юдатель прибавляет, что в случае неудачи русский ратник все свое спасение полагает в быстром бегстве, но если он захвачен неприятелем, то не защищается и не просит пощады, а молча покоряется своей участи; тогда как турок в таком случае бросает оружие, умоляет о жизни и протягивает руки вверх, как бы предоставляя связать себя и обратить в рабство; татарин же, напротив, сбитый с коня, продолжает отчаянно обороняться зубами, руками и ногами до последнего издыхания. Конечно, этот отзыв о характере трех народов справедлив только в своей основе, но вообще является преувеличением. Сравнительно с конницей, более стойкости в открытом бою обнаруживала русская пехота; в особенности она дралась хорошо, если могла воспользоваться какой-либо опорой, например лесом, оврагом, обозными телегами и т. п.
Итак, русская рать XVI столетия, превосходившая боевыми качествами азиатские и вообще восточные народы, по отношению к западным европейцам представляла, собственно, превосходный материал, которому недоставало только обработки, чтобы не уступать в военном отношении никому в мире. Русское племя по характеру своему одно из самых воинственных на земном шаре. Эту черту оно, несомненно, доказало своей долгой историей, наполненной многими и упорными войнами, добровольными подвигами удали и молодечества по отношению к соседям и своей постоянной готовностью вступить в борьбу с кем бы то ни было. Та же черта ясно сказывалась (и сказывается) в наклонности русского человека по всякому поводу давать волю своим рукам; известно также, что жестокий кулачный бой всегда составлял любимую забаву русской молодежи; по свидетельству одного иноземца первой половины XVI века, этот бой иногда делался до того горячим и упорным, что на месте оставалось несколько мертвых тел. Воинственность сказалась и в наших богатырских былинах, и в древнем народном обычае решать свои споры «полем», т. е. судебным поединком, который только во второй половине XVI века стал выходить из употребления благодаря церковному осуждению и усложнившемуся гражданскому процессу (особенно допущению наемных бойцов). А что касается до другого качества, необходимого для хорошей боевой армии, до способности к строгому подчинению или к т. наз. дисциплине, то и это качество Русский народ доказал целой своей историей. Но Московское правительство в XVI веке, при всех своих заботах об умножении военнослужилого сословия, о введении огнестрельного оружия (огненного боя), об укреплении городов и т. п., все еще не пришло к сознанию о необходимости постоянных военных упражнений и постоянного, сколько-нибудь правильного обучения ратному строю. В мирное время ратные люди часто собирались на сторожевую службу и на смотры; но не видно, чтобы они обучались военным построениям, правильным, быстрым движениям и оборотам, а также и самому искусству владеть оружием. Не видно также и особого старания о введении единообразного вооружения в разных частях. Сам Иван IV, столь много воевавший и обнаруживший помянутые выше заботы, по-видимому, совсем не радел о сколько-нибудь сносном обучении войска и систематической. подготовке его к бою, ограничиваясь в этом отношении старыми отжившими приемами и ратными обычаями, на которые более всего наложила свою печать татарская эпоха, татарское влияние. Для развития боевых качеств и чувства воинской чести недоставало также и достаточных поощрений, т. е. хорошей системы повышений и наград за отличия. Начальным людям за успешное дело давались золотые монеты или медали и куски шелковых материй на платье, — вот обычные немногие награды того времени, за исключением, конечно, земельных пожалований{79}.
С окончательным отделением западнорусских епархий в особую митрополию в XV веке, число восточнорусских или московских епархий простиралось до осьми; Московско-Владимирская, Новгородско-Псковская, Ростовская, Суздальская, Муромо-Рязанская, Тверская, Коломенская, Пермско-Вологодская; девятую ставила Сарская, или Сарайская, так как с разрушением Сарая епископ Сарский и Подонский переселился в Москву на Крутицы и не имел особой епархии, а владел рассеянными в разных местах монастырями и имуществами. В XVI веке из вновь завоеванных земель на средней и нижней Волге образовалась десятая епархия, Казанская. При учреждении патриаршества, как мы видели, Псковская епархия была выделена из Новгородской, устроено еще несколько епископских кафедр, некоторые прежние епископии возведены в достоинство архиепископий, а прежние архиепископии в митрополии.
