Если завтра будет так же хорошо, мы отправимся отсюда в 10 часов утра посмотреть старый монастырь. Говорят, он очень красивый и интересный. Мы возьмем завтрак с собой, это в двух часах отсюда.
Георгий снова весел и, слава Богу, опять начинает хорошо выглядеть. Дай Бог, чтобы лечение пошло ему во благо. Мне кажется, что он уже гораздо меньше кашляет. Зеленцов тоже говорит, что в последние дни по ночам он почти не кашляет. Значит, это благодаря креозоту, который начинает действовать, или же Георгий простудился перед нашим приездом, а сейчас это проходит. Зеленцов рассказал мне, что всю зиму он постоянно простужался. Один насморк сменялся другим, причем с температурой. Возмутительно! И этот добрый Давыдов продолжает утверждать, что здесь невозможно простудиться. Это глупо и нелепо.
К несчастью, уже 10 часов, я должна идти в гостиную играть в лу. Обнимаю тебя от всего сердца, мой ангел Саша, с Мишей, Беби и, естественно, Ники, если он там.
Да благословит и сохранит тебя Господь!
Твой верный друг Минни.
Суббота. 28 мая 1894. Абас-Туман.
Мой дорогой и любимый душка Саша!
Сегодня утром я имела огромную радость получить твое более чем дорогое письмо с курьером, благодарю тебя за него от всего моего сердца. Ты даже не представляешь, какой счастливой меня делают твои письма. Мне каждый раз хочется плакать, но это добрые слёзы радости, которые не могут принести ничего плохого! Все, что ты в них пишешь, все подробности доставляют мне такое удовольствие и так мне интересны. Мне так жаль, что я не смогла присутствовать при спуске «Сысоя Велик[ого]»[569]. Совершенно невероятно, что Mи[s] везде лазала, это она-то, которая не может сделать и двух шагов, чтобы не устать.
Сегодня утром мы выехали в 10 часов, чтобы всем обществом совершить большую экскурсию. Мы с Георгием сели в первую коляску, Ксения и Сандро – во вторую, потом Воронцов и Катя Озерова и так дальше. Я думаю, что было 7 или 8 экипажей. Утро было великолепное, ни одного облачка на голубом небе. Туда мы ехали три часа, так как дорога шла все время в гору. Вернулись же мы быстрее, всего за два часа, несмотря на то, что это были те же самые бедные лошади. Они тащили нас без перекладных, и я считаю, что это настоящий грех, потому что на солнце было очень жарко. Пейзаж вокруг был величественным, как всегда здесь на Кавказе. Вершины гор покрыты снегом – это так потрясает. Дорога шла по солнцу без тени, а ниже, вдоль стремительного водного потока, раскинулись плодородные сады и огромные тополя. Последний отрезок пути мы проехали на лошадях по маленькой тропинке, ведущей прямо к монастырю под названием «Зарзма»[570]. Это тот самый, фотографии которого у нас есть, где Георгий находится наверху. Вся церковь и фрески сохранились, но только они забрызганы белыми пятнами. Шереметев сказал мне, что церковь будут реставрировать и что здесь был этот бедный архиепископ Паисий[571] вместе с известным Ашиновым[572], взявшим все в свои руки. Он живет сейчас здесь, около Ахалцы[573], и мы его однажды встретили. После осмотра мы расположились на коврах, расстеленных вдоль стены церкви и с большим аппетитом поели. Это было чудесно. Шервашидзе был очень веселым и развлекал меня за обедом. Георгий уверял, что Олсуфьев был недоволен, но непонятно чем. Он действительно расположился очень далеко от нас за другими небольшими развалинами вместе со своим сыном и не захотел приблизиться, когда Мешков нас фотографировал. Старый Бреверн не смог поехать вместе с нами, потому что ночью у него очень болело плечо. Но он вышел утром на дорогу, чтобы показать нам, что с ним все в порядке. Бедный старик, хорошо, что все закончилось так благополучно.
Воскресенье.
Я не смогла продолжить вчера, так как вечером почувствовала себя страшно уставшей после долгого путешествия и ужасно хотела спать. И так как курьер уезжает сегодня, я посчитала более практичным объединить два письма в одно. Ведь все равно они дойдут гораздо быстрее с фельдъегерем. Погода стоит опять прекрасная, ни облачка.
Мы решили попить чаю попозже, на Георгиевской площадке. Она находится недалеко отсюда, и там открывается великолепный вид. Как я рада, что, когда ты прибыл в Петергоф, погода стояла чудесная и ты сразу же смог выйти на прогулку с детьми. Мне кажется таким необычным, что ты сейчас находишься в дорогом Коттедже без меня. В моих мыслях я следую за тобой всегда и везде. И я уверена, что в Петергофе ты почувствуешь себя менее одиноко.
