Только вы не подумайте, что я выжил из ума, решив из трусости стать благодетелем царского палача. Плевать мне на него. Но, как я уже говорил, рикошетом эта опала непременно ударила бы и по зятю Малюты, а этого допускать было нельзя. Не видел я в окружении Иоанна хоть одного толкового человечка, за исключением думного дьяка Андрея Яковлевича Щелкалова. У всех в первую очередь на уме шкурные интересы и никакого стратегического мышления. Нет, может, как полководцы они замечательные, но в мирных делах – торговых, дипломатических и прочих – Борис дал бы им сто очков форы.
Взять того же князя Дмитрия Хворостинина. И вояка знатный, и учиться не брезгует – под Молодями он мои замыслы хватал на лету и только все время удивлялся, как сам не додумался до такой простоты, и род у него хоть и не из первейших, но весьма уважаемый. Опять же из Рюриковичей, а не каких-нибудь Романовых или Шереметевых, но…
Вот в этом «но» и скрыта основная загвоздка. Не стратег он. Да и характер у него тоже не царедворческий – смолчать или сказать уклончиво, но все равно добиться своего ему не дано. Правда, чего другого в избытке. Прям, честен, строен – не человек, а корабельная сосна. Вот только такие вверх не идут, разве что в исключительных случаях, когда в стране что ни год, то война, а ты – гений. Суворов вон даже генералиссимусом сумел стать при всей своей неуживчивости. Но он только исключение, которое лишний раз подтверждает правило. К тому же Хворостинин – не Суворов.
Про остальных вообще молчу.
И еще по одной причине я всеми силами стремился, чтобы Григорий Лукьянович не угодил в опалу. Если бы ему оставалось жить лет десять или хотя бы пять – имело смысл не мешать царю и даже помочь, натравив его величество на собственного палача. Но жизненный срок Малюты и без того подходил к концу. Ему оставалось всего ничего – меньше двух месяцев, так что можно и потерпеть его бесконечные злобные нападки. Пусть себе порезвится напоследок.
Более того, если Иоанн сейчас отправит его в опалу, то он, сам того не зная, еще и продлит его жизнь, потому что тогда Малюта не погибнет под Пайдой, а такое и вовсе ни к чему. Из опалы-то можно и отозвать. Выходит, получится только хуже, поскольку Иоанн вообще легко поддается на чужое влияние, особенно на пагубное.
К тому же сейчас царь особо Малюту и не слушал – чересчур важные дела маячили перед ним. В первую очередь надо управляться с ними, а уж потом снова приниматься за казни…
Глава 12Раз на раз не приходится
И одним из самых главных был прием послов осиротевших соседей из Речи Посполитой. Великий государь Сигизмунд II Август, король Польский и великий князь Литовский, Русский, Прусский, как я и предсказал в свое время Борису Годунову, а чуть позже, будучи в Серпухове, всего за несколько дней до смерти Сигизмунда, от нечего делать, князю Воротынскому, скончался 18 июля 1572 года. Умер он в такой нищете – а не надо держать у своей казны откровенных воров вроде Мнишеков, – что пришлось хоронить его в поношенном платье. Вместе с ним в небытие ушла и династия Ягеллонов – наследников мужского пола Сигизмунд, невзирая на свои многочисленные браки, не оставил. Родных братьев или хотя бы племянников он тоже не имел.
Встал вопрос: «Кто займет опустевший трон?» Если быть совсем точным: «Кого избрать?» Предполагаемых кандидатов из числа действительно серьезных претендентов на это место имелось пятеро: юный Эрнест, второй сын императора Священной Римской империи Максимилиана II, герцог Анжуйский Генрих[37], брат и наследник французского короля Карла IX, сразу два шведа – король Юхан III и его сын и наследник Сигизмунд, а также царь Иоанн Васильевич.
У каждого с точки зрения польских панов и шляхты имелись свои минусы и свои плюсы. Что касается последних, то наибольшими и самыми наижирнейшими обладал последний из кандидатов. Будучи весьма неугомонным и опасным соседом с массой территориальных претензий, царь в случае его избрания мог обернуться могучим повелителем, соединив в своих руках мощь двух держав. Особенно рьяно ратовали за его кандидатуру в великом княжестве Литовском, поскольку земли Короны Польской, как именовали Польшу, находились от Руси на безопасном удалении, за исключением Киевского воеводства. Зато литовские – вот они, начиная с уже захваченного Иоанном Полоцка и заканчивая тоже захваченным изрядным куском Ливонии.
Решить все споры мирным путем представлялось великим соблазном для ясновельможных литовских магнатов. Настолько великим, что они даже не задумывались о тиранстве, жестокости и самодурстве русского царя, наивно полагая, что законы Речи Посполитой утихомирят буйного деспота.
Особенно рьяно ратовали за кандидатуру Иоанна великий гетман Литвы Николай Рыжий из Радзивиллов, потомок Даниила Галицкого и рьяный защитник православной церкви князь Константин Острожский – один из самых крупных магнатов, а также все, кто их поддерживал. Они и были инициаторами перед сеймом и панами-радой[38] отправки к Иоанну Федора Воропая. Договариваться.
