Н. И. Пирогов дал научный анализ этому явлению. Он установил влияние эфира на определенные центры головного мозга.
Хирург вскрыл и другие причины. «Эта жидкость, – сообщает он, – присланная летом, при недостатках льда в этих местах была слаба и содержала много алкоголя. Она испарялась медленно, и мы должны были для усыпления употреблять значительное количество».
Н. И. Пирогов и его помощники придумали способ очищения эфира от примесей с помощью воды. После этого, как замечает ученый, раненые стали вести себя во время операции спокойно, «… сновидения у эфированных солдат сделались более веселыми; им снились сады и другие приятные места».
Теперь, если во время операций и были слышны голоса, то это были бессвязные восклицания эфированных, приказы хирургов и ответы их подчиненных.
Первый солдат, которого ранили под Салта и доставили в лазарет, был по-настоящему напуган, увидев маску, и долго не соглашался надеть ее. Остальные же 99, дождавшись «своей очереди», без видимых колебаний ложились под нож. Некоторые раненые сами просили обязательно эфировать их перед операцией.
Забегая вперед, скажу, что ни один из ста подвергшихся операции не умер на столе, хотя у многих пришлось отнимать конечности. Солдаты знали об этом и доверяли хирургу. Добавим, что из 400 человек, оперированных Н. И. Пироговым в Дагестане, лишь двум не суждено было выжить. Всех остальных волшебная рука русского хирурга вернула к жизни.
Несмотря на свой большой авторитет, Н. И. Пирогов всегда оставался скромным и не стеснялся, если надо, поучиться у других. Так, будучи в Дагестане, он интересовался состоянием местной медицины.
Ученый говорил, что от приехавших с театра военных действий офицеров он не раз слышал об искусстве «азиатских врачей». И когда хирургу представилась возможность посетить Кавказ, то одной из задач предстоящей работы он наметил ознакомление с азиатскими туземными врачами.
«Во время экспедиции, – писал он в отчете, – и при посещении госпиталей Кавказа я имел случай видеть несколько раненых, которые прибегали к их помощи. Я расспрашивал также и наших врачей».
Интересуясь вопросами происхождения знаний джаррахов, хирург пришел к выводу, что методы лечения наружных ран чисто наследственные и переходят от отца к сыну.
Н. И. Пирогов пытался анализировать, почему дагестанских врачей окружает и «таинственность и неизвестность, столь привлекательные для публики».
Русские медики, работавшие в районе военных действий, всегда имели дело с большим количеством больных. К примеру, в 1847 году во временном госпитале в Кази-Кумухе на более чем 300 больных приходилось только двое лечащих врачей. Местные лекари имели, как правило, 2–3 пациентов. Разными были и условия, в которых находились нуждающиеся в помощи.
«Целые сотни наших раненых лежат вместе, вдыхают воздух госпиталей, имеют перед глазами одни страдания и смерть своих собратьев…» У горцев же раненые или больные лежат отдельно у себя в саклях. Они дышат свежим воздухом, хорошо питаются, а самое главное, как говорят, им обеспечен индивидуальный уход. Каждого из них при надобности лично осматривает и перевязывает сам хаким. Разумеется, все это хорошо отражалось на состоянии здоровья раненых и больных горцев. Но Пирогов понимал, что всего этого мало для успешного лечения, врач должен обладать запасом специальных знаний и навыков, чтобы достигнуть положительного результата.
Свое мнение о горских лекарях, работу которых он в какой-то мере имел возможность изучить, он излагает так:
«Однако же я должен из любви к истине заметить, что… некоторые из азиатских врачей имеют большую наглядность и опытность в лечении огнестрельных ран… Особливо замечательно лечение огнестрельных ран, соединенных с раздроблением кости пулею или с присутствием посторонних тел».
Н. И. Пирогов дал прелюбопытнейшее описание, всего процесса лечения вышеотмеченных ран.
Перед приходом врача из сакли выносилось всякое оружие. Врач в течение нескольких дней проживал у больного. Освоившись, он приступал к делу.
В отверстие раны как можно глубже заносились тряпки, намоченная на мышьяке. Она оставлялась в ране все дни пребывания врача у больного.
Покажется удивительным или диким дальнейшее лечение. В течение двух дней джаррах не позволяет больному… спать. То сильным стуком, то разговором, то приказом, то даже с помощью спиртного он старается отогнать сон от лечащегося. Боль от едкого вещества, внесенного в рану, бессонница, лихорадка приводили к полному изнеможению раненого, зато после этого, если больной засыпал, то уже крепким сном.
Как только в ране появлялось нагноение, тряпки вытаскивались. В расширенную рану вставляли… бараний рог, и лекарь высасывал гной, скопившийся там. Вместе с гноем выходили и посторонние тела. Эта процедура повторялась, как правило, несколько раз. Рана оставалась открытой до окончания лечения. И вот резюме Н. И. Пирогова: «Но как бы ни были грубы и сумасбродны их (местных лекарей. – Б. Г.) средства, начала, которым они следуют при лечении ран, остаются, тем не менее, справедливы: расширение отверстий и привлечение гноя к выходу из раны посторонних тел».
