Фифи качает головой и садится на кровать. Ты сама знаешь, говорит она. Зачем мне тебе об этом говорить? И после их появления я не видела Карло. Он со мной не хочет общаться. Я знаю, он забрал их форму, дал им пока абиссинские платья. Это все, что я знаю.
В палатке жарко, в ее тесном пространстве стоит густой запах куркумы и корицы. Кухарка смотрит вниз, на что-то рядом с ногами Фифи, потом вытаскивает из-под кушетки маленькую корзинку. Передай это им, говорит она. Передай это девочке, она будет знать, что с этим делать.
Фифи отрицательно качает головой. Я не смогу к ним подойти, тихо говорит она. Ты же их знаешь. Она ждет, когда кухарка скажет что-нибудь в ответ, возразит, согласится, но кухарка выпрямляется и ждет, когда продолжит Фифи. Я ничего не могу поделать, добавляет Фифи. Если я попытаюсь что-то сказать Карло, то сделаю только хуже.
Ты всегда можешь что-то сделать. Кухарка потеет, а в ее глазах горит испуганный и безумный свет. Ты столько всего делаешь, говорит она, не скрывая сарказма.
Фифи складывает руки на груди и подходит вплотную к кухарке. Она довольно высокая, и кухарке приходится поднять голову. Я тебя не боюсь, говорит она. Я не боюсь, и мне не стыдно. Ты считаешь, что твое занятие ниже твоего достоинства, продолжает она. Я знаю свое место.
Кухарка отступает от нее на шаг и смотрит на свои руки. Я не это имела в виду. Я говорю, что ты можешь делать все, что тебе захочется. Ты красивая.
И взгляд, которым женщина смотрит на Фифи, полон настороженной ревности, которая хочет утверждать и отрицать свое существование, и теперь настает очередь Фифи отступить на шаг, приготовиться к зависти, которая наверняка не заставит себя ждать, к негодованию, которое ведет к потере доверия и дружбы, потому что это уже столько раз случалось в ее жизни с самого детства, и она молча клянет себя за надежду на то, что с кухаркой будет иначе.
Кухарка продолжает: Ты свободная, и ты можешь говорить с ним так, как не может никто. Он будет вести себя так, будто не слушает тебя, но слушать он будет.
Фифи качает головой и роняет руки. Она разглаживает на себе платье и идет к выходу. Останавливается на пороге. Ты ошибаешься в том, что я обладаю властью над этим человеком.
Он тебя любит, тихо говорит кухарка.
Фифи смеется. Значит, ты не знаешь, что такое любовь.
И она тут же жалеет о сказанном, сожалеет о рваной боли, которую эти слова причинили кухарке, об этой вспышке злости и негодования, которые полностью овладевают ее круглым лицом.
Кухарка, не сказав ни слова, наклоняется, чтобы вернуть на прежнее место корзинку, которую она вытащила из-под кушетки. Когда она распрямляется, на лице ее маска. Сделай что-нибудь, говорит она.
Глава 7
Фифи наливает себе кофе и ставит джабану[88] на пол у их ног. Ей необязательно смотреть на Карло, чтобы понять, что на нем опять два пояса. Он медленно расхаживает по небольшой складской постройке, которую стал использовать как свой кабинет, шаги он делает неловкие: ему мешает крохотный нож, который он носит на щиколотке. У него под глазами темные круги, красные линии проходят по кривой его густых ресниц.
Когда ты ел в последний раз? спрашивает она и оглядывается. В комнате всего одно окно — за его столом. Когда он садится, то смотрит прямо на дверь. Один стул задними ножками приставлен к стене, словно для того, чтобы блокировать дверь, когда Карло находится здесь. Другая маленькая дверь ведет, по-видимому, в складское помещение.
Он достает сигареты, закуривает. Ты взвинчена, говорит он и улыбается сквозь облако дыма. Шторы в его кабинете еще закрыты, но мягкий теплый свет уже просачивается в комнату. Свет обволакивает его лицо, выравнивает резкие линии его новой худобы.
Твои солдаты взбудоражены появлением новых пленных. Она ставит чашку на поднос и кладет в кофе крохотную ложечку сахара. Иногда даже не уснуть, добавляет она.
Шумы в лагере усилились после того, как были взяты пленные. Мужчины стали вести себя громче. Их смех стал более грубым и резким, даже походка у них изменилась — стала более веской, более волевой. Лагерь изменился, приспособился к новым пленным, все дали себе немного больше свободы.
На них была итальянская форма, говорит Карло. И оружие. Он подается к ней. Что это за женщины? Кого вы выводите в этой стране?
Он открывает вторую дверь и затаскивает Фифи во вторую комнату. В комнате кушетка, короткая книжная полка со стопками его папок, невысокая лампа и металлический стул. Комната без окон, тесная, настоящая каморка. В ногах кровати лежит футболка, на полу пара грязных носков. На спинке стула висит сложенная газета.
Он стягивает с кушетки тонкое одеяло и садится. Подтягивает ее ближе к кушетке и прижимает ее руки к своему рту. Целует ее ладони. Ты знаешь, сколько ваших убито на прошлой неделе всего в нескольких километрах отсюда?
Фифи смотрит на пистолет, торчащий из его мундира. Она уверена, что под подушкой у него нож — он с ним спит. Другой нож привязан к его икре. Его телохранители дежурят перед домом. Я тебя давно не видела, говорит она. Она вытаскивает свою руку из его и трет его лоб.
Он зарывается лицом в ее живот. Ты скучала? Он поднимает голову. Или тебе просто любопытно? Он выпрямляется.
