«На столе не было прежде таких прихотей как теперь; бывало хороша гусятина с грибками, кашка с перчиком, печенка с луком или чесноком, а еще лучше каша рыжовая (рисовая) с шафраном. Вина венгерского не злоупотребляли, а скромно пили мальвазию, медок и горелку».
«Наши жонки ходят теперь в богатых платьях; подолок колышется; а дворянин на ножку как сокол заглядывается. Лучше бы наши жонки убирались в старые застегнутые наглухо казакинки и носили зашнурованные назади распорки, да плюндрыки (панталоны) по-немецки; не так бы легко подкрадывалась любовная бредня. А теперь хотя с рогатиной на страже стой, не устережешь этого беса».
В подобных жалобах ясно отражается напор чужеземных обычаев на Западную Русь — напор, которому она не могла с успехом противостоять по условиям своего общественного состояния. Для истории в высшей степени любопытно наблюдать это столкновение русской и польской культуры на почве Западной России. По своему возрасту и по своим источникам русская культура вообще старше и обильнее польской. Когда поляки еще не выступали на историческую сцену из своего лесистого и болотистого Привисленского угла, могучее русское племя своими ветвями уже занимало широкие полосы земли на восток и на запад от Днепра на пограничье Греко-Римского мира, из близких отношений с которым черпало начатки классической культуры. Ранние торговые сношения с отдаленными народами востока и запада знакомили Русь как с гражданственностью латино-немецкой, так и с богатой культурой персидской и арабско-мусульманской. Неоспоримые исторические свидетельства говорят нам, что в первой половине IX века, когда Польша едва только начинает выступать из мрака неизвестности, русские купцы уже торговали, с одной стороны, на берегах нижнего Тигра и Евфрата, в Багдаде; а с другой — на берегах верхнего Дуная в Регенсбурге. Последующие века отмечены сильным притоком византийской образованности, влиявшей при посредстве не только торговых, но и в особенности церковных сношений.
Только с XIII века, со времени татарского ига, начали изменяться взаимные отношения культур русско-византийской и польско-латинской. Хотя это варварское иго всей своей тяжестью налегло собственно на Восточную Русь, а Юго-западную угнетало сравнительно недолго, но и здесь оно поразило самые главные ее центры, каковы Нилич, Владимир Волынский и в особенности Киев — это древнее средоточие русской образованности. Несмотря на свой упадок, русская культура еще долгое время сохраняла притягательную силу, как это видно из обрусения самих завоевателей Западной Руси и освободителей ее от татарского владычества — литовских князей. Только окатоличение и ополячение литовско-русской династии Ягеллонов, а вместе с тем окончательная потеря центра как политической, так и культурной самостоятельности склонили весы на сторону польского влияния. На помощь последнему приспело то мировое движение западноевропейской цивилизации, которое известно под именем Возрождения наук и искусств. Это движение, в свою очередь, осложнилось еще иным великим движением, известным под именем Реформации. То и другое движение коснулось Польши, находившейся под непосредственным действием латино-немецкой культуры, и произвело здесь заметное процветание образованности благодаря распространению школ, книгопечатания, постоянным поездкам для образования в западную Европу и приливу иноземцев, особенно благодаря оживленной борьбе протестантизма с католичеством и их взаимному соперничеству на поприще школьном и литературном. Таким образом, XVI век, и особенно вторая его половина, является эпохой расцвета польской образованности, правда довольно поверхностной и обнимавшей только одно высшее сословие, тем не менее довольно блестящей и привлекательной. Сей расцвет особенно ярко обозначился в области польской литературы, которая в эту эпоху представила целый ряд выдающихся писателей, большей частью владевших равно литературным языком, как латинским, так и польским. В особенности заслуживают внимания: поэты Николай Рей из Нагловиц, Ян Кохановский, Шимонович и Фабиан Кленович; историки и историко-географы: Мартин Кромер, Матвей Меховий, Мартин и Иоахим Бельские (сын и отец), Димитрий Суликовский (архиепископ Львовский), Красинский, Гвагнин, Рейнгольд Гейденштейн (секретарь Яна Замойского) и Матвей Стрыйковский. Последний, бывший воином, а потом каноником, одинаково владевший стихом и прозой, написал на польском языке обширную литовско-русскую хронику, которую начал с мифического предка литовских князей римского выходца Полемона и довел ее до Стефана Батория. Главными источниками для его литовско-русской хроники послужили русские летописи, как более древние, так и те, которые появились в западной Руси в XV и XVI веках. Но рядом с ними он черпает свои повествования из латино-польских исторических трудов, и вообще западнорусская история изложена у него с точки зрения польско-католической.
