война. Вначале, пока она ограничивалась нерешительными действиями и взаимными опустошениями, переговоры о мире не прерывались. Но в январе 1563 года Иоанн лично выступил в поход с большим войском и осадил древний русский город Полоцк, по своему положению на Двине важный как для Литвы, так и для Ливонии. Для этого похода одной посохи, т. е. земской рати, конной и пешей, было собрано более 80 000 человек, а главное, для обстреливания крепости привезен был большой наряд, т. е. тяжелые осадные пушки, называемые «павлинами» и «огненными», т. е. бросавшие каленые ядра. Такими ядрами выжгли 300 сажен деревянной стены, так что 7 февраля взяли острог, или посад, расположенный за Полотою, а неделю спустя Станислав Довойна, воевода литовский, сдал и самый город, или кремль. Этот воевода и епископ полоцкий Арсений Шишка, взятые в плен, отосланы в Москву вместе с некоторыми знатными воинами и гражданами; но бывших в городе польских ротмистров с 500 товарищами царь одарил шубами и отпустил в отечество. С гражданами вообще царь обошелся милостиво; только захваченные в городе жиды подверглись жестокой участи: будучи ненавистником жидовства вообще, Иоанн, по словам летописи, велел их утопить в Двине вместе с семьями.
Высоко ценя приобретение Полоцка, царь принял все меры, чтобы удержать его и укрепить за собою. Он оставил в нем воеводою известного князя Петра Ивановича Шуйского, а товарищами — его двух братьев Серебряных-Оболенских, князей Василия и Петра Семеновичей. Воеводам царь дал подробный наказ, как чинить стены, чистить и углублять рвы и вообще беречь город и от внезапного приходу литовских людей, и от измены жителей. Поэтому в город, т. е. в кремль, только в торжественные праздники дозволил он пускать в Софийский собор граждан из острога, или посада, и то понемногу и усилив на то время везде стражу. В городе он велел сделать «светлицу» (род гауптвахты), где ночевали бы очередные военные начальники с своими людьми, а по городу ночью постоянно ходили дозоры с фонарями. Для производства суда велено устроить в остроге судебню и выбрать из дворян «добрых голов», которые бы судили людей по их местным обычаям безволокитно и без посулов и поминов, в присутствии бурмистров и выборных земских людей.
С известием о взятии Полоцка царь послал в Москву к митрополиту и семейству своему нескольких знатных людей, вместе с шурином своим кн. Михаилом Темрюковичем Черкасским. В грамоте митрополиту Макарию говорилось: исполнилось пророчество чудотворца Петра митрополита о граде Москве, «яко взыдут руки ее на плеща врагов». Когда Иван Васильевич возвращался из похода, то ему оказана была самая торжественная встреча от духовенства, бояр и всего народа. В Полоцке учреждена архиепископская кафедра, на которую поставлен Трифон, бывший епископ Суздальский. С крымским ханом Девлет-Гиреем уже лет семь как не было мирных сношений, и татарские гонцы были задержаны в Москве; ибо, подстрекаемый Сигизмундом, хан вероломно во время мира нападал на московские украйны. Теперь на радостях Иоанн послал в Крым Афанасия Нагого с богатыми подарками из полоцкой добычи, а именно с литовскими конями в седлах и уздах, отделанных серебром, и с королевскими дворянами-пленниками. Главною же целью посольства было возобновить мирные сношения, чтобы по возможности обеспечичь себя со стороны крымцев.
С Сигизмундом тоже возобновились переговоры. В Москву в декабре 1564 года приехало большое литовское посольство, с Юрием Ходкевичем, Григорием Воловичем и Михаилом Гарабурдою. Они просили о полугодовом перемирии; но так как послы не соглашались на уступку Полоцкого уезда и Ливонских земель, то им отказали, считая эту просьбу только за желание выиграть зимнее время, тогда как московские рати уже были готовы начать зимний поход. Посольство уехало. По царскому приказу в январе двинулись московские воеводы из Полоцка, Вязьмы, Смоленска и Дорогобужа: они должны были сойтись под Оршею и отсюда под главным начальством кн. Петра Шуйского идти на Минск и другие места. Но поход сей кончился бедственно. Полоцкие воеводы, очевидно не рассчитывая встретить неприятеля в поле, шли с своею ратью очень оплошно; а другие воеводы еще не успели с ними соединиться. Недалеко от Орши на них внезапно ударило польско-литовское войско, предводимое трокским воеводою Николаем Радивилом Рыжим. Русские не успели надеть свои доспехи, ни устроиться в полки. Местность случилась лесистая и тесная, так что развернуться было негде; а Литва, ударив на передовой отряд, тотчас его разгромила и погнала назад на главную рать, которая тоже смешалась и дала тыл. Поражению способствовала смерть главного воеводы кн. Шуйского, который пал вместе с двумя князьями Палецкими; а воеводы Плещеев и Охлябинин попали в плен. Но так как дело произошло к ночи, то большая часть войска успела спастись и ушла в Полоцк. Таким образом, 50 лет спустя после великой Оршинской битвы около тех же мест произошло новое, хотя не столь тяжкое, поражение русской рати, которое уменьшило радость о завоевании Полоцка (как тогда Смоленска). Это поражение послужило для нас началом многих других неудач. Между прочим, вслед за ним князь Андрей Курбский, один из лучших московских воевод, изменил Иоанну и убежал в Литву{40}.
