… Шамиля, прежде всего, привлекала недоступность Гуниб-Дага, а затем все остальное. Своим мюридам он говорил, что никогда не будет держаться в таком месте, которое русские будут осаждать или брать приступом.
Но к осени 1859 года у него другого выхода не имелось, кроме как уйти на Гуниб. Шамиль надеялся на неприступность горы, на помощь жителей соседних и дальних аулов, на мужество и стойкость оставшихся с ним мюридов и нескольких наибов и, конечно, на преданность жителей самого Гуниба.
Без этих слагаемых имам ни за что не выбрал бы Гуниб-Даг своей последней надеждой.
Шамиль отправляется на Гуниб
В результате 40-летней войны погибло около половины населения. Поля оказались заброшенными. Некому было сеять, а посеянное убирать. Не стало хлеба, мяса, соли. В крае свирепствовала чума, холера и другие болезни. Народ устал и в результате блокады терпел страшную нужду. В этих условиях другого выхода, казалось, кроме как сложить оружие, не было.
В 1859 году Шамиль сосредоточил остатки сил в Ведено. 17 марта войска противника осадили, а 1 апреля штурмом взяли столицу Имамата.
Когда неудача за неудачей стали преследовать вождя горцев, он двинулся, наконец, к облюбованному много лет назад пункту. Шамиль покинул Ведено, где долгие годы находилась его резиденция, и перешел в Карату, к старшему сыну Кази-Магомеду. Круг все более сужался. Единственное место, на которое еще была надежда, – это Гуниб. Существует предание, что будто имам сперва выбрал не Гуниб, а гору Тили-меэр. По его приказу стали пробивать тропу на вершину горы, но во время взрывных работ погибло семь мюридов. Шамиль проклял Тили-меэр и через Короду направился на Гуниб…. Мало осталось людей, теперь лишь горстка мюридов и несколько наибов сопровождают имама. Но Шамиль не из тех, кто теряет голову даже в самые страшные минуты. На шести лошадях в Гуниб везет он казну, где серебра и золота на 25 тысяч рублей. Еще на шесть тысяч – оружия, кинжалов, ружей. На 40 лошадях – домашняя утварь, продовольствие. Самое драгоценное везут на 17 лошадях – это специально отобранные по указанию имама книги из его личной библиотеки. Рядом с Шамилем самые преданные. В Карате Шамиль не ночует.
С горечью узнал он здесь, что к противнику перешел, казалось бы, один из наиболее преданных ему наибов – Кибит-Магома.
Карата для долгой обороны не годилась. Шамиль по этому поводу сказал: «В Карате мы не сможем драться с царской армией так, как на Гунибе, «ибо Гуниб из всех дагестанских мест наиболее прочное»[72]. Следующий пункт – Телетль. Имам со своими людьми устраивается на площади. Никто не выражает восторга по поводу его приезда.
Здесь произошел инцидент, глубоко покоробивший Шамиля. Какие-то негодяи сорвали платок с головы одной из его дочерей. Бацадинец Халибулав спас положение, бросившись с кинжалом на людей, потерявших стыд и достоинство. С имамом из Ведено в последний путь с несколькими русскими шел и солдат Иван. Он вел лошадь, нагруженную имуществом Шамиля. В том месте, где безымянный ручей стекает в Кара-Койсу, произошло нападение на караван мюридов. Среди павших оказался и солдат Иван. С тех пор то место в народе называют не иначе, как «Иван чIвараб ахIи» – «Поляна, где убили Ивана». А в наши дни там находились аэродром и чья-то пасека.
… Войска противника находились уже в Чохе, это каких-нибудь 25 километров от Гуниба. Теперь обе стороны как бы состязаются: кто же первым достигнет этого неприступного утеса.
Когда же Шамиль, потеряв в дороге все ценности, наконец, добирается до Гуниба, его ждет одна-единственная радость – младший сын Мухаммед-Шефи. Немедленно начинаются работы по укреплению горы и подступов к ней.
Туда же стремится и А. И. Барятинский
Барятинский въехал в Дагестан со стороны Грозного. Прежде всего, он посетил Карату, где недавно останавливался Шамиль. Встретили генерала здесь торжественно. Горцы стреляли в воздух, радостно кричали что-то. Салют вовсе не относился к Барятинскому. Люди устали от бесконечной войны. Они не хотели больше ни убивать, ни быть убитыми. Через два часа командующий выехал из аула. За его каретой бежали кое-кто из взрослых и множество детей, подбирая гривенники и медь. Генерал знал, что делал. Не успел он приехать в следующий населенный пункт, как молва с быстротой молнии разнесла весть: «Барятинский вчерашним врагам раздает золото и серебро».
В Тлохе командующий отдыхал под большим ореховым деревом. Сюда к нему привели жену Хаджи-Мурата Сану и троих детей наиба – Гуллу, Абдул-Кадыра и Хаджи-Мурата младшего. Князь разговаривал с ними ласково. Сану и дети стояли, опустив головы, но ни особой радости, ни любопытства не проявляли. Следующая остановка была в Ашильте. Долго смотрел Барятинский на Ахульго. Следы траншей, развалины батарей и знаменитой Сурхаевой башни видны были из Ашильты невооруженным глазом. Командующему рассказали, что Шамиль ускользнул здесь от неминуемого плена и гибели. Говорят, Барятинский, увидев страшную пропасть и крутые тропы, по которым имам вышел из окружения, забеспокоился: а вдруг Шамиль вырвется на свободу и из Гуниба.
