Один из охранников ascari, проходя мимо тюрьмы, кидает взгляд на нее, потом на двух итальянцев, потом останавливается у ограды, подается к ней и качает головой.
От него сегодня добра не жди, говорит он тихо на амхарском, кося глазами на Фучелли, который теперь жестом подзывает к себе Этторе.
Хирут испуганно поднимает глаза. Этот ascaro — один из охранников постарше, один из тех, кто казался самым жестким и жестоким. От второго тоже добра не жди, говорит она, показывая на Этторе, который встает перед Фучелли и отдает честь.
Ascaro пожимает плечами. Он выполняет приказ, говорит ascaro. Он выдерживает ее взгляд. Это то, что должны делать солдаты, добавляет он. Потом продолжает свой путь.
Этторе и полковник стоят в середине поля в нескольких метрах от того места, с которого наблюдает за ними Хирут. Они говорят слишком тихо — ей не слышно ни слова, но она ясно видит, как Фучелли похлопывает Этторе по спине. Этторе хватается за ремень сумки, чтобы не дать ей свалиться. А когда Фучелли прижимает какую-то бумагу к его груди, Этторе делает шаг назад, и бумага падает на землю. Фучелли поднимает ее, протягивает Этторе, ждет. Этторе отрицательно качает головой. Он ударяет себя в грудь, поворачивает голову к Хирут, потом назад к Фучелли и снова отрицательно качает головой. Фучелли хватает Этторе за руку, засовывает в нее бумагу. Он складывает руки на груди. Расставляет ноги пошире и поднимает подбородок. Он говорит голосом, который легко скользит по траве и колючей проволоке. Он говорит на итальянском, но облаченном в другой язык — язык безотлагательности и требовательности. Она видит, как Этторе проваливается в самого себя. Она видит дрожащую руку, тянущуюся к бумаге. И она ждет, что полковник отберет у него бумагу, потому что те, у кого многое есть, всегда хотят иметь больше.
Но Фучелли сдвигает солнцезащитные очки на затылок и откашливается. Наклоняется, чтобы сплюнуть на землю. Потом начинает говорить, его голос так громок и прозрачен, так жесток, что холмы ловят его слова, удлиняют их, наполняют воздухом, и слова плывут, множатся, оседают на Хирут каскадом звуков, которые она может перевести, только глядя на Этторе, а тот все не опускает голову и отрицательно качает ею. Он поворачивается в ее сторону, и в этом пространстве между ними возникает что-то трепетное и нежное, понимание, отсутствующее во всех языках, которые попытались бы облечь это чувство в слова, очертить его границы и покончить с ним.
Потом Фучелли заканчивает говорить. Он отдает честь. Он ждет. Когда Этторе наконец отдает честь, Фучелли разворачивается и идет вниз по склону холма, целеустремленный, как никогда.
Глава 13
Унижение — рана столь глубокая, что Этторе отказывается признавать ее глубину. Иного пути, кроме как вперед, нет, думает он, все еще потрясенный, садясь на свою кушетку. Ему ничего не остается — только вернуться в Италию, как этого требует телеграмма, и там отвечать за свой проступок. Его преступление было раскрыто, вероятно, об этом донес кто-то из своих, и полковник ничего не может сделать, чтобы остановить то, что должно случиться. Фучелли подаст прошение в его защиту, но ему придется уехать с ближайшим почтовым грузовиком на следующей неделе. Полковник не будет помещать его под арест, как это предписывается телеграммой, работа солдата не кончается, пока он не уволен. Этторе оглядывает свою аккуратно застеленную кровать, коробку, на которой стоит только керосиновая лампа и лежит старая газета. Он вытряхивает содержимое своей сумки на кровать и находит фото Хирут. Она не пожелала смотреть на снимок. Ей было не по силам смотреть на себя даже в полуобнаженном виде, облаченную только в чудесный свет. Именно это он и хотел ей показать: его способность преобразовывать явно отвратительное мгновение в нечто другое.
Этторе засовывает руку под кровать и достает оттуда плоскую металлическую коробку. Одна из тех коробок, что есть почти у каждого солдата и даже полковника. Стандартная металлическая коробка — такую можно купить в Асмаре или в tabacchi в Гондэре. Эта коробка — способ защитить письма и почтовые открытки, маленькие сувениры, когда придет время возвращаться домой. Внутри — письма, которые он писал родителям и которые не прошли бы цензуру, дневник его пребывания в Африке, воспоминания, которые он хранил не только для них, но и для себя. Он просматривает фотографии в стопках по годам, расположенные в хронологическом порядке. Здесь же вырезки из газет и заметки о событиях, которые станут подсказкой для других воспоминаний, когда у него с отцом состоится один из тех разговоров, о которых он всегда мечтал. Он зароет где-нибудь эту коробку и откопает, когда будет свободным от этой войны и переписи с ее ограничениями. Он размышляет о своем безумном рывке к зданию тюрьмы, когда он услышал, что Фучелли ищет его и что это как-то связано с посланием из Рима. Он не может объяснить свою потребность быть рядом с Хирут, испытывать на себе ее презрение, позволять этому ее чувству накатывать на него в надежде увидеть когда-нибудь его отлив и постепенный переход во что-то другое — смягчение, смирение, прощение.
Хирут выглядывает в приоткрытую дверь, прижимаясь к дверной раме, движением руки назад призывая Астер к молчанию. Она наблюдает за Этторе, чувствуя какое-то движение в груди, медленное ослабление узла, к которому она привыкла. Он стоит у дерева, держа какой-то квадратный предмет в руках, и медленно поворачивается, оглядывая горизонт и скалы, потом тюрьму и дорогу. Он делает это еще раз, словно запоминая ландшафт, словно в поисках чего-то, расположенного в складке света, проливающегося на холмы на закате солнца. Он опускается на колени. Ползет к толстым корням, которые вылезают из земли и переплетаются, чтобы вырасти такими же большими и прочными, как человеческие конечности.
Ее рука замирает у нее на горле, когда он достает короткую лопатку и застывает, занеся этот инструмент над землей, а горизонт сияет глянцевитым оранжевым светом, разбавленным голубизной. Он превращается в силуэт, в темные очертания, безмолвно двигающиеся на огромной сцене.
Хирут хочется громко спросить, что он делает, но она уже поняла. Сердце ее екает, когда она понимает, что видит прежнюю себя, ту девочку, что была хранителем вещей, права на владение которыми она не должна заявлять. Он делает то же, что делала когда-то она в наивной вере, что закопанное таким и останется, спрятанное пребудет невидимым, а то, что принадлежит тебе, навсегда останется в твоей собственности. Он ведет себя глупо.
Астер подходит к ней, оттаскивает ее от двери. Потом они сидят, скрестив ноги, спинами к стене, подавшись вперед и наблюдая, как он сбрасывает землю с лопаты в одну сторону, укрытый тем же темнеющим небом, которое служит и им — прячет от его глаз. Ascari начинают свой обычный обход холмов, они быстро двигаются в противоположном направлении, оставив одного охранника скучать у скал над пропастью. Этторе замирает, ждет, когда они исчезнут среди деревьев. Он встает, насвистывает, кашляет, и когда никто из них не реагирует, продолжает свою работу. Пока он копает, Хирут и Астер молчат, они поглощены той целеустремленностью, с которой работает soldato, настолько захваченный своей конспирацией и отчаянием, что они даже не задают себе вопроса, что может находиться в этой коробке. Они видят, как он опускает ее в яму, закапывает. Потом он встает и смотрит на холмик, набрасывает на него всякий мусор и прутики, и наконец скалы, которые прячут от чужих глаз его усилия, становятся не более чем бесполезными камнями.
Этторе ладонями придает холмику естественную форму. Он закопал все, кроме отцовского письма. Он предал земле все письма, написанные матерью, все те, что он никогда не мог отправить, и все фотографии, которые он покажет родителям позже, когда у него хватит мужества. Другого выхода нет. Это настолько близко к уничтожению всех его сокровищ, насколько он может себе позволить, настолько близко к их сохранению, насколько это в его силах. Он опасается, что власти прикажут ему предъявить все свое имущество. Его беспокоит, что в мире больше не остается места для его частных мыслей.
Закончив, Этторе отряхивает пыль с брюк. Он кидает взгляд в сторону тюрьмы и видит, как силуэт Хирут поднимается на ноги. Он поворачивается к ней, медлит, прежде чем подойти поближе. Она показывает на него пальцем, и он идет к ней, привлеченный рукой, тянущейся через ограждение, привлеченный голосом, который не громче шепота, движимый этим вечером, который окутал собой его тайну. Он чувствует себя защищенным и беззащитным, осторожным и отчаянным.
И когда Хирут показывает на холмик, который выглядит вполне невинным, как и сегодня утром, Этторе кивает, удивленный и раскрепощенный этим ее жестом. А когда она произносит по-амхарски мекибер, слово, соответствующее глаголу «похоронить, зарыть», он повторяет в ответ на итальянском: seppellire. Когда она шепчет «тайна» — меестир, он отвечает, йене меестир, моя тайна, il mio segreto. Когда она замолкает и смотрит на него, а потом говорит il mio segreto, ему не остается ничего другого, только приблизиться к ней, и теперь они смотрят друг на друга через ограду, которая стала границей между двумя странами.
Il mio segreto, говорит он, тыкая пальцем себе в грудь.
Il mio segreto, говорит она, показывая на его грудь.
Он покачивает головой и показывает на нее: Anche il tuo segreto[101].
Но она отрицательно качает головой, улыбается, ее глаза светятся мрачным светом, она говорит: Йене меестир айделлим. Это не моя тайна.
И на мгновение пленником оказывается он, а не она, и они оба это знают. Он — пленник силы, превосходящей его силу. Этторе поворачивается на каблуках, его сердце учащенно бьется, пот орошает его спину, и ему кажется, он слышит ее голос, направляясь к лагерю: Йене меестир айделлим.