Да, синьор, говорит Этторе. Он смотрит на фотографию, все еще лежащую у него на коленях. На ней молодая женщина сердито смотрит в камеру.
Вот эта, говорит Фучелли. Рим хвастается приобретением новой колонии, а мы с трудом удерживаем Аддис-Абебу. Зона военных действий все еще повсюду, и эти люди, кажется, готовы сражаться, хотя их император сбежал. Впрочем, я уверен, до тебя тоже дошли эти слухи.
Этторе откидывается назад, хотя полковник ничуть не приблизился к нему.
Этторе выдыхает тонкую струйку дыма и смотрит, как она светлеет и рассеивается перед ним. Я жду подкреплений, медленно говорит Фучелли. Мы строим тюрьму чуть подальше, повыше в горах, и мы построим ее как полагается. Нас будут атаковать еще не раз, но мы готовы. Вскоре у нас будет больше пленных, а ты — не я — фотограф. Я ясно выражаюсь? или тебе нужно все разложить по полочкам?
Я думаю, что понимаю, синьор, говорит Этторе.
Встретишь мой конвой, когда прибудет. Мы начнем документировать эту тюрьму с самого начала. Мы все будем фиксировать. Они запомнят, что мы сделали, чтобы построить империю. Ты свободен.
Да, синьор. Этторе встает и отдает честь.
Завтра с самого утра жди у подножья холма, говорит Фучелли. Сюда из Аксума ведет только одна дорога, ты их не пропустишь.
Для старика Джембере soldato, который поднялся на вершину ближайшего холма и теперь наводит объектив камеры на дорогу внизу, являет собой еще одно странное зрелище в стране, изнемогающей от хаоса. Тяжело дышащий после восхождения soldato поднялся сюда после восхода, зигзагами шел по узкой тропе, где он, Джембере Кефьялев, снова ждал врага, чтобы остановить его. Джембере пришлось стащить с дороги свой велосипед, чтобы ферендж мог пройти, он оскорбился про себя, когда итальянец никак не отреагировал на его салют, отданный со всем полагающимся этикетом победоносного воина. Что он знает о том, чего стоит выиграть войну, думает теперь старик, глядя на soldato, который подался вперед и навел объектив на пустую дорогу. Если он посмотрит, то не увидит ничего, кроме старика, стоящего рядом со своим хлипким велосипедом. Этот ферендж, как и большинство ференджи, слишком самоуверен и невежествен, он не знает, что здесь Джембере Кефьялев, преданный слуга покойного императора Менелика, верный солдат покойной императрицы Таиту, гордый воин, который пришел выполнить свою давнюю клятву никогда не отдавать Эфиопию в чужие руки.
Каждый день со времени вторжения Муссолони Джембере надевает свои лучшие одежды и выходит, чтобы остановить продвижение ференджи. Он ждет конвоя в темноте и видит, как солнце разливает свои лучи по долине. Он располагается на вершине самого высокого холма, чтобы увидеть итальянцев издалека и прикинуть расстояние до них. Многие утра его ожидания были тщетны, но он знает, что так и случается на войне. Иногда он видит самолеты, они летят низко над деревьями, парят над холмами и хижинами. Сначала он принял их за драконов и упал на колени, чтобы молитвой прогнать нечистую силу. Но даже тогда Джембере Кефьялев, преданный слуга императора Менелика, верный солдат императрицы Таиту, гордый воин Эфиопии, не подвел, он держит клятву обеспечить безопасность страны. Он стоит, прямой и неподвижный, а самолеты описывают медленные круги над его землей. Он отказался трястись. У него не дрогнул ни один мускул, когда они бросились на него, радостные в своей злобе. Он даже головы не наклонил, чтобы избежать удара предательским ныряющим крылом. Он просто зарядил винтовку одним из своих патронов, прицелился, потом позволил им, испугавшимся его спокойной мощи, улететь. Сегодня конвой придет, он теперь уверен в хорошо проявившей себя схеме: сначала эти самолеты, потом грузовики, потом soldati в их нескладных кожаных ботинках, топчущих эту дорогу, которая когда-то была частью земли, принадлежавшей его сыну по праву рождения. Один следует за другим, словно в неловком танце, и он снова будет готов.
Конвой заклинило. Колонны на марше остановились. За оседающей пылью трудно что-то увидеть, но старик в старом костюме и ржавый велосипед видны хорошо. Он стоит перед остановленным рядом грузовиков, колонна которых растянулась перед ним, словно лента стали легла на землю. В долине разыгрывается безмолвный спектакль. Этторе выгибает шею, чтобы получше разглядеть, что там, впереди. Сердитые camionisti высовываются из окон. Некоторые из них начинают гудеть.
Ну же, шевелись. Давай отсюда. Vai via![81] Джембере, катись отсюда к чертовой матери!
От машин исходит устойчивая волна тепла, насыщенная дымом, пылью и шумом.
Этторе оглядывается, он напряжен, ищет признаки возможного нападения, но на холмах никакого движения, оттуда не доносится ни звука. Густые участки зарослей поблизости не колышутся. Деревья стоят мирные и живописные. Лишь одинокая птица парит высоко в небесах над бездвижным ландшафтом, изящный воздушный змей, скользящий в лучах раннего утреннего солнца. Все спокойно, если не считать обескураживающей сцены, что разворачивается внизу.