После Унцукуля – Гимры. Родина Шамиля и Кази-Магомеда. Отдых в саду под хурмовыми деревьями. Гимринцы знали: вот этому человеку белый царь приказал пленить их выдающегося земляка. Конечно, можно было из-за дерева одним выстрелом убить генерала. Но Шамиля-то этим не спасешь. Поля не засеяны, болезни одолевают, сил нет воевать, а самое главное, разуверились люди… Сколько лет кресалом высекали из них огонь, сколько полегло в сражениях! Ни один бы гранит такое не выдержал, а они вот все еще стоят.
14 августа Барятинский прибыл в Цатаних. И здесь было что вспомнить, но генерал торопился. Проехали Танус, слева к скале прилепилась маленькая Цада. Впереди Хунзах, головокружительный спуск в Голотль. Дорога пошла по берегу другого Койсу – Аварского. Справа все время маячит Тили-меэр – «Седло-гора», которую русские солдаты окрестили «Чемодан-горою».
Как бы соревнуясь друг с другом, сдаются без боя аулы Ириб, Уллу-Кала, Карата, Ашильта, Гоцатль, Аракани. Еще раньше этого, 26 июля 1859 года, к барону Врангелю явились депутаты от чиркатинцев, артлухцев, данухцев, жителей Нижнего Инхо, аргуанцы и депутаты от жителей верхних койсубулинских аулов – Игали и Тлоха. В тот же день прибыли в лагерь наиболее приближенные к Шамилю наибы: Гумбетовский – Абакар-Дибир, араканский – Доногоно Магома и салатавский – Раджаб, а накануне явились известный по своему влиянию в горах – Шахмандар-Хаджи и бывший первый мирза Шамиля – Абдул-Керим.
Гумбет, Койсубу и Авария без условий передали свои крепости, орудия (числом 19, большею частью медные) и запасы.
Генерал-адьютант А. Барятинский
27 июля укрепленный аул Чох с 3-мя орудиями и значительным количеством снарядов сдался, а чохский наиб Исмаил (зять Шамиля) 2 августа также явился с покорностью к князю Барятинскому.
На Голотлинском мосту князя принимал вчерашний наиб Шамиля Кибит-Магома. Командующий принял его приглашение к обеду. Широко угостил Кибит-Магома царского наместника. Сопровождавший Барятинского военный историк и писатель Арнольд Зиссерман в своей тетради за трапезой тут же стал записывать: «После обеда мы выехали из аула к подножью Чемодан-горы ночевать». На следующий день главнокомандующий прикатил в Ругуджа. Над аулом в некотором отдалении возвышалась Гуниб-гора. Салют в честь приезда князя должен был услышать если не сам Шамиль, то хотя бы, сторожившие гору мюриды. До их постов расстояние было не более 5–8 километров по прямой.
18 августа Барятинского встречает Самурский полк на Гудул-майдане. В воздух полетели шапки, солдаты кричали «ура» и стреляли из ружей. Все это хорошо видели защитники Гуниба. С горы прогремело несколько пушечных выстрелов, но ядра не долетели: слишком мелки были орудия Шамиля. По специально расширенной тропе Барятинский поднялся на Кегерский хребет, где на большом майдане принял парад войск, которым предстояло штурмовать Гуниб.
Солдаты чистили оружие, надевали чистое белье: кто знает, что может случиться в последние дни войны. А что это так, все верили, – может, смерть не пощадит. Прошел слух: нижние чины наградят бронзовыми медалями и тремя рублями денег, а тому, кто возьмет живым имама, – 10 тысяч рублей в руки! Люди усердно молились, просили бога даровать им жизнь. Верили, что вот еще немного, и никто не будет уже убивать друг друга, хотя и до этого, наверное, никто из них толком не знал, за что убивают они горцев и за что те убивают их.
Полковые священники причащали бойцов. А. Барятинский с Кегерских высот смотрел в подзорную трубу на утес Гуниб-горы, отдавал распоряжения. Адъютанты скакали в разных направлениях. Получены были сведения, что у Карадаха, Ругуджи, Кудали, Хиндаха, Телетля стоят войска в боевой готовности. Ждут приказа. Кавказская война продолжительностью в 40 лет как будто шла к своему концу.
Шамиль укрепляет Гуниб-Даг
Во всей истории вольнолюбивого Гуниба не было ни ханов, ни беков, ни господ, ни особенно богатых, но и нищих не было. Гуниб представлял собой своеобразную республику со своими адатами и порядками, где выше всего ценилась свобода. Гунибцы не собирались кого-либо подчинять себе, но и подчиняться никому не позволили бы.
Однако война, подступившая к их порогу, заставила и их определить свое место в общей борьбе.
Как только Магомед-Шефи принес сообщение о скором приезде отца в Гуниб, джамаат занялся оборонительными работами. Силы были распределены таким образом, чтобы до появления Шамиля выглядеть самым лучшим образом. С раннего утра в разных концах аула и за его пределами слышались взрывы, стук кирок, лома и лопат. Каменных дел мастера возводили башни с амбразурами для отражения противника из ружей. Все подступы к Гунибу со стороны речки так же были разрушены, сохранив только одну единственную секретную тропу, по которой, на случай осады, защитники могли бы быть обеспечены водою.