Западная Русь, при явной отсталости в образовании и, так сказать, при старомодности своей гражданской культуры, естественно, должна была во многом подчиниться влиянию этого расцвета польской образованности и наружного лоска западноевропейской цивилизации, отражавшейся на польских нравах и обычаях. И однако влияние это в ту эпоху еще не было так велико, как могло бы показаться с первого взгляда. Лишенные культурного средоточия гражданского, т. е. чисто русской столицы с национальной русской династией и русским двором, запад-нору ссы, как известно, нашли могучую опору для сохранения своей народности в православной церкви, которая налагала крепкую печать не только на их внутреннее мировоззрение, но и на самые внешние стороны их быта. К сожалению, как мы видели, положение самой Западнорусской церкви в эту эпоху было бедственное, а наступившая Брестская уния произвела в ней известный раскол. Но и при всех неблагоприятных обстоятельствах такая крепкая народность и такая старая своеобразная культура, как русская, не могла легко уступить напору польско-немецкому без долгой борьбы и без сильного воздействия со своей стороны. До сих пор историческая литература довольно много говорила о польском влиянии на Западную Русь, но очень мало или почти ничего о влиянии обратном, т. е. русском, на польскую народность. Между тем это последнее влияние, по разным признакам и соображениям, долженствовало быть весьма значительное, как в складе общественной жизни, так и в частном, семейном быту, в языке, внешнем убранстве, военном деле, сельском хозяйстве и т. д. В высших слоях Западной Руси, таким образом, из смешения обеих народностей начал вырабатываться новый тип: польско-русский. «Русь полячилась, а Польша русела», по удачному выражению одного из польских писателей нашего времени. Из ополячивающихся русских фамилий стали выходить многие общественные деятели Речи Посполитой, стяжавшие себе известность на разных поприщах, т. е. государственные люди, полководцы, богословы, ораторы, писатели, поэты и т. д. Этот могучий приток русских сил более всего способствовал подъему сравнительно небольшой I!ольской народности на значительную политическую высоту и сообщил ей на некоторое время много внешнего блеску.
Плодородные земли Юго-западной Руси по преимуществу сделались предметом польских захватов и польской колонизации. Поэты польские стали воспевать эти благодатные края в своих произведениях. Любопытна в сем отношении прекрасная латинская поэма, написанная помянутым выше Кленовичем и озаглавленная Роксоландия, т. е. Русь. Он описывает собственно Русь Галицкую и дает целый ряд идиллических картин по отношению к ее природе, городам, селам, населению, земледелию, скотоводству и, между прочим, яркими красками рисует печальную страсть простого народа к водке.
В данную эпоху огромное большинство западнорусского дворянства еще сохраняло свою народность, т. е. православную религию и русский язык, который по-прежнему оставался языком правительственных и судебных актов. Это господство русского языка сказалось и в новом издании Литовского статута.
После Люблинской унии Великого княжества с короной явилась настоятельная нужда пополнить Литовский статут и более согласовать его с польским законодательством. Нужно было устранить из него многое, что прежде обусловливало отдельность Великого княжества, притом земли Киевская, Волынская и Брацлавская, хотя и отошли к короне, но сохранили за собой судоустройство по Литовскому (точнее, Русскому) статуту. Для его пересмотра назначены были комиссии, которые вносили в него разные поправки. Последняя комиссия, председательствуемая литовским подканцлером Львом Сапегой, была назначена Баторием. Окончательная редакция статута была представлена уже после него на Варшавском коронационном сейме 1588 года и получила утверждение от нового короля Сигизмунда III. Это так называемый Третий Литовский статут; хотя он также был переведен на польский язык, но официальное его издание тогда же напечатано по-русски в виленской типографии братьев Мамовичей.
Около того же времени, именно в 1581 году, учреждено королем Баторием постоянное верховное судилище для великого княжества Литовского, или так наз. Виленский трибунал, который известную часть в году заседал в Вильне, а другие части в Минске и Новогродке. Права и обряды сего трибунала, подписанные литовским канцлером Воловичем, были напечатаны по-русски в той же типографии Мамовичей. Для Юго-западной Руси сначала учрежден был трибунал Луцкий, а потом он соединен с коронным трибуналом (1589 г.), так как эта Русь уже причислялась к землям Польской короны.
Меж тем как дворянское сословие Западной Руси в XVI веке ясно вступило на путь ополячения, мещанское и в особенности крестьянское сословия крепко держались своей русской народности. Для отклонения их от национальной церкви, как известно, придумана была и введена церковная уния, долженствовавшая служить и проводником полонизма. На первых порах городское сословие обнаружило значительную энергию в борьбе с этой унией, опираясь преимущественно на свои братства. Но в самой среде русского городского населения уже во второй половине XVI века резко обозначилс