала тётушка. – Фёдор Петрович твою победу в медалях отольёт.
– Я собираюсь увековечить великие деяния нашего воинства в бронзе. Заветная моя мечта! – признался медальер.
– Уж больно много хотите от меня! Уж больно много! – вздохнул Кутузов, без игры, без светского жеманничанья. – Я бы ничего так не желал, как обмануть Наполеона. Не победить, а дай бог – обмануть.
Подходила очень милая дама, застенчивая, непривычно искренняя.
– У меня сыновья в казаках. Три сына – и все в казаках. Младшему, Васеньке, – семнадцать.
Утешил:
– Казаки воюют умеючи. Казаков я люблю. Дуром головы под пули не подставляют.
И, приблизя лицо, шепнул доверчиво:
– Мне живые нужны. Бога молю – поберечь солдатушек, а молодых-то офицериков – сугубо… Как фамилия-то сыновей?
– Перовские.
– Перовские… – Было видно, не вспомнил.
– Дети графа Алексея Кирилловича Разумовского.
– Разумовских знаю, – улыбнулся Кутузов. – О сыновьях молиться будете, и меня помяните. На молитвы более всего уповаю.
Отъезд
Война для полководцев с бумаг начинается.
10 августа, назначив отъезд на 11-е, Кутузов диктовал Кайсарову письма.
Губернскому предводителю дворянства в Петербурге Жеребцову. Благодарил за выбор, которым почтили его дворяне, и выражал надежду, «что тяжкий путь, мне предлежащий, будет сопровождён молитвами их обо мне Богу, который Один может устроить его».
Предписывал командиру 2-го резервного корпуса Эртелю сообщать «о всем, могущем с вами произойти, равномерно и о том, что может случиться с генералом Тормасовым, недалеко от вас находящимся».
Отправил копии рескрипта Тормасову и Горчакову о «всемилостивейшем назначении главнокомандующим действующими армиями» и просил извещать «о всём, до армии касающемся».
У Горчакова в другом письме спрашивал:
«1-е. О всех рекрутских депо, ныне в наличности находящихся, о числе и вооружении оных.
2-е. О регулярных войсках, которые внутри империи формируются; где и какой успех сего формирования происходит».
Написал письмо к Барклаю де Толли, но попросил Кайсарова тотчас уничтожить.