Старик являет собой пугающее зрелище. На нем фрак и шерстяные брюки, выцветшие до тускло-серого цвета. Его хорошо скроенная рубашка имеет высокий воротник, который когда-то аккуратно стоял вокруг его стройной шеи. Лишь одна пуговица осталась на его фраке. Рубашка пожелтела от возраста, а там, где должен быть галстук-бабочка, висит тонкая черная ленточка. Вместо пояса брюки на идеальной высоте поддерживает веревка — они закрывают его лодыжки и останавливаются ровно над подъемом его босых ног. Он — привидение из забытой эпохи, милый призрак на грани исчезновения. Прямо перед ним из своего грузовика выходит крепкого сложения человек в обвисшей футболке, его ботинки незашнурованы, его носки собрались жгутом на щиколотке. Еще несколько человек выпрыгивают через задний борт других грузовиков, они проходят вперед посмотреть, что случилось. Старика начинают обступать большим кругом.
Этторе поднимает камеру, чтобы сделать фотографию, но замирает. Его внимание привлекает не старик, а женщины в стороне, наблюдающие за происходящим. Облаченные в белое и строгие, как охранники, они стоят ровным строем в нескольких шагах над хаосом. Их никем не замеченное появление на холме кажется едва ли не подарком, это шанс уловить то, что пытался объяснить ему в палатке Фучелли. Этторе снова поднимает камеру, и водитель, первым вышедший из машины, замечает его и отдает честь.
Он машет Этторе. Ты знаком с моим старым другом Джембере? Он усмехается и достает носовой платок из кармана, чтобы отереть лоб.
Этторе соскальзывает с холма вниз и подходит поближе.
Я знаком с большинством журналистов здесь, говорит водитель. У него добрые глаза, мягкие линии рта. В общем, можешь снять фотографию, если хочешь, а я его пока отодвину.
Старик из числа тех местных, которые прячут свои года за тоненькими морщинками и яркими глазами. Его кожа тонка, как бумага, ладные складки облегают его изящные кости. Он непроницаем для бурлящей вражды, окружающей его. Этторе делает шаг вперед и поднимает камеру. Старик прищуривается и недовольно смотрит на него. Он распрямляет плечи, ставит ноги одну подле другой. Рука на руле старого, ржавого велосипеда сжимается крепче.
Джембере, amico mio, не пугай народ! Водитель усмехается.
Солнце — нежное полотнище света, падающего на плечи аборигена и оставляющего серебристые искры в его непокорных волосах. Этторе кивает, проматывая пленку. Джембере не отвечает, он даже глазом не моргнул. Этторе, подняв камеру и подойдя на шаг ближе, чтобы сделать максимальное подобие одной из фотографий Фучелли, видит ярость, кипящую за строгим выражением лица. Здесь нет ничего, что говорило бы о слабости и беспомощной старости. Произойти может все, что угодно. Абориген может наброситься на него. А потом мысль: А что если этого старика подослали эфиопы, чтобы отвлечь их внимание?
Он поворачивается к водителю. Вы не боитесь нападения?
Водитель смеется. Да его винтовка даже не стреляет. Он снова достает платок и протирает лицо. Потом обращается к старику: Джембере, ибакот[82], говорит он, а потом продолжает неуверенно на местном языке. Он кладет руку на плечо Джембере. Как-то раз мне пришлось отнести его с дороги. Идем, amico mio. В его голосе слышится нежность. Они как дети, не забывай этого, добавляет он. Он берет велосипед и Джембере и толкает его к краю дороги.
Этторе стоит, наблюдает за ними. Потом оглядывается и видит, что женщины ушли, исчезли за холмом так же неслышно, как появились.
Джембере в последний раз смотрит на солдат и грузовики, потом идет с дороги, чтобы взять велосипед у водителя. Полы его фрака полощутся на ветру, он идет с прямой спиной.
Глава 16
Полковник Фучелли направляет Этторе поближе к большим камням, стоящим на краю скалы. Полковник аккуратно ступает в середину V-образного пространства, смотрит вниз, потом разворачивается. За его спиной обрыв, менее чем в одном шаге. Только пространство шириной в детскую стопу, а дальше — пропасть, падение.
Они готовят нападение на нашу колонну, говорит Фучелли. Они хотят разрушить то, что мы строим. То, что мы возводим, они будут пытаться уничтожить. Рим хочет, чтобы я обращался с ними, как с обычными бандитами, но они будут сражаться, как черные сыновья Аполлона. Мемнона[83] защищал Зевс, почему Рим этого не понимает? Он снимает солнцезащитные очки.
На небе собираются облака, прохлада жмется к горам. Черные птицы ежатся и каркают на плоских вершинах невысоких деревьев.
Этторе старается не смотреть на Фучелли. Его форма скрывает неестественную полноту. Мундир, который он не снимал с начала дня, слегка вспучен в середине. Ходят слухи, что он теперь носит два пояса. Нападение сделало его настолько мнительным, что он не спит по ночам. Некоторые ascari начали перешептываться — говорили, что он мобилизует тайный отряд, наемников-бандитов, которые грабят и терроризируют и эфиопов, и итальянцев. Они начали говорить, что его madama обучена убивать ядом, похожим по вкусу на пиво и вино. Что ее кухарка знает, как подмешивать этот яд в еду. Что они ждут приказа Фучелли испытать яд в их пайках, выбрав тех, кто, по мнению Фучелли, готов его предать.