Здесь располагался штаб 83-го Самурского полка, а ныне – редакция районной газеты «К изобилию». Здесь же сейчас расположен районный краеведческий музей.
Взрослое население получило оружие, заготовленное еще в 40-е годы. Пули и порох также имелись в предостаточном количестве.
Вокруг аула на пистолетный выстрел и на возвышенностях Гуниба расставлялись посты, на случай появления не только лазутчиков, но и грозного противника.
После утренней молитвы начиналась проверка готовности каждой семьи к обороне, а затем стреляли по мишеням. Стрелять прицельно научились не только 14–15 летние юноши, но даже женщины и девушки. Этому искусству обучали охотники, которых в Гунибе набралось не менее двух десятков.
А по вечерам на большом годекане собиралась молодежь послушать аксакалов о старине, о битве против Надиршаха, о необыкновенных подвигах 1-го имама Кази-Магомеда и, конечно же, об имаме, ожидаемом со дня на день в их ауле. В общем, Шамиль должен был быть доволен таким гарнизоном, каким являлся Гуниб.
И на самом деле, Шамиль с одобрением отнесся к тому, как надежно укрепили свой аул гунибцы. Все было продумано и обставлено надежно, однако, планы имама оказались шире. Он дал понять, что как только солдаты А. Барятинского овладеют Гуниб-Дагом, им не представит труда из своих пушек превратить населенный пункт в решето.
Гуниб-Даг, как я уже упоминал выше, похож на усеченный конус. Верхнее плато занимало площадь почти в 100 кв. км. Даже для того чтобы передать то или иное распоряжение, не хватало людей. Посты, расположенные на самых опасных участках, не имели связи между собой. Понятно, что мюриды, решившие в таких условиях оборонять Гуниб, должны были быть, как Шамиль говорил, не менее крепки, чем скалы Гуниба. Положение усугублялось еще и тем, что имам не получал сведений о состоянии дел в других районах Дагестана, не имел достаточного запаса продуктов питания и боеприпасов. В свое время заготовленные продукты или попортились от долгого хранения, или были съедены теми, кто их оберегал, а гунибцы, в связи с военными действиями, не успели убрать скудный урожай пшеницы. Таково было положение вещей.
Впрочем, 40-летняя борьба закалила людей. На вершины скал мюриды и гунибцы натаскали целые холмы камней. А крепкий камень, брошенный сверху, словно пушечное ядро, ударившись о скалы, разлетается на сотни
кусков, причиняя урон противнику. На Гуниб вели несколько пешеходных троп – из Хиндаха, Ругуджи и с реки Кара-Койсу. По приказу имама все они были разрушены. Каменные завалы, стены и бойницы встали на проходах. Громадные кучи камня могли обрушиться на тех, кто осмелился бы пробраться по тропе наверх.
По этому поводу Е. И. Козубский считал: «Несмотря на неприступность Гуниб-Дага, он (Шамиль. – Б. Г.) старался сделать его, безусловно, недоступным посредством искусственных работ; он подорвал порохом все скалы, где представляется малейшая возможность взобраться, уничтожив разными способами доступ по тропинкам вверх от Кара-Койсу, Ругуджи и Хиндаха, перегородил эти пути то каменными завалами, то стенами, то башнями, то какими-то 2-х и 3-х ярусными оборонительными постройками…
Шамиль считал себя в своей неприступной местности достаточно сильным, чтобы дать нам отпор…»[73]. Теперь оставалось ждать действий противника. Он сделал все возможное и невозможное.
Блокада
На тот случай, чтобы Шамиль не только не мог скрыться, но и не мог откуда бы то ни было получить помощь, Барятинский приказал окружить Гуниб-Гору плотным кольцом. Забегая вперед, хочу сказать, что такая колоссальная по масштабам операция была проведена чрезвычайно быстро и грамотно.
К 10 августа русские войска в районе Гуниб-Дага заняли следующие позиции.
На западном и северо-западном склонах Гуниб-Дага расположились два батальона Дагестанского полка, к ним должен был впоследствии присоединиться 18-й стрелковый батальон.
На южном склоне стали 1-й и 4-й батальоны апшеронцев, 21-й стрелковый и батальон Самурского полка.
Восточный фас по Кара-Койсу занимал батальон Самурского пехотного и 5 сотен конно-иррегулярного полков.
Северный и северо-восточный фасы охранялись батальоном Самурского и батальоном Грузинского гренадерского полков и двумя сотнями Акушинской конной милиции.
Затем остальные батальоны (2 лейб-Эриванские, 3 Ширванские, рота сапер, 14 горных единорогов, дивизион драгун и 6 сотен туземной конницы), перейдя в Гудул-Майдан на правую сторону Кара-Койсу, стали лагерем против Гуниба; на всей окружности горы, простирающейся от 45 до 50 верст, была установлена по возможности строгая блокада.
Переговоры
10 августа 1859 года войска Барятинского окружили Гуниб. Шамиль, конечно, знал, что вокруг Гуниб-горы в Карадахе, Ругуджа, Чохе и еще в девяти аулах наготове стоят войска царя. Не мог он не знать, что против 600 его бойцов стоит 40-тысячная армия хорошо вооруженных солдат.
Главнокомандующий решил переговорить с теми, кто засел в Гунибе. Для этой цели были отправлены полковник Лазарев, Даниял-бек Элисуйский и другие лица. Они предложи Шамилю сдаться, Шамиль вызвал к себе личного секретаря Абдурахмана. «От имени имама, – вспоминал Абдурахман, – я написал письмо следующего смысла: «Сардару, кн. Барятинскому. Да будет мир над человеком, следующим истинному пути. После сего, если вы дадите мне вместе с дорогими мне людьми дорогу в Мекку, между нами состоится мир, в противном случае – нет».
