вать, что тебе так одиноко. Это омрачало наполовину мою радость, несмотря на то, что я чувствовала, что мой святой долг находиться рядом с нашим Георгием. Похоже, что такова моя судьба жить все время между двух огней, настоящий кошмар, который никогда не оставляет в покое!
А сейчас мы вернулись с прогулки в ущелье Георгия, где пили чай! Это такое прекрасное и поэтическое место с этой музыкой воды, от которой прямо можно сойти с ума. Я только что получила телеграмму от тети Санни. Она мне сообщает, что наконец переезжает в Стрельню[599] и что вчера впервые за семь месяцев она была на воздухе! Даже ужасно подумать, что можно вот так месяцами сидеть взаперти в своей комнате. Как она может переносить подобное существование? К тому же она совсем одна. Я надеюсь, что с возрастом со мной такого не произойдет!
Сегодня я опять имела длинный разговор с Зеленцовым, который мне сказал, что Георгий определенно лучше себя чувствует в эти последние недели. И я, спасибо Господу, такого же мнения. Он сказал, что по ночам Георгий кашляет намного меньше и что он теперь отхаркивает что-то совсем другое, чем раньше. Можно надеяться, что это креозот уже дает свои положительные результаты. Он мне также сказал, что полагает, что не следует оставлять здесь Георгия на осень, когда идут дожди и несут с собой большую влажность, и в начале весны, когда таят снега. Это для него губительно, и он всегда простужается именно в это время. Я ему ответила, что все это хорошо, но куда его увезти? Он мне ответил, что даже в Крыму лучше и что я сама имела возможность убедиться в этом. Там, несмотря на плохую погоду, Георгию было лучше. Тогда я сказала ему, что Олсуфьев нас уверял, что после Ливадии Георгий заболел. А он мне ответил, что нет, он заболел после того, как принял ванну в Боржоме, что кончилось для него плевритом. И вместо того, чтобы позаботиться о своем здоровье, Георгий в тот же вечер отправился танцевать! Ну просто неслыханно. Можно только удивляться силе его здоровья, что он все это перенес. А врач, который на все это смотрел и не смог его остановить?! Это показывает, какой же он, должно быть, дурак. Как я счастлива, что его больше не будет при Георгии. А у Попова будет авторитет, потому что он умеет держаться и думает только о здоровье Георгия. Он-то уже будет к нему приставлен действительно как врач, а не как кутила. Наконец-то через несколько дней я смогу тебе все это рассказать лично. Здесь вместе с нами он вел безмятежную и размеренную жизнь. Только таким образом можно добиться положительных результатов. Зеленцов мне сказал также, что образ жизни, который Георгий вел летом, был чудовищным, по существу он мог его просто убить. Бог знает, в котором часу он ложился и спал так мало. Зел[енцов] был этим очень огорчен. Это такой хороший человек, по-настоящему преданный и единственный, кто говорит правду, когда у него спрашивают. Наконец-то милосердный Бог захотел открыть нам глаза. И надо теперь расценивать это как жестокий урок, когда мы предоставили возможность событиям развиваться самим по себе и не убедились сами в том, что происходит, думая, что все идет к лучшему. В результате Алыш[евский], как высший авторитет, оставался в Петербурге и, не выходя из своего кабинета, уверял нас, что все хорошо. И еще этот приставленный им к Георгию молодой дурак в качестве врача, который на самом деле разбирается в гигиене хуже меня. И мы допускали все это в течение двух лет! Страшно подумать! Я буду сожалеть об этом всю мою жизнь… А здесь такие люди, как Трубецкой, видели, какой образ жизни он ведет, и не препятствовали этому. Они только наблюдали и говорили ему, что Император все знает. Как будто бы, если бы отец действительно знал все, одобрил бы это. Я просто возмущена. Ну достаточно всего этого. Пусть наставит нас милосердный Бог и поможет нам, получившим такой тяжелый урок, лучше вести дела в будущем.
А теперь до свидания, мой ангел Саша, только не рассказывай никому об этом. Георгий и Ксения тебя обнимают вместе со мной от всего сердца. Да благословит тебя Господь и да пошлет тебе хорошее путешествие, счастливое свидание и наше совместное возвращение.
Твоя на всю жизнь, Твой верный друг Минни.
Абас-Туман. Пятница. 10 июня 1894.
Мой дорогой и любимый душка Саша! Я больше не писала, так как почта не смогла бы тебя найти в дороге. Но твой вчерашний курьер уезжает сегодня вечером, поэтому я с радостью пользуюсь моментом, чтобы выразить тебе мою радость и признательность за твое более чем дорогое письмо, которое я получила вчера утром. Я сразу же взяла его с собой в экипаж и читала его во время переезда через Зекарский перевал, а некоторые отрывки даже прочитала Георгию. Все, что ты мне поведал, для меня было очень интересным, например твои впечатления от встречи с Захарьиным. Именно об этом