Георгий, слава Богу, весел и в хорошем расположении духа. Для меня это настоящее счастье. Только однажды, когда я затронула вопрос об отъезде, из-за того, что Черевнин буквально забрасывает Воронцова вопросами по этому поводу, его лицо изменилось, и тут же в его глазах опять появилось это грустное выражение, которое я не могу переносить. Тогда я приняла решение продлить мое пребывание здесь еще на одну неделю. Поэтому, если уезжать 10 или 11, получится, что мы проведем вместе с ним четыре недели. Надеюсь, что ты не будешь ничего иметь против этого. Ты был так трогателен и мил до настоящего времени, ничего мне не говоря об этом. Меня это действительно очень тронуло. Но по отношению к бедному Георгию с моей стороны было бы грешно, если бы я осталась здесь меньше времени. Четыре недели и так кажутся таким небольшим отрезком по сравнению с годом разлуки! Когда я все это ему сказала, он очень обрадовался, и грустное выражение исчезло с его лица. Когда ты получишь это письмо в следующее воскресенье, мне останется пробыть здесь всего несколько дней, и тебе время до нашей встречи покажется еще более коротким. Я уверена, что Кутузовы[574] очень хотели бы поехать в Борки[575]. Не мог бы ты им предложить ехать другим поездом, если он имеется, также как и Саше Оболенскому? Но если другого поезда нет, тогда это не обязательно. Я предвижу твое отчаяние, если они окажутся твоими соседями, особенно во время еды в вагоне!
К счастью, погода совершенно великолепна, настоящее наслаждение. После обедни мы устроили большой завтрак на 36 человек. Вся местная колония, военные, а также священник, прибывший в управляемом им самим кабриолете, который тянула несчастная маленькая белая лошадка. После завтрака я приняла бедную Бабо[576]. Она хочет провести здесь лето. Она еще раз просила меня поблагодарить тебя за твою большую доброту. Но представь себе, ее ужасный муж не так давно убил еще одного человека, так сказать, на этот раз не нарочно. Но какой же кошмар, этот человек настоящий бандит! Говорят, что почти все деньги, которые ты ей только что дал, пошли на то, чтобы замять эту чудовищную историю. Бедняжка! Она со мной обо всем этом ничего не говорит. Но, глядя на нее, можно подумать, что она счастлива. Она никогда не жалуется.
Сейчас мы только что возвратились с изумительной верховой прогулки. Мы ездили в горы недалеко отсюда. Дорожка, которая туда ведет, совсем новая. Она так чудесна и красива, что о такой можно только мечтать. Она вся в тени, а прекрасный воздух напоен пихтовым лесом и желтыми цветами азалий, которыми все здесь усеяно. Шиповник уже начинает расцветать, а дикий жасмин, чубушник, его здесь масса, никак не хочет раскрывать свои бутоны. Ландыши тоже все еще в цветах, просто невиданное богатство растительности. Наверху есть что-то вроде маленькой площадки. Там над дорожкой переплелись два дерева, образовав большую букву А, рядом поставили три палочки, чтобы получилось Александр III. Теперь так это и называют. А совсем высоко есть большой павильон, где мы и пили чай на Георгиевской площадке. Оттуда открывается великолепный вид во все стороны. Прямо внизу Абас-Туман, и можно увидеть дом Георгия, кажущийся отсюда игрушечным. Все были верхом, даже Ник. Ник. Ломен, правда имевший недовольный вид. Пешком пошел только доктор Попов, утверждающий, что он слишком тяжел для лошади. При спуске мы все отправились пешком по другой, также изумительной дорожке. Она нас неожиданно привела к большому лугу, и потом мы спустились прямо к дому Трубецкого. Там мы сели на наших лошадей и вернулись. На этот раз я нашла здесь большие перемены к лучшему. Сейчас здесь обустроено много мест для гуляния, чего мне раньше так не хватало. Тогда можно было прогуливаться только по большой дороге, а это однообразно и скучно.
Курьер должен ехать, и поэтому я заканчиваю и благодарю тебя еще и еще раз за твое дорогое и прелестное письмо.
Обнимаю тебя от всей души с дорогим Мишкиным и Беби, которых тоже благодарю за их письма.
Да сохранит и благословит тебя Господь, мой дорогой душка Саша!
Твой верный друг Минни.
Понедельник. 30 мая 1894. Абас-Туман.
Мой дорогой и горячо любимый душка Саша!
Сегодня утром я встала в восемь часов. Так как мы ложимся раньше обычного, я была готова уже с раннего утра и даже одна попила кофе. Я не стала ждать детей, которые все поехали принимать ванны. Ксения была от этого в восторге и потребовала от меня, чтобы в следующий раз я тоже обязательно попробовала. Я наконец-то сходила в больницу, чтобы посетить бедных больных солдат. К счастью, их там было немного, но у тех, которых я увидела, был очень несчастный вид. Мой друг, сестра милосердия, как раз находилась там, и мне было приятно вновь ее увидеть. Сегодня менее жарко, вчера, наверное, где-то прошла гроза, поэтому с утра накрапывал дождик. Последние две ночи я прекрасно спала на диване, потому что моя кровать мне стала так ненавистна, что я больше не могла ее видеть. Она такая узкая и жесткая, что я все время просыпалась. Очень жаль, что идея не спать больше на ней пришла мне в голову так поздно. Две недели я попусту промучилась.