Письмо было закончено, и уже собирались его завернуть и отдать послам генерала, как Хаджи-Ибрагим из Абадзеха сказал: «Имам! Хорошо было бы в письме написать: «Наша сабля обнажена, наша рука мокра»»[74].
– Правильно, – согласился Шамиль и велел Абдурахману приписать эти слова, что секретарь и сделал.
Некоторые говорят, что ответ был иным. Военный историк полковник Потто пишет, например, что на попытки начать переговоры Шамиль отвечал следующим образом: «Гуниб-гора – высокая. Я стою на горе, надо мною еще выше бог, русские внизу – пускай штурмуют»[75].
Приказано штурмовать
А. И. Барятинский с Кегерских высот в подзорную трубу наблюдал, что делается в лагере Шамиля. Он видел каждую тропинку, камень, отдельно растущее дерево, солдат, волокущих лестницу, и мюрида, отстреливающегося из-за серого валуна. Все это он видел, и ему нетрудно было представить себе, что силы у имама не только малочисленны, но и на исходе. По донесениям лазутчиков командующий знал, что у противника не более 600 человек, могущих носить оружие, а на 100 кв. км гунибского плато это все равно, что иголка в стоге сена. Он также был осведомлен, что у имама нет ни продуктов, ни лошадей, так же нет живой связи между караулами и постами… Короче говоря, Барятинскому и его штабу было ясно, что Шамиль мог надеяться только на преданность и отчаяние своих людей и на недоступность Гуниб-Дага.
И Шамиль видел с высот Гуниба, как на широком зеленом Кегерском майдане Барятинский принимает парад войск под звуки духовых оркестров и боем барабанов и залпами из ружей. Он также понимал, что Гуниб-гора хотя и высокая и недоступная, но у него, у Шамиля, только два выхода: или умереть в последнем газавате, или во имя спасения детей, женщин и верных ему до конца горстки наибов и мюридов сдаться на милость противника. Впрочем, я немного забегаю вперед, потому что лично Шамиль даже 25 августа не думал сдаваться. 19 августа Барятинский послал своего парламентера на переговоры: давайте без крови кончим дело, Гуниб окружен со всех сторон 10-тысячным войском, Шамиль в ловушке.
У него было 40 тыс. воинов, закаленных в боях, саперы, которые в любых горах и скалах могли строить дороги, разведчики, могущие проникнуть даже в медвежье логово, горные пушки, разносящие в щепки любую оборону, да придачу Дагестанский полк, состоящий из одних противников Шамиля.
Имам отвечал кратко в том смысле, что он и его люди будут сражаться до конца и никогда не примирятся с противником, если даже им пообещают рай на земле.
А. И. Барятинскому ничего не оставалось, кроме как, дать команду на штурм.
Главнокомандующий был уверен в благополучном исходе дела, поэтому 22 августа отстучал телеграмму царю Александру II следующего содержания: «Имею счастье поздравить Ваше императорское величество…
От моря Каспийского до Военно-Грузинской дороги Кавказ покорен державе Вашей. 48 пушек, все крепости и укрепления неприятельские в наших руках.
Я лично был в Карате, Тлохе, Игали, Ахульго, Гимрах, Унцукуле, Цатанихе, Хунзахе, Тилитле, Ругудже и Чохе. Теперь осаждаю Гуниб, где заперся Шамиль с мюридами». Главная квартира при ауле Кегер[76].
Богуславский в «Истории Апшеронского полка» сообщает: «Рекогносцировка показала, что неприятель, благодаря неприступной и искусно укрепленной местности, несмотря на ограниченность имеющихся под руками средств для обороны… мог рассчитывать только на временную задержку наших войск.
С 10 по 15 августа неприятель беспрерывно, хоть и совершенно безвредно стрелял из орудий по блокирующим войскам; со своей стороны, стрелки наши, засев в ямах и за камнями, с успехом прогоняли толпы мюридов, показывающихся на гребне горы».
Четыре дня безуспешно велись переговоры. 22 августа их прервали. 23 августа командующий приказал начать военные действия против Шамиля.
Царские войска перешли в наступление. Первыми наверх вышли те, что поднимались со стороны Куяда. Защищавший этот участок наиб Амирасул-Магомед Кудалинский погиб в жестокой схватке лоб в лоб с противником. Солдаты рвались вперед. Весь день 25 августа по Гунибским укреплениям били пушки. С высот Кегера Барятинский наблюдал, как солдаты Апшеронского, Самурского, Северского и других полков, подсаживая друг друга, цепляясь за малейшие выступы, поднимаются все выше на скалы Гуниб-горы. В то время как у речки Гунибка появились солдаты Ширванского полка, Шамиль уехал на лошади в аул Гуниб. Он велел бойцам собираться туда же. Но около 100 мюридов засели влево от аробной дороги, на крутых скатах горки. Их укрывал лес. Когда ничего не подозревавшие солдаты стали вытягиваться по дороге, ведущей к аулу Гуниб, раздалось пение молитвы и частые выстрелы. Солдаты Ширванского полка несколько раз бросались в атаку и сумели-таки зажать горцев со всех сторон. Под меткими пулями многие из них уже приняли смерть. Выхода из окружения не было: позади них дорога обрывалась крутыми скалами, впереди беспощадный противник. Горцы бросились врукопашную с обнаженными кинжалами и шашками. Все 100 человек погибли здесь, исп