о смотрит на человека, который наводит на него ужас. Он само порождение тьмы. Он сама месть, выкопанная из чрева земли, ощетинившаяся мышцами и шумом. Время замедляется, потом ускоряется. Вся память катится назад.
Острый нож пронзает уязвимую кожу на его шее, врезается в плоть, теплая кровь орошает воротник его рубашки.
Все в порядке, говорит он. Несуразная фраза. Мальчишеская фраза. Ряд слов, которыми он всегда пользовался, чтобы заполнить пустоту между ужасом и признанием: Все в порядке, папа. Мама, все хорошо. Все в порядке, синьор.
Карло лежит на спине, сверху его удерживают сильные руки и ноги, а еще есть клинок, он ищет что-то и, кажется, не может найти под щетиной его кровоточащей шеи. Его рот знает, что нужно открыться, но все слова оставили его, кроме одного — его имени:
Карло. Это шепот, беспомощный и бесполезный, и все в порядке, синьор, все в порядке.
Мозолистая рука накрывает его рот, вместо воздуха он теперь получает вонь и пот. То, что было снаружи, заползло внутрь. То, что было человеком, стало зверем. Он, который прежде вел солдат к победам, теперь в одиночестве, смотрит на тысячу черных ночей, облаченных в связки и кожу. Именно чернота обволакивает все его мысли. Она гнет время, она сгущает воздух до такой степени, что он не в силах повернуть голову. Он не может ничего, только слышать звуки своего имени, падающие из этого жесткого рта, как расколотая кость, из которой высосан мозг.
Фучелли, говорит незваный гость. Он смотрит на него почти со скукой. Глаза холодные, как камень, яркие, как река, в красной оправе, и в них смерть.
Фучелли.
Карло закрывает глаза. Потом открывает. В палатку прокрадывается еще кто-то, одетый в белое, ростом не больше ребенка. Грубые руки разводят в стороны его ноги, одновременно разводят в стороны и его руки, прижимают к земле. Сколько рук? Сколько человек? Он воображает привидения и призраков, вспоминает свои беспорядочные кошмары и бесконечные сны. Но это люди, напоминает он себе, наделенные плотью, костями, кровью, заточенные ненавистью. Они — дикари, вскормленные всем тем, от чего мир всегда отказывался.
Пояс на нем ослабляют, брюки расстегивают, с него сдергивают трусы. Он пытается вырваться, и тут ему в бедро вонзается нож, это происходит так быстро, что сталь не успевает согреться, когда кончик клинка извлекают из его тела. Клинок ползет по середине его живота, с любопытством опробует мягкое тело над волосами. Он сползает к чувствительному треугольнику лобка. Он обнюхивает раздвоенную кривую его ягодиц, потом подбирается к его анусу. Карло замирает, он взят в заложники, и его охватывает дрожь дурного предчувствия. Из какого-то места в его голове, где нет ни одного слова, в этом пространстве, предназначенном только для самых особых из безмолвных ужасов, он осознает, что чужая рука тянется к основанию его пениса, тянет его, а другая рука проскальзывает под его подбородок и откидывает назад его голову, чтобы он не видел, что сейчас случится, и не мог подготовиться к жестокому отсечению ножом. Потому что именно это и случится.
Он сопротивляется этой руке, опускает подбородок с такой силой, что начинает задыхаться. Полощется черный занавес. Слезы. Пожалуйста. Пожалуйста. Аиютами. Помогите мне. Ему безразлично, что он молит их. Ни одно слово не имеет значения. Любое движение бесполезно. Любое воспоминание блекнет перед лицом этой циклопической, лихорадочной болезни, пожирающей его, прогрызающейся наружу из каждой его поры. То, что он обмочился на руку, водящую клинок у основания его пениса, что его заднепроходные мышцы сокращаются, и от него теперь воняет, что его выворачивает наизнанку, что он дрожит и умоляет, выстанывая свое имя, что оно отскакивает от потной ладони назад в его горло, что он вынужден глотать свои собственные мольбы — все это Карло предпочтет забыть. Он будет говорить, что все это случилось с другим человеком, который и не человек вовсе.
Потом абиссинец соскальзывает с его груди, и на мгновение бесконечный ужас отступает, потому что разве может человек сотворить что-то страшнее этого?
Тарику, говорит человек.
Эта паника — оторвавшаяся ресничка в глазу Карло, назойливое предупреждение о том, что если он не сделает чего-то, то получит то, что имеет сейчас: привязанные руки и раздвинутые ноги, брюки на коленях, он, изгвазданный собственным дерьмом пленник ножа, который начинает свою скрупулезную работу. Узрите мужчину, посмотрите, как он съеживается и дрожит, какой он беспомощный, словно девушка в руках насильника.
Огромный и древний груз отяжеляет его голову. Он чует кровь. Он чует свой стыд. Он предчувствует кровавую расправу, которая сделает его трофеем и жертвой, представлением и символом, чем-то другим, что уже нельзя назвать живым человеком. И теперь этот жесткий кулак снова и снова молотит по его голове. Смотри: черные птицы. Смотри: умереть легко. Если захочет, он может покончить с этим. Он может затворить слух и позволить им закончить начатое, пусть делают, что хотят. Но смогу ли я вернуться? Он повторяет это в грязную ладонь и ждет ответа сквозь нескончаемый шум в голове.
