Из Вышнего Волочка Михаил Илларионович решил ехать в Вязьму, но местный исправник не посоветовал:
– Возле Вязьмы отряды французов шастают!
То ли в отчаянье, то ли не желая доверять слухам, главнокомандующий приказал везти себя – в Смоленск! Домчались до Торжка, а в Торжке Беннигсен.
Вконец рассорившись с Барклаем де Толли, граф бросил армию и ехал к царю.
– Леонтий Леонтьевич, у кого Смоленск? – спросил Кутузов чуть ли не со слезами на глазах. – Положение нелепейшее! Главнокомандующий посреди Россия ищет две армии. О неприятеле смутные известия имеются, о своих – ничего!
Леонтий Леонтьевич на откровенность ответил откровенностью.
– Барклай де Толли – посредственность, способная погубить русскую армию. Под Смоленском сей полководец умудрился потерять Наполеона! Позволил обмануть себя ложными показаниями пленных французских офицеров. Двинул армию к Поречью. Три дня ждал. Приказал и Багратиону идти за собой, но князь – не промах, не поверил французам, а чтобы избежать прямого неповиновения главнокомандующему, отошёл от деревни Приказ-Выдра под предлогом, что там для армии большой недостаток воды. Отошёл к Смоленску. Барклай из Поречья, скрытно, по ночам, бросился к Рудне. И опять ошибся. Ждал от Наполеона удара по дороге Витебск – Рудня – Смоленск, а Наполеон имел при нашем командовании шпионов. Сосредоточил войска в Орше. Это направление Багратион как раз и предвидел!
Беннигсен был искренен в негодовании.
– Дальше – хуже. Началась истерика генеральных сражений. Сначала избрали Усвяту на реке Уже. Слава богу, позиция, указанная полковником Толем, была отвергнута и Багратионом, и Барклаем. Толь ещё и нагрубил командующим. Самонадеянный господин: «Лучшей позиции быть не может. Извольте объяснить, что вы требуете от меня». Вот как нынче полковники с полными генералами смеют разговаривать! Багратион не сдержался, пообещал разжаловать нашего главного колонновожатого в солдаты… И чуть было не исполнил обещание. В Дорогобуже Барклай приказал Толю поставить войска для генерального сражения. И тот поставил 1-ю армию лицом к Москве, спиной к Наполеону! Багратион потребовал уже не разжалованья, а расстрела. Этого я не выдержал. Знаю одно: очередным местом генерального сражения названа Вязьма.
На уговоры Беннигсена вернуться к армии Михаил Илларионович потратил две-три минуты. Граф в должности и.о. начальника Главного штаба ехал с главнокомандующим в одной карете.
На следующей станции наконец-то явился адъютант от Барклая де Толли. Сообщил неутешительное.
Армия сдала Вязьму и направляется в Царёво-Займище, где будет дано генеральное сражение.
– Знает ли армия о моём назначении главнокомандующим? – спросил Кутузов адъютанта.
– О сем объявлено 15 августа.
– Леонтий Леонтьевич! Нынче 16-е. Завтра – генеральное сражение. Без корпуса Милорадовича. Без московской силы Ростопчина!
– Спешит Михаил Богданович! Ему же доказать надобно – смещение с должности – ошибка государя! – Беннигсен был беспощаден.
– Карту! – приказал Кутузов.
Беннигсен презрительно кривил губы:
– Леса, кустарники. Батальона в каре не поставишь, не то что полка… В тылу армии река!
– И болота! – подсказал адъютант.
– Кто выбирал позицию? – спросил Кутузов.
– Главнокомандующий, ваше высокопревосходительство. Полковник Толь умолял главнокомандующего переменить позицию.
– А его расстрелять хотели! – буркнул Кутузов и подошёл к адъютанту Барклая де Толли – чуть ли не грудь в грудь. – Друг мой! Получите у дежурного офицера приказ. Мой приказ – немедленно отвести армию к Можайску для соединения с корпусом генерала Милорадовича и с Московским ополчением. С вами поедет мой адъютант. Возлагаю на обоих ответственность крайнюю: войска Его Императорского Величества в опасности.
Изнемог, сел на лавку.
– Боже мой! Ты оставляешь меня под конец дней моих. Вот ведь, Леонтий Леонтьевич! Первую ошибку сделал я за долгую мою жизнь! Никогда сей ошибки не прощу себе. Но, Господи! Она будет последней. Надобно было ехать прямо на Москву, а я дорожил Смоленском, дорожил временем. Куда нам теперь, Леонтий Леонтьевич?
И в отчаянья не забыл польстить Беннигсену.
– Видимо, в Гжатск?
– В Гжатск! – приказал Кутузов.
Найденная армия
На следующий день, 17-го августа, подъезжая к Гжатску, Михаил Илларионович и Леонтий Леонтьевич встретили обоз какого-то генерала и полк солдат, обходивший обоз по обочинам.
Кутузов вышел из кареты. Приказал:
– Обоз убрать с дороги! Солдату в походе каждый шаг дорог. Скорее придёт, больше отдыхать будет.
– Кутузов! – ахнули солдаты, наливаясь силой и бодростью, будто заново родились. – Приехал наш батюшка!
Обоз убрали, солдаты построились на дороге. Михаил Илларионович обошёл строй.
– Боже мой! Кто бы мог меня уверить, что враг наш устоит перед штыками таких молодцов!
Молодцы исхудали, оборвались, но Кутузову поверили: на штыках? С ними? Будет карачун!
В Гжатске стоял 4-й пехотный корпус Остермана-Толстого. Весть о прибытии Кутузова озаряла лица солдат и генералов.
Кинулись чиститься, поправлять амуницию. А главнокомандующий уже вот он.
Сказал солдатам:
– Не надо ничего этого! Я приехал посмотреть, здоровы ли вы, дети мои. Солдату в походе надобно не о щегольстве думать. Ему надобно отдыхать после трудов и готовиться к победе.
Узнавши, где стоит командир корпуса, сам приехал к графу Александру Ивановичу. Расцеловал по-родственному. Остерман-Толстой приходился Михаилу Илларионовичу племянником. Его батюшка Иван Матвеевич был женат на Аграфене Ильиничне Бибиковой, сестре Екатерины Ильиничны.
– Ну, что, как? – спросил дядюшка.
– Бежим!
– Сколь я наслышан, под Островно мой племянник не бежал, а стоял.
– Солдаты стояли. На нас шёл Мюрат с двумя корпусами конницы, пехотный корпус вице-короля Богарне. Пришлось скомандовать: «Стоять и умереть». Господь был милостив, не всех нас взял к Себе.
– Умирать мы умеем, – согласился Кутузов. – Надо научиться оставаться живыми.
– Под Островно мы были 13 июля, а 17 августа – в Гжатске. Багратион к Витебску не пробился, пришлось отступить к Смоленску. В Смоленске мы имели два недели и, премудростью Барклая де Толли, потратили драгоценное время на ночные марши. Солдат вымучили, и только.
Михаил Илларионович рассказал графу, как его назначали главнокомандующим.
– Против меня, по секрету тебе скажу, императрица-мать, её высочество сестрица и ещё некоторые. За меня – Ляксандр Семёныч Шишков и весь народ. Вот я и на оробел. С помощью Божией надеюсь успеть в нашем деле.
– Отступаем, однако? – глянул Остерман на дядюшку не без удивления.
– Гжатск для сражения не пригоден. Солдаты утомлены. Милорадовича с корпусом всё ещё нет. Марков с Ополчением даже к Можайску не пришёл. Корпусу Остермана требуется значительное пополнение, корпусу Раевского и того боле.
Взявши графа с собой осмотреть ещё раз позицию у Гжатска, Михаил Илларионович заехал в Главный штаб справиться о важных и срочных новостях.
В штабе главнокомандующего ждали двое: адъютант Его Императорского Высочества полковник Шульгин и наблюдатель союзнического правительства Великобритании генерал Роберт Вильсон.
– Мало у меня забот! – шепнул Михаил Илларионович Остерману. – Прислали в одном лице английского шпиона и государева соглядатая.
Шульгин порадовал. Привёз поздравительное письмо от Константина: ненавистный ему Барклай де Толли хотя бы от Главной квартиры отставлен. Это раз, а два – Шульгин выказал мужество и привёл в Гжатск собранных на дорогах две тысячи мародёров. Судить разбойников перед неминуемым генеральным сражением – недосуг. Да ведь и в людях нехватка.
Кутузов пополнил сим сборищем корпус Остермана. В амуниции, в строю человек всякого сословия – дворянского, духовного, купеческого – солдат. И разбойник – солдат.
Вильсон пустился в разговоры, делясь с главнокомандующим встревожившим его наблюдением.
– Я проезжал селом, в котором французские разведчики собирались пополнить запасы продовольствия и фуража. И что бы вы думали, ваша светлость? Я видел десять трупов и видел десять мужиков с карабинами, с саблями и на французских конях! – Лицо у Вильсона было истинно британское, весь в себе, а ум все же напоказ. – Не кажется ли вашей светлости, что перед Российским государством возникает более серьёзная опасность, нежели Наполеон? Многочисленное крестьянское сословие, познав свою воинскую силу, может стать необычайно опасным для России, ибо народ пребывает в оной в рабском состоянии.
– Господин Вильсон! – взмолился Кутузов. – Моей головы хватает токмо на одного Наполеона. А то, что крестьяне бьют французов, так и слава богу! Враг, пришедший в Россию, должен бы знать, чего у него здесь не будет. А не будет у него – тыла.
Спровадив англичанина, Михаил Илларионович наконец-то выслушал донесения разведки. Французы сожгли Вязьму. В Царёво-Займище Коновницын, назначенный Барклаем де Толли командующим арьергардом – атаман Платов был отставлен, – сумел остановить конные корпуса Мюрата и Понятовского, пехоту Даву. Отличились три пионера[4] 1-го полка – Никифор Поносов, Онуфрий Тимошенко, Никита Яковлев. Под ружейным огнём опередили французов, забежали на мост, зажгли. Кинулись к плотине и умеючи спустили воду. Хлынул мощный поток, смёл с реки деревенские лавы, затопил и без того болотистые берега.
– Всем троим кресты! – распорядился Кутузов.
Война будничная
Наконец-то возле главнокомандующего объявилась свита. Два казака, прибывшие с Михаилом Илларионовичем из Петербурга, они были с ним и в Молдавской армии, подали белого коня, поставили скамеечку, и с этой скамеечки светлейший тяжко ухнул в седло.
В седле же держался воистину главнокомандующим. Даже тучность не портила картины: русский богатырь на заставе, на месте взорном.