Учреждение патриаршества имело более внешнее значение. Оно окончательно установило полную автономию Русской церкви или ее независимость от Константинопольского патриарха и возвысило Московского первосвятителя на степень, равную с древними восточными патриархами. Но внутренняя зависимость нашей иерархии от верховной власти не только не изменилась, а еще более упрочилась с развитием царского самодержавия. При таком развитии власть московского митрополита, а потом патриарха по отношению к другим русским епископам была незначительна и имела только характер старшинства. Высшим духовным авторитетом на Руси, как и в прежние века, представлялся съезд или собор иерархов. Московский митрополит был естественным председателем на соборе, а за его отсутствием или при выборе нового митрополита место председателя занимал старший по нем иерарх, преимущественно архиепископ Великого Новгорода. Совершившееся недавно объединение государственное, конечно, вызывало настоятельную потребность и в более тесном объединении церковном, ибо в эпоху удельной раздробленности областная иерархия неизбежно вырабатывала многие черты местных отличий и неодинаковых обычаев. Поэтому мы видим, что в XVI веке особенно часто собираются церковные соборы, и собираются, очевидно, по желанию самой государственной власти. Кроме разных вопросов, касавшихся внутреннего благоустройства Русской церкви и упорядочения ее обрядовой стороны (примером чему в особенности служит собор Стоглавый), соборы эти созывались частью по вопросу о поземельных владениях духовенства, поднятому в конце княжения Ивана III, частью по поводу разных ересей, которым толчок дало известное движение так наз. жидовствующих.
Что касается до вопроса о праве духовенства владеть населенными землями, против которого восставали Нил Сорский и его последователи, то, несмотря на вышеуказанные попытки Ивана III и Ивана IV к ограничению итого права, в конце концов оно осталось почти непоколебимым. Иосифу Волоцкому и его ученикам нетрудно было отстоять вообще церковное и в частности монастырское землевладение потому, что оно наиболее соответствовало условиям и потребностям Московского государства, русской общественности и религиозности того времени. Точно так же характер внутреннего управления и церковного суда в каждой епархии вполне соответствовал современному гражданскому строю. Так, на службе при архиерее мы видим множество светских людей, каковы: бояре, дети боярские, дьяки, подьячие и целый сонм низших служебных служителей, т. е. приветчиков, доводчиков и проч. В делопроизводстве здесь укрепилось то же приказно-дьяческое начало, как и в других отраслях государственного управления. Низшее духовенство, т. е. священники и монахи, составляют по отношению к архиерею сословие тяглое, обложенное в его пользу разными податями и поборами. Но меж тем как городские и сельские священники безропотно подчинялись архиерейскому тяглу, сколько-нибудь значительные монастырские общины нередко стремились освободиться от епархиальной власти и поставить себя под непосредственное покровительство самого царя. Наглядный пример такого стремления мы видели в деятельности Иосифа Волоцко-го. Архиереи по-прежнему творят в епархии свой суд и собирают свои доходы посредством десятильников, которые прежде избирались из архиерейских бояр, а в XVI веке назначаются из архиерейских боярских детей; своим боярам и детям боярским архиереи раздавали поместья из церковных земель; кроме того, они пользовались известной частью от судебных пошлин. В XVI веке при развитии Московской государственности, верховная власть обратила свое внимание на служилых архиерейских людей и ограничила прежнюю самостоятельность архиерейского двора. Так, уже в Столглавом соборе были изданы постановления, вследствие которых назначение архиерейских бояр и дьяков стало происходить с царского утверждения, и они, таким образом, входили уже в общий состав государственных чиновников. Стоглавый собор строго предписал архиерейским десятильникам ограничиваться своими полицейскими обязанностями и не вмешиваться в дела собственно духовные, например в наблюдение за церковным благочинием, для которого учреждены были особые поповские старосты. Но предписания эти часто не исполнялись, и вообще низшее духовенство, особенно белое, много страдало от притеснений и вымогательств со стороны десятильников и их слуг, этого мирского воинства, состоявшего на службе архиереев.
Белое духовенство, при недостатке грамотности, еще не могло получить характер отдельного, наследственного сословия, а набиралось по-прежнему из вольных людей, обученных грамоте. Прихожане обыкновенно сами выбирали себе какого-либо мирянина в священники и за своей порукой представляли его архиерею для наставления. Для сего кроме грамотности требовались известный возраст, именно не менее 30 лет (дьякону не менее 25 лет), и некоторые нравственные качества, т. е. чтобы избираемый не был пристрастен к пьянству, игре в зернь и не был судим за уголовные преступления и т. п. Приходская община обязывалась доставлять избранному ей священнику и церковному причту известное количество съестных припасов, пахотной земли и лугов. Но духовенство церквей кафедральных и вообще соборных не подлежало выбору мирян, а назначалось непосредственно высшей духовной властью и получало на свое содержание, как ругу, т. е. определенное жалованье и довольствие из казны, так и земельные наделы или разные церковные доходы и пошлины.
Сильный толчок, данный историческими обстоятельствами к размножению русских монастырей в эпоху татарского владычества, продолжал действовать с той же силой и в эпоху последующую. Числом вновь основанных обителей (насчитываемых до 300) эта эпоха даже превосходит предшествующую. Главные причины размножения монастырей были приблизительно те же, что и прежде, а именно: развитие аскетизма и стремление к подвигам благочестия, возбуждаемое соревнованием к прославленным святым инокам, идеальное представление об иночестве как об ангельском чине, с одной стор