Откуда-то: Фифи называет его имя. Но Карло нет, а потому нет и имени, нет ничего, что удерживало бы его цельным в этом изувеченном трещинами мраке. Он призрак; он метафора, сломанная кожура умирающего. Камни падают с деревьев. Плоды прорезаются из земли. Как это просто — пройтись по долине неба. Правое становится левым. Вверх означает об землю. То, что творит человека, теперь может его и растворить. Пистолетный выстрел. Непреходящая боль во всем теле. Тяжелые ноги пробегают мимо его головы. Прикосновение к его лбу. Он закроет глаза и заснет, а когда проснется, все это пройдет, как не было.
Карло. Она говорит на этом пугающем языке.
Он слышит: Фавен?
Он слышит: Пожалуйста, Сеифу.
Потом он открывает рот, удивленный своей свободой, открывает глаза и видит мир, забрызганный каплями слез и крови.
Он позволяет ей повторить: Карло. Он позволяет ей прижать его тело к ее. Позволяет ее руке поднять на нем брюки и скрыть его стыд, прижать материю к его шее. Она делает все, только не рассеивает его унижения, и на полпути его распада происходит это: ужас вырывается на свободу и плывет бесконтрольно, ничем не сдерживаемый. И по мере того как ужас раскручивается внутри него, он начинает выкрикивать имя: Ибрагим! Ибрагим!
Глава 14
Пусть живет. Это все, что говорит Сеифу, стоя перед Кидане, усталый и измотанный. Я его отпустил. Его лицо — перекореженное полотно эмоций столь пугающих, что Хирут боится их расшифровывать.
Хирут уходит в тень к самой дальней стене рядом с Минимом, она не в силах оторвать глаз от происходящего. Аклилу и его люди расположились на холмах, готовятся к операции возмездия, помогают жителям деревень переместиться в окружающие горы. Женщины, старики, дети уже начали путь от дома, они несут воду, корзинки с едой, спешат, чтобы уйти от бомбежек и рейдов.
Кидане опять недоуменно качает головой. Мы убили всех его телохранителей, говорит он. Мы избавились от некоторых из другой banda, никого не осталось, чтобы вам помешать. Ты получил ту возможность, о которой просил. Из-за тебя Аклилу и другие рискуют теперь жизнью. Даже те две старухи сделали то, что им было сказано. Он уже в третий раз повторяет подробности налета и провала Сеифу.
Если бы я его убил, нас бы уже сейчас атаковали, говорит Сеифу.
Кидане подбирает кнут, свернутый и лежавший в ожидании у его ноги. Он медленно раскручивает его, хлещет им, проверяя траекторию. Звук резкий и жестокий, как шипение змеи. Марта падает на колени. Астер опускается, чтобы прижать ее к груди, молча качает головой.
Мне все равно, деджазмач, делайте что считаете нужным, говорит Сеифу и снимает рубашку, кидает ее на землю. На его груди множество шрамов, которые образуют сетку из торчащих мускулов от одного плеча до другого. Рядом с его сердцем неестественно натянутая кожа размером с кулак: заживший ожог.
Делайте что считаете нужным, повторяет Сеифу. Вы не первый богатый человек, который пытается поставить меня на место.
Астер вытирает лоб краем шали, потом закрывает нос и рот, видимыми остаются одни глаза. Остановись, Киду, шепчет она. Она бросает мимолетный взгляд на Хирут.
Хирут встречает взгляд Астер и не может сдержаться — тянется рукой к шраму, который не может скрыть никакая форма. Астер передергивает, она спешит отвернуться.
Я не покончил с Фучелли, говорит Сеифу. Он теперь бесполезен для армии. Он слишком унижен, чтобы рассказать о том, что с ним случилось. Этот человек обделался, как ребенок, он умолял. Он бесполезен. Он не годится для войны.
Кидане отступает, он разозлен, он щелкает кнутом. Кнут рассекает воздух под углом и впивается в спину Сеифу.
Сеифу делает резкий вдох и сгибается. Кнут возвращается к Кидане, разбрасывая по пути капли крови.
Астер наклоняется, прижав руку к животу. Хватит, говорит она, он один из наших лучших воинов.
Кидане швыряет кнут и отирает руки о землю. Если ты еще раз проявишь непокорность, говорит он дрожащим голосом, я закончу на тебе то, что ты начал с этим итальянцем. Клянусь могилой Тесфайе.
У входа в пещеру появляется Аклилу, он отирает свой нож. Мы нашли еще нескольких — искали тут, говорит он. Я взял форму, некоторые другие тоже взяли, нам она понадобится позднее. Воротник его формы ascaro испачкан кровью. Его фигура в одеянии врага выглядит странно, создает впечатление дисгармонии. Он кидает взгляд на кнут и на кровь, стекающую по спине Сеифу, а когда переводит взгляд на Кидане, в этом взгляде отсутствует обычное уважение. На его лице отвращение.
Хирут опускает голову, чтобы избежать вопроса на его лице.
Сеифу поднимается и надевает рубаху. Кровь просачивается через его униформу ascaro и разветвляется по ней, пуская ветки, как покореженное дерево.
Ты всех нас подверг опасности, говорит Кидане. Он подавляет дрожание подбородка, вытянув губы. По его лбу катится пот.