О своеобразных успехах горской народной медицины свидетельствует тот факт, что Н. И. Пирогов, считавший необходимой ампутацию при осложненных огнестрельных переломах костей, будучи в Дагестане, изменил свое мнение. В отчете о поездке на Кавказ ученый писал, что туземные хирурги или хакимы никогда не ампутируют конечности при сложных переломах от пулевых ранений, а лечат их своим особенным наследственным (передающимся от отца к сыну) способом, и именно эти хакимы пользовались особым доверием, как у наших солдат, так и у офицеров.
Великий хирург имел мужество заявить, что его первичные ампутации на Кавказе, сделанные тотчас же на месте, не дали блестящих результатов. В Дагестане Н. И. Пирогов впервые для лечения переломов костей вместо липовой коры (луба) стал употреблять крахмальную повязку.
В чем заключался народный способ лечения огнестрельных переломов костей? А вот в чем. Лекарь туго обвязывал поврежденное место бараньей шкурой. Причем барана резали непосредственно перед этой процедурой. Здесь как будто нарушались простейшие санитарно-гигиенические правила. Это происходило, видимо, потому, что в освежеванной шкуре было гораздо меньше инфекции, чем в самой ране. Далее, теплая шкура на некоторое время вызывала пульсирование кровеносных сосудов в районе перелома. Засыхая, такая «повязка» превращалась в твердую массу, делала поврежденную конечность неподвижной. А это необходимейшее условие лечения переломов.
Так лечили в горах закрытые переломы. При открытых же переломах, прежде чем обворачивать поврежденную конечность шкурой, горские лекари клали на рану бальзам из трав. Кроме того, в некоторых случаях горцы под повязку клали свежее тесто из пшеничной муки. Таким образом, есть основания утверждать, что именно баранья шкура и мучное тесто, несомненно, являются предшественниками и крахмальной и гипсовой повязок.
… После падения Салта Н. И. Пирогов вернулся в Темир-Хан-Шуру, откуда, пробыв несколько дней, через Нижний Дженгутай, Параул, Гели, Губден и Дербент выехал в Азербайджан и Грузию.
Гуниб – последняя крепость Шамиля
Почему Гуниб? Если взглянуть на Дагестан с птичьего полета, то мы увидим бесконечный ряд бездонных ущелий, остроконечные скалы и цепи труднодоступных гор.
Многие из них лишены воды, топлива, растительности необходимой для человеческого жилья, или еще скажем особых удобств обороны, хотя, по правде говоря, каждый второй аул в наших горах строился как укрепленный пункт, как крепость.
Во всех этих отношениях Гуниб-Даг представлял собою идеальное место, которое последним убежищем выбрал для себя имам Шамиль. Еще и еще раз убеждаемся, что физическое лицо Дагестана и Чечни он знал, как никто другой. И облюбовал Шамиль Гуниб не тогда, когда наступал финал длительной войны, а задолго до него.
Уже в 40-е годы гора Гуниб привлекает его внимание. Не ручаюсь за точность, но, кажется, генерал М. З. Аргутинский-Долгоруков предсказывал, что борьба с Шамилем и его людьми закончится именно на Гуниб-горе.
16 ноября 1841 года генерал Клюки-фон-Клугенау в письме генералу Головину сообщал: «Гунибцы охотно приняли предложение неприятеля… (Шамиля. – Б. Г.) Они согласились дозволить неприятелю укрепить деревню свою… обеспечив ее значительным запасом хлеба, транспорты которого уже начали пребывать в деревню»[71].
В том же 1841 году известный наиб Шамиля Кибит-Магома, захватив 500 мюридов, находившихся в Гунибе, поспешил на помощь аулу Ругуджа. Уходя в рейд, наиб Шамиля дал приказ готовить к обороне Гуниб и свезти туда запасы продовольствия и оружия.
Борьба горцев, принявшая широкий размах, на долгие годы изменила положение в стране. Вся нагорная часть Дагестана оказалась в руках восставших. И Гуниб, как и гора, оставшиеся в глубоком тылу у горцев, на время потеряли свое стратегическое значение. Правда, тогда же, в 1841 году, генерал Клугенау снова обращает внимание на то, что Шамиль будто не собирается оставаться в Чечне, а укрепляется на горе Гуниб. Это же заметил эрпелинский житель, перебежчик Шамсутдин Амин-оглы. Он говорил, что Шамиль изберет Гуниб как последний пункт обороны.
И все-таки, почему имам выбрал именно Гуниб? Гуниб, точнее будет сказать Гуниб-Даг (Гуниб-Гора), – это усеченный конус, отгороженный от всего мира отвесными скалами и глубочайшими пропастями. Еще миллионы лет назад рука природы создала плато Гуниб-Дага, нижний ярус, которого возвышается на 725 метров, а верхний («маяк») на 2352 метра над уровнем моря. На площади в 100 кв. м свой микроклимат, свой животный мир, леса, дивные поляны, а главное – каньон, по дну которого торопливо бежит и водопадами шумит речка Гунибка, без которой собственно Гуниб не представлял бы ту ценность, которую тысячи лет представлял. Говоря так, я не оговорился. Дело в том, что археологические раскопки, произведенные в наше время, отчетливо свидетельствуют о столь давнем оседании человека на этом изолированном от всего мира уголке природы.