Берет газету со спинки стула. Аккуратно раскладывает ее и кладет ей на колени. Крохотная статейка, втиснутая между двумя историями о новых телефонных линиях, соединяющих военные посты: «Хайле Селассие возвращается?» А под заголовком краткое сообщение о ликующих деревенских жителях, которые заявляют, что видели императора, Негуса[89]. Карло засовывает руку под кровать и извлекает оттуда плоскую стальную шкатулку, в которой хранит свои вещи. Защелка на шкатулке открыта, крышка поднята. Он протирает днище, прежде чем поставить шкатулку на кровать. Вытаскивает оттуда Библию в кожаном переплете, написанную на геэзском[90], с рисунками ангелов, смотрящих большими, проникновенными глазами. Фифи требуется несколько мгновений, чтобы узнать книгу. Карло раскрывает ее. На первой странице ее имя, данное ей при рождении, написанное ее рукой. Он переворачивает страницу, еще одну, его действия взвешенные, вся его растревоженная энергия уходит на ровное удержание книги на своей неподвижной ладони.
Она знает, где прятала эту книгу с момента своего приезда. Она знает, Библия лежала на дне ее сумки с ее европейской одеждой и парфюмерией. Это личное напоминание о ее прошлой жизни, путь назад, к трудным дням, к ее прежнему «я» — Фавен из Гондэра, красавица-дочка торговца, сестра талантливого слепнущего художника.
Ты умеешь читать. Ты умеешь писать, говорит он. Он кладет Библию на пол, откидывает газету. Вы примитивный народ, продолжает он с дрожащими губами. Вы считаете себя такими цивилизованными, но не можете избавиться от своих суеверий и истерических видений. Вы вызываете своих колдуний, и они предсказывают, что мы в вашей стране продержимся всего пять лет. Он замолкает, чтобы рассмеяться. А теперь вы заявляете, что видели человека, которого только что сфотографировали в Англии. Глупые, дикие, невежественные рабы, все вы. Его трясет. Он протягивает ей книгу, потом ухмыляется, морщины у его рта становятся глубже.
Она выпрямляется. После того нападения на тебя… Она замолкает. Я тебя спасла. А не твои верные охранники и солдаты. Я. Если бы не я, говорит она, тот эфиоп убил бы тебя.
Значит, твой народ считает, что Хайле Селассие участвовал в нападении Кидане? Так? Он между своими встречами в Англии может волшебным образом возвращаться в Эфиопию? Маленький мускул близ его правого глаза подергивается. У тебя столько книг в Асмаре, а ты ни разу ни слова про них не сказала, говорит он. Ты мне никогда не говорила о том, что ты читаешь. Ты хочешь делать вид, что ты обычная шлюха. Ты, вероятно, думаешь, что я глуп. Или что я тебя люблю. Она коченеет. Что ты знаешь о любви, Карло? Она видит, как он смотрит куда-то за ее плечо, не в силах встретить ее взгляд. Она проводит рукой по поверхности верхнего ремня на его талии, замечает, как он отдергивается, а потом заставляет себя не двигаться. Она постукивает по ремню. Ты остался жив только благодаря мне, шепчет она ему на ухо. Что с тобой происходит?
Она расстегивает первые несколько пуговиц его рубашки. Проводит пальцем по шраму на его груди, чувствует крохотные волоски вокруг раны. На нем маленький деревянный коптский крест, о котором она не знала, у нее похожий, почти такой же и у кухарки. Она роняет руку.
На самом деле ты знаешь гораздо меньше, чем думаешь, говорит он.
Фифи соединяет руки, ждет, что дальше. Она слышит снаружи громкие голоса и свист; солдаты начинают очередные свои забавы с пленницами. Вскоре они соберутся вокруг тюрьмы и начнут травить их непристойными выкриками. Она слышала это из своей палатки, выйти из которой ей не позволило недреманое око охранника. Именно кухарка позаботилась о том, чтобы расположиться как можно ближе к тюрьме, она скрытно наблюдала за солдатами, а потом сообщала обо всем Фифи, дрожа от необычайного страха.
Он хватает ее за руку, его прикосновение теплое и влажное. Я знаю, что делают мои люди. А ты знаешь, как реагируют пленницы? Они смотрят на них с каменными лицами. Вы все одинаковые. Непроницаемые.
Карло засовывает руку ей под юбку, гладит ее бедро. Сними его.
Фифи стягивает с себя платье через голову.
Он прижимает руку к ее груди. Замирает, внимательно смотрит на нее. Почему у тебя сердце так колотится?
Он прижимает ухо к ее сердцу. Она чувствует, как ее сердце набирает скорость, громко стучит. Тело выдает все наши обманы, оно находит способ знать все: ее брат сказал ей об этом в день, когда признался, что ослеп полностью.
Фифи отталкивает его голову. Я умею читать, но ты это знаешь, всегда знал. Я не пыталась скрыть то, что у тебя прямо перед глазами. Что бы ты ни искал, ты ищешь не там. Я тебя спасла. Твои люди просто позволили бы тебе умереть. Ты думаешь, они тебя защищают из любви? Ты думаешь, ты что-то значишь для Ибрагима? Да, я прочла все книги, которые ты видел у меня на полке. Данте, Аристотель, Псалмы, Дюма. Они мне все нравятся, но с кем я могу поговорить о них теперь, когда ты купил все мое время? С тобой? Она смеется. С моей кухаркой? Она отрицательно покачивает головой. Я от многого отказалась, чтобы быть здесь.