Дело в том, что уже произошла важная перемена в самом Московском правительстве: наступила печальная эпоха казней и опричнины.
VIIЭпоха казней и опричнины
Перемена в отношении Сильвестра и Адашева. — Кончина Анастасии. — Опала советников. — Второй брак царя. — Новые любимцы и начало боярских казней. — Поручные записи. — Бегство Курбского в Литву и его переписка с Иваном Васильевичем. — Кончина митрополита Макария. — Странный отъезд царя. — Учреждение опричнины и ее характер. — Александровская Слобода. — Так наз. борьба с боярским сословием. — Игумен Филипп Колычев. — Поставление его на митрополию. — Его обличения тирану и низложение. — Убиение Владимира Андреевича. — Царский погром Великого Новгорода. — Страшные московские казни. — Нашествие Девлет-Гирея на Москву. — Повторные браки Ивана Васильевича. — Симеон Бекбулатович. — Переговоры с Елизаветой Английской о союзе. — Послание Кирилло-Белозерскому игумену.
Как 1547 год явился резким переломом в царствовании Ивана IV — переломом от бедственного времени к целому ряду славных деяний внешних и важных мероприятий внутренних, так и 1560 год представляется — если не столь резкою, все-таки заметною — гранью между блестящим тринадцатилетним периодом Иоаннова царствования и последующею печальною эпохою его тиранства. Такие яркие противоречия и перемены в жизни и деятельности одного и того же государя были бы странны и непонятны, если бы мы не имели достоверных исторических свидетельств о том благотворном влиянии, которое оказывали на молодого царя иерей Сильвестр и Алексей Адашев, и о том близком участии, которое эти два незабвенных мужа принимали в делах правления в означенный тринадцатилетний период. Сильвестр действовал на Иоанна по преимуществу своим строгим, учительным словом, взывая постоянно к христианской добродетели, к чистоте душевной и телесной и напоминая о неподкупном правосудии Царя Небесного, перед которым нет изъятия для царей земных. Адашев с юности привлекал Иоанна своим светлым умом и кротким характером. Незаметно, чтобы оба эти мужа пользовались своею близостью к государю в личных видах, т. е. стремились бы к почестям и накоплению богатств: Сильвестр все время оставался протоиереем придворного Благовещенского собора и даже не сделался царским духовником; Адашев только в 1556 году достиг сана окольничего. Влияние их сказывалось в общем направлении государственных дел и особенно в назначениях на правительственные места воевод и наместников, а также в раздаче поместий и кормлений. Отсюда понятно, почему около этих неродовитых людей собралась многочисленная партия из старых знатных родов. Естественно было, что Сильвестр и Адашев хлопотали по преимуществу в пользу лиц, связанных с ними приязнию или чем бы то ни было; но нет оснований предполагать, чтобы они в этом случае злоупотребляли своим влиянием и выдвигали большею частью людей недостойных; ибо дела правительственные шли при них хорошо, даже не слышно обычных жалоб народа на неправосудие и обиды от сильных людей.
При упоминании о блестящем периоде Иоаннова царствования с именами Сильвестра и Адашева обыкновенно связывается еще третье имя — супруги царя Анастасии, и не напрасно. Самый этот период продолжался ровно столько лет, сколько Анастасия прожила на свете супругою Ивана IV; отсюда ясно, как велико было ее умиротворяющее влияние на страстную, порывистую натуру царя, который, по всем данным, любил ее очень сильно. Заслуга Анастасии Романовны перед Россией тем возвышеннее, что после известного случая в 1553 году, когда часть бояр — преимущественно сторонники Сильвестра и Адашева — отказывалась присягнуть ее сыну младенцу, она едва ли питала особое расположение к сим двум мужам. Не видно однако, чтобы она старалась воспользоваться любовью мужа для их свержения или для возвышения их противников. Хотя источники исторические (напр., Курбский) относят к числу этих противников ее братьев, Данила и Никиту Романовичей, но и с их стороны не знаем каких-либо особых враждебных действий против главных царских советников, и они все время ограничиваются довольно скромным значением при дворе и в делах правительственных.
Помянутый случай во время болезни Ивана IV не изменил тогда же его отношений к Сильвестру и Адашеву, и около семи лет после того продолжалось их влияние на управление. Хотя Иоанн и сохранил неприятное воспоминание о сем случае, но, очевидно, не это обстоятельство послужило главною причиною его охлаждения к своим советникам и привело к полному с ними разрыву. Такою причиною была сама страстная натура Иоанна, глубоко испорченная небрежным воспитанием, дурными привычками и тревожными впечатлениями детства. В тяжелый момент, во дни московских пожаров и мят