Линия поведения Даниял-бека очень запутана. После возвращения из России старшего сына Шамиля Джамалутдина он хочет выдать за него другую свою дочь.
Эта попытка не увенчалась успехом. Ни любовь Джамалутдина к его дочери, ни просьбы людей, ни усилия самого Даниял-бека не изменили взгляд Шамиля. Он не дал разрешения сыну на женитьбу. Ему в жены была определена дочь чеченского наиба Талгика. Тогда Даниял-бек кинулся в другую крайность. Он выдвинул перед Шамилем следующий план: отправить его, Даниял-бека, с 15 почетными горцами (пользующимися большим уважением) в Турцию, Англию, Францию, где они расскажут о положении дел и попросят помощи. Идя навстречу просьбе горцев, иностранцы помогут образовать из Дагестана отдельное государство под протекторатом Турции. Шамиль отвечал, что он едва-едва справляется с подвластными ему землями. Он ни в коем случае не может позволить вмешательства европейских государств и «что… и без посторонней помощи достигнет… цели, а в противном случае никакая земная сила не отвратит неудачу».
На все затеи Даниял-бека Шамиль смотрел, как заявляет А. Руновский, «как на блажь, которая пришла ему в голову от безделья».
Даниял-бек так и не сумел осуществить свои планы. И только лишь в конце Кавказской войны перешел к прежним хозяевам. 7 августа 1859 года он был вместе с генералом Меликовым у подножья Гуниба. Здесь, у Шамиля, оставалась дочь Даниял-бека Каримат. С разрешения А. Барятинского Даниял-бек отправил своего человека в лагерь имама, требуя вернуть ему дочь и таким образом избавить ее от опасности. Шамиль велел передать, что он не видит причины, почему для его дочери надо сделать исключение. «Передайте своему султану, – сказал Шамиль, – что будет справедливо, чтобы жена разделила участь своего мужа, какова бы она ни была».
Когда пленный Шамиль и его семья прибыли в Темир-Хан-Шуру, то по требованию Даниял-бека Каримат была возвращена родителям: отец не разрешил ей ехать с мужем на север. Шамиль был взбешен и хотел собственноручно убить Даниял-бека. Будучи в Калуге, Шамиль так охарактеризовал Даниял-бека: «Воин – плохой, советчик – хороший, исполнитель – никуда не годится». Может, в Шамиле говорила горечь за отступничество наиба и его нежелание разрешить дочери следовать за мужем в неизвестность? Скорее всего, наверное, так. Умер и похоронен Даниял-бек в Турции.
Аманат
Случилась эта история давно.
Тинамагомед 17 лет верой и правдой служил у Шамиля знаменосцем.
В одном бою его ранило осколком снаряда в ногу. Это случилось в августе 1859 года на Гунибе, где имам давал свое последнее сражение. С разрешения Шамиля Тинамагомеда увезли в Ириб. Туда же собрались оставшиеся в живых его мюриды и поклялись сражаться до последней капли крови. Вокруг Ириба они с помощью жителей возвели каменную стену высотою в два человеческих роста и толщиною в шесть локтей. Наблюдательные пункты были установлены на горе Улутль – в полукилометре от села Солибе – на таком же расстоянии к юго-западу, Шайтан-Тлури – к югу от Ириба, тут же за речкой. Вскоре сюда пришли царские войска во главе с полковником. После рекогносцировки он отослал донесение в Петербург, в котором говорилось, что некоторые мюриды из Гуниба переселились в Ириб, укрепили его и вместе с местным населением хотят драться до последнего. Можно нарваться на крупную неудачу». В конце донесения полковник запрашивал: «Что следует мне делать?» Стал ждать ответа, и каждый день ему казался длиною в год.
Из Петербурга поступила депеша с требованием без капли сожаления сжечь аул, чтобы ни один защитник не мог спастись.
Читает начальник письмо, а сам плачет. Офицеры подступили к нему с вопросом: «Что с Вами, господин полковник?» Полковник вопрос оставил без ответа и решил с парламентером войти в Ириб. Когда офицеры хотели противиться этому, он пригрозил: «Тогда брошусь со скалы!» На следующий день, забрав с собою нескольких подчиненных, он двинулся в Ириб. Один из его людей нес белое полотенце на древке. Их впустили в крепость через нижние ворота.
– Что Вам, русским, надо? – спросили у них.
Вместо ответа Гусейн через переводчика задал вопрос:
– Кто у Вас старший?
– Знаменосец Шамиля Тинамагомед.
– Где он?
– В своем доме, лечится от ран.
– Ведите к нему.
Дом Тинамагомеда находился на краю села над рекою Тлейсерух. На стук в двери никто не отозвался. Отстранив всех, полковник достал из тайника ключ и отворил ворота, удивив этим ирибцев и своих. Вошли в саклю. На тахте под лохмотьями лежал Тинамагомед. Увидев людей в погонах, он окликнул жену Пирдос, но ее не оказалось дома. Тогда вчерашний наиб Шамиля сорвал со стены саблю и с проклятиями обнажил ее, но мюриды не дали ему начать газават.
– Они пришли на переговоры! – сказали они своему предводителю, – поэтому они не подсудны.
– Какие могут быть переговоры, – закричал Тинамагомед, – когда эти люди связали нашего Шамиля! Если вы хотите, идите на переговоры, шейте себе саван!
– Не горячись, – перебил его полковник, – позволь тебя спросить. Скажи, пожалуйста, из этого дома столько-то лет назад Ваш наиб в качества аманата русским отдал 7-летнего мальчика?
