Конечно, Карло должен был доставить телеграмму Этторе лично, чтобы дать ему понять: поступи он иначе, это привело бы Этторе к полному краху. Он, как мог, успокоил Наварру, но не может избавиться от неприятного чувства. Это грызущее его чувство вины, которое он не может прогнать. Чувство, будто он несет ответственность, хотя верно противоположное: он сделал все, что мог. Вот почему он приглашает Фифи к себе в комнату и позволяет ей задержать его дольше обычного. Он говорит с ней так, как не говорил никогда прежде: о победе и ее цене, о преданности и ее бремени. Он берет ее за руку, подносит к своим губам, не прекращая говорит, прижимает к губам ее ладонь, наслаждается ее ласками.
Он дожидается, когда она уснет, поднимается с кровати, включает керосиновую лампу. Достает сигарету из пачки. Закуривает, делает глубокую затяжку. Он понимает, что привязался к Этторе Наварре. У него появились к парню отцовские чувства. Благодаря Наварре он теперь знает, что такое перебирать спектр тени и искать более яркий свет. Несправедливо, что soldato будет наказан за ослушание, которое сам Карло и спровоцировал, но таковы бесчувственные последствия войны и закона. Конфликт проверяет пределы, на которые способен человек, пусть даже и этот возлюбленный сын Лео Наварры. Приказ предстать перед судом в Риме — не более чем попытка еще раз утвердить наиболее важную задачу солдата: подчинение. Все в конечном счете вернется к норме.
Волноваться не о чем, сказал он Фифи. Но на самом деле именно Фифи предложила ему действовать сегодня к ночи. Именно она предложила ему немедленно удалить солдата из части, отправить его в Асмару, потом в Массаву. Посадить его на ближайший корабль в Италию. Отдать его камеру кому-нибудь другому, кто сможет сразу же занять его место. Тебе нужны фотографии для твоих докладов и отчетов: что без них будет знать Рим о твоих достижениях? Что он скажет им о том, как ты поступил с его переписью? Даже я должна признать это, Карло: ты должен заново утвердить свою власть и сделать это прямо сейчас. Защити себя. Но Карло отрицательно покачал головой и ответил ей — нет, и он так же качает головой теперь, погасив сигарету и возвращаясь в кровать.
Лео, шепчет он в крохотной комнате, прижимая к себе Фифи, взяв ее руки и заплетя их вокруг себя, она хочет, чтобы я лишил твоего сына единственной имеющейся у него вещи, и как раз в тот момент, когда он больше всего нуждается в ней. Он прижимает к себе Фифи и продолжает: Она хочет, чтобы я забрал у него камеру, словно его так просто заменить. Карло похлопывает себя по груди. Я не жестокий человек, говорит он тихо в шею Фифи. Он чувствует, как она шевелится, и целует ее в щеку. У меня есть доброта, чтобы делиться ею со своими солдатами. Нет, я дождусь, когда Рим сделает свою работу. Потом он привлекает ее еще ближе к себе и засыпает.
Хор
Женщина, которая обнимает спящего мужчину: она не для этого родилась. Она родилась не для того, чтобы утешать мужчин в смятении и облегчать их трудности. Она изучала иностранные языки не для того, чтобы убирать Карло волосы с глаз. Она всегда знала, что ее судьба — делать нечто более важное. Она всегда знала: ее судьба — быть больше любого мужчины. Хотя она обнимает так, будто она родилась, чтобы держать на руках детей, она не хотела того, что превращает чрево женщины в свое обиталище. Как она всегда говорила, она родилась, чтобы быть свободной, пересекать границы, искать успокоение в книгах и находить новые любови, не скованные правилами сельской жизни.
Она — женщина, которая смотрит на полковника, когда он спит, когда он погружается в сон, смотрит на его лицо, на котором перемешиваются разные чувства. Фавен, произносит она свое имя, потом замолкает. Потом: Феррес, потому что это клятва и имя, которые она превратила в стену. Знает ли это друг ее детства Сеифу? Знает ли он о тех преданностях, которые она в этот самый момент взвешивает, положив на другую чашу весов амбиции молодой девушки? Посмотри на руку, которую она положила у горла Фучелли. Почувствуй воздух, который перехватывает у него в груди, хотя он все еще спит, когда она повторяет: Феррес. Посмотри на Фифи, которая стряхивает с себя его руки, встает с кровати и отворачивает лицо, чтобы он не увидел выражение отвращения на нем, если проснется. Посмотри на Феррес, которая выскальзывает из комнаты, возвращается в свою палатку и будит кухарку.
Послание Кидане от Феррес простое и ясное: Сейчас, немедленно. Делай это сейчас.
Глава 15
Этторе становится на колени в том месте, где спрятал коробку. Он хочет выкопать ее, чтобы положить туда же последнее письмо Лео. Он хочет сохранить письмо и клянется, что скорее умрет, чем расстанется с ним. Этторе отирает глаза и проглатывает боль в горле. Он чувствует себя так, будто нарушил обещание, которого никогда не давал. Он предал слова отца, с неуважением отнесся к его урокам, а все во имя покорности. Именно его отец и оказался преданным. Эторре садится, прислоняется спиной к дереву и смотрит на луну, дожидается, когда пройдет охранник, чей слабый свист порхает по безжизненной мелодии. Он открывает сумку и вытаскивает недавно напечатанные Фучелли фотографии Хирут, на одной из которых она не скрывает непокорности и ненависти, стоя по стойке смирно. Он переворачивает фотографию и пишет на обороте:
Что ты держишь в руке, папа — затененное тело или отраженный свет? Мама, мы называем ее donna abissina, но ее зовут Хирут, и она солдат и пленник. Он пишет мельче, пишет то, что, как он знает, и правда и ложь одновременно. Папа, твое имя Лео и не Лео. Ты атеист и нечто еще, нечто такое, что я начал понимать, как свет. Что ты отражаешь мне? Что освещает твоя жизнь, мама? Что это значит — быть женой Лео и моей матерью? Этторе пишет со страстью, склоняясь над листом бумаги, появляются другие звуки: тихий хруст травы, шорох листьев, печальный взмах крыла птицы, потом шепотки: важные слова, сказанные тихим голосом. Он поднимает голову. Часовой больше не шагает, свист прекратился. Тишина зловещая и полная.
Этторе поднимается на ноги. Он выставляет перед собой винтовку и на мгновение проникается надеждой на атаку, которая разорвет это фото и телеграмму, подарит их ветру и забвению. Он отходит от дерева, подкрадывается поближе к тюрьме. Снова голоса. На миг он представляет себе, что тот парень все еще висит на дереве, вращается на этом ужасном ветру. Когда он встретится с отцом, он спросит у него: сколько существует разновидностей человеческого падения? Скажи мне, чтобы я мог подготовиться. Он выходит из темноты в брызги лунного света. Он достаточно близко к ограде, чтобы увидеть очертания двух фигур, они испуганно отшатываются от ворот.
Ибрагим? Он произносит имя тихим голосом.
Холодная тяжесть на его плечах, прикосновение клинка к его горлу. Мясистая рука на его рту. Этторе закрывает глаза, когда из его рук вырывают винтовку. Чужие руки берут его сумку, пинок по ногам сзади заставляет его рухнуть на колени. Он защищает руками голову, когда чувствует острие ножа у себя на яремной вене. Он собирается с силами и ждет. Вот оно, значит, как все кончится, в темноте. Он темный объект. Должен был знать. Он видит Хирут — она выходит из темноты и становится перед ним. Прижимает палец к губам и качает головой. Тот, кто продолжает держать нож у его шеи, передает ей его винтовку. Он понимает команду: Хирут, убей его. Этторе проглатывает слюну. Он думает, что глаза нужно держать открытыми. Он будет смотреть, как оно закончится. Он будет искать это тело, уловленное одновременно светом и тенью. Хирут подносит винтовку к своей груди. Она наводит ствол на Этторе и шепчет ему:
Умереть. Morire. Мемотех. Ты заслуживаешь смерти. Потом она высоко поднимает винтовку, берет ее за ствол и обрушивает приклад на его голову.
Он падает, уловленный столбом света, объект запятнанный и затоптанный, отражающий только то, что ему удалось сохранить. Он падает свободно, наслаждаясь ощущением восторга. Выплывая из мира забвения к резкому лунному свету, Этторе будет помнить ноги в форменных брюках и разлет юбок в высокой траве. Тихий шепот придет к нему на смутном неразборчивом языке, останется только смотрящее на него сверху вниз лицо Хирут, проверяющей у него пульс, потом она схватит свою фотографию и письмо его отца, возьмет Астер за руку и понесется прочь.
Хирут рассматривает фотографию, забранную у него: ее изображение, замершее и плоское, лишенное цвета и крови, на обратной стороне надпись его почерком. Потом Хирут убегает с Астер. Она несется по холмам и к пещерам. Она стремится к комфорту влажной и промозглой пещеры, которая прежде была ее, и падает в объятия Аклилу. Она подносит фотографию к пламени свечи. Сужает свой мир до его периметра, потом прижимается к земле и смотрит на испуганную девочку. Это изображения-близнецы: одно просит помощи, а другое безмолвно молит о прощении. Одно в одиночестве в складках колючей проволоки, другое катапультировано в историю, обречено бродить, через границы и по домам, не более чем объект, помещенный в заключение глазом.
Вой. Слезы и объятия. Крики радости и благодарные слезы. Пиршество и тедж. Молитвы. Проклятия врагу. Танцы. Хирут стоит в центре большого круга с Астер, сжимает ее руку, боится отпустить, на них снова форменная одежда, они снова солдаты. За празднующими и другими воинами, за размахивающими ножами женщинами, за бойцами в форме, подпрыгивающими и дрожащими в экстатической эскесте, стоят Аклилу с Минимом, их императором. Хирут смотрит на Аклилу, ее обволакивает нежность в его взгляде, она не готова оторвать от него взгляд, видя, как он кивает, прикладывает руку к сердцу, потом к губам, потом кивает ей. Эти мгновения, начинает понимать она, хотя ее кружат объятия и поцелуи, имеют силу, превосходящую силу простых слов. Эти жесты тоже могут пронзить ночь и заставить ее сверкать в невысказанных обещаниях. Хирут кивает Аклилу, прикасается рукой к сердцу и одновременно подносит палец к губам и произносит его имя, она чувствует, как расширяется забытым теплом ее грудь. Она соединяет ноги, выпрямляет спину и улыбается, когда он делает то же самое и в унисон с ней: они одновременно отдают друг другу честь.