Случилось это еще летом, когда царь со страхом ждал, чем закончится очередное вторжение Девлет-Гирея. Учитывая, что визитер был неофициальным представителем, ничего конкретного на переговорах сказано не было. Воропай лишь хотел уточнить, готов ли Иоанн в случае его избрания подтвердить права и вольности шляхты. Убежденный, что крымский хан снова запалит Москву, после чего рванет за русским «хоронякой» на север, и тогда, как знать, возможно, придется бежать из Новгорода, Иоанн был сговорчив и охотно заверил посла, что обещает «ненарушимо блюсти все уставы, права и вольности…».
Более того, он оказался настолько любезен, что даже посулил «распространить их буде надобно». Зато об избрании кого-либо из своих сыновей не захотел даже слушать, невразумительно заявив, что у него два сына, как два ока, и он не расстанется ни с одним. Еще бы. Тут самому позарез резервный трон нужен, а они с сыном пристали. По той же причине – голова занята только Девлет-Гиреем – он, как бы опережая возможные щекотливые вопросы, долго и нудно распространялся об изменниках, из-за которых хан и сжег Москву. Нужно же было хоть как-то оправдать собственную трусость.
Но едва пришла долгожданная весть о разгроме татарских полчищ под Молодями, миролюбие его тут же закончилось. Первым делом – пьянки-гулянки и молебны по случаю победы не в счет – он написал откровенно хамское письмо Юхану III с требованием покориться, иначе ему будет то же самое, что и крымскому хану.
Лавры победителей татар под Молодями упорно не давали ему покоя, и поэтому Иоанн так быстро засобирался обратно в Новгород, причем забрал с собой кроме Воротынского практически всех воевод, которые раздолбали Девлет-Гирея. Именно по этой причине он и оставил за собой верховное главнокомандование, предполагая бить шведов лично. Очень уж ему хотелось отличиться, чтобы затмить славу Михайлы Ивановича. Кроме того, в ожидании послов из Кракова он решил, что самый лучший способ добиться избрания на трон Речи Посполитой – это побряцать оружием перед панами, авось станут посговорчивее.
Начала подготовки к грядущим боевым действиям я не застал, так как занимался доставкой Анны Колтовской в монастырь. Когда я появился в Новгороде, почти все было готово. Вот тут-то и настал мой черед.
Сразу скажу: особо кичиться мне нечем. Никаких таких новшеств я не внес ни в тактику, ни в стратегию русского войска. Кое-что в голове шевелилось, но требовало для введения слишком много времени, а армия должна была вот-вот выступить. Однако несколькими моими советами он воспользовался, выдав их за свои собственные.
Сделал он это тем более легко, поскольку каждый из них начинался невинным вопросом: «Как ты мыслишь, государь?» Ну а дальше следовали варианты. Один нормальный, остальные – для дураков, по примеру американских школьных учебников. Допустим, первым президентом США был: а) вождь Мамбу; б) хан Хубилай; в) мандарин Синь-Ляо; г) генерал Джордж Вашингтон. Теперь выбирайте. Выбрали? Правильно, молодцы. Получите еще одну порцию попкорна.
Вот и Иоанн тоже выбирал правильно. Выбирал и мотал на ус, а также на свою кучерявую с рыжиной бороду. Именно поэтому, когда русские войска вступили в земли шведского короля, никто в своих замках на территории будущей Эстонии даже не заподозрил неладное. Народ веселился, шумно отмечая Рождество Христово, пил, гулял, кутил и… застывал с открытыми ртами, обалдело глядя на дюжих ратников с красными, обветренными от морозца лицами, которые вваливались к ним в точности как писал поэт: «Средь шумного бала… случайно…»
Хотя нет. Это я уже погорячился. Отнюдь не случайно.
«Что говорит Закон Джунглей? Сначала ударь, а потом подавай голос», – поучительно напомнил медведь Балу внимательно слушавшему его Маугли.
Примерно так. Ни до, ни после в русских полках так истово не соблюдали маскировку. Вот в дальнейшем, уже после захвата очередного замка, ратники при прямом попустительстве царя действовали далеко не так, как мне бы хотелось, но тут не помогали и мои притчи. Иоанну нужен был шум до небес, а также перепуганные ливонские дворяне из числа тех, кто сумеет выжить, а потом расскажет польской шляхте, насколько жесток русский государь со своими врагами.
– Чрез то и они устрашатся, – назидательно говорил мне Иоанн.
– Может, лучше, чтобы они тебя полюбили, государь? – предлагал я альтернативу.
– Любовь скоро проходит, но ежели я засею их сердца страхом, он останется в них надолго. К тому ж любовь надо проявлять к самим будущим подданным, а как я могу оное сотворить? – разводил он руками. – Страх же заразен, яко железá[39]. В одного вселю, ан глядь – сотни им захворали.
Что и говорить, убийственная логика. Крыть мне было нечем, и приходилось замолкать.
Правда, не сразу, но удалось уговорить, чтобы наиболее богатых горожан, в том числе и евреев, все-таки отпускали за выкуп. Поначалу он не соглашался и на это, заявив, что для получения денег человеку вовсе не обязательно обещать свободу. Поджаренные пятки – верный способ получить все до последней полушки. Однако тут я оказался более убедителен, к тому же казна Иоанна, невзирая на его безудержное хвастовство, была почти пуста и он остро нуждался в серебре. Словом, уговорил.