– Да. Мне это хорошо известно.
– Как его звали?
– Гусейн. Твои вопросы – загадка. Чего ты хочешь?
– Сейчас узнаешь. Кем он тебе приходится?
– Двоюродным братом.
– Если это так, – воскликнул полковник, – я тот самый Гусейн.
В сакле стало тихо, как в глухо закрытом погребе. Эти слова для ушей Тинамагомеда прозвучали сладкой музыкой. У всех присутствующих вырвался глубокий вздох. Бывший наиб протянул обе руки к Гусейну, и они, крепко обнявшись и не стесняясь присутствующих, горько плакали. Придя в себя, заговорили о деле. Все это произошло просто и естественно. Оказывается, нет раны, для которой не нашлось бы бальзама.
– Я остаюсь с Вами, – произнес полковник, – но, чтобы не были напрасные жертвы, поступим как Шамиль: сложим оружие.
Поговорили с защитниками. Те, узнав историю с Гусейном и его предложение, не стали особенно горячиться.
Крепость Ириб открыла все свои ворота, куда вошли солдаты и офицеры. В течение семи дней они находились в ауле в мире и покое, как будто до этого 30 с лишним лет не дрались с горцами не на жизнь, а на смерть. Провожать солдат и офицеров ирибцы вышли всем селом, уходящие уносили с собою письмо, запечатанное сургучной печатью, в котором говорилось, что он, Гусейн, просит его, Императорского величества дать ему отставку, так как он хочет навсегда поселиться на родине, откуда был взят в аманаты в 7-летнем возрасте. Поступает так, потому что война закончилась, и он, как заложник, царю никакой пользы и помощи уже оказать не может.
Отставка была принята, но ирибцу разрешалось носить полковничий мундир и, кроме того, ему выделялась ежегодная пенсия такой суммы, которая его землякам и не снилась.
Гусейн (брат шамилевского знаменосца) вспомнил родной язык, женился на самой красивой девушке аула, занялся сельским хозяйством, не забывая при этом читать и писать о своей удивительно сложившейся жизни.
Что стало с его записками – неизвестно, известно только, что он умер в Ирибе и похоронен на местном кладбище.
Историю о русском полковнике Гусейне мне поведал Рамазанов Ахмад Гаджиевич, 1932 года рождения, в течение 40 лет скитавшийся по Грузии и Азербайджану с плотницкими инструментами. Работал он на пару с отцом, Рамазаном. Когда весна уступала место лету, они выходили на дорогу, чтобы, преодолев один из перевалов Дюльти-дага, на третий день спуститься в зеленую долину Азербайджана.
Переход с одного места на другое, еда всухомятку, работа в темном, сыром подвале, где санитарией и не пахло, тоска по родине – все это отцу моего информатора подорвало здоровье и сократило жизнь до 77 лет. Столько же прожила и его мама.
Рамазанов Ахмад Гаджиевич знает языки тех краев, где плотничал и лудил, характер у него спокойный, никуда не ездит, жизнь наладилась, горячая пища подается во время на стол, поэтому есть надежда, что Аллах смилостивится над ним и подарит жизнь дольше, чем его родителям.
Корнет из Ириба
Где Ириб, где Санкт-Петербург! И какая между ними могла быть связь? Оказалось, была, притом – установленная не сегодня, не вчера, а почти полтора века назад. Но я никак не могу представить себе, как мог простой горец из богом забытого дагестанского аула Магомед Гусейн-оглы не только очутиться в столице Российской Империи, но еще служить в царском конвое.
Когда в июле 1974 года я посетил Ириб, директор местной школы Омаргаджи Магомедов показал мне «Свидетельство», отпечатанное типографским способом на плотном сером потертом материале со следующим текстом:
«Дано сие корнету Магомеду Гусейн-оглы в том, что за отлично-усердную службу его в 3-м взводе (лезгин) собственного Его Императорского Величества конвое с 23 июня 1857 года по 8 сентября 1861 года, он Всемилостивейше награжден серебряной медалью, дня ношения на шее, на Аненской ленте с надписью: «За службу в собственном конвое Государя Императора Александра II»… в удовлетворение сего свидетельствую моей подписью, с приложением казенной печати. С-Петербург 4-го сентября 1861 года.
Командующий императорскою Главною квартирою Генерал-адъютант (подпись) Управляющий делами Генерал-адъютант (подпись)». В Ирибе я нашел родственника Магомеда Гусейн-оглы плотника Ахмеда, но он что-либо определенного сказать о своем предке не мог.
Нам остается гадать, как ирибец оказался в С-Петербурге, как попал на службу в конвой Александра II, и как сложилась его дальнейшая судьба.
Но одно можно сказать определенно: корнет, вероятно, не возвратился на родину. Случись по-иному, какой-нибудь след остался бы, и тот же Ахмад, может, что-нибудь из семейных преданий вспомнил бы. Увы!
Салта
До 14 сентября 1847 года аул Салта являлся одним из опорных пунктов Шамиля. Главнокомандующий царскими войсками князь Воронцов решил, во что бы то ни стало уничтожить гнездо имама. Имея в войсках 8 батальонов пехоты, 2 роты стрелков, роту саперов, две сотни казаков, полторы тысячи конной и пешей милиции при 16 полевых и осадных орудиях и особые команды с ракетами и крепостными ружьями, генерал начал спускаться с Турчидага в сторону Салта. Дорога оказалась столь трудной, что пришлось заночевать близ аула Кегер на виду у Гуниба. 26 июля войска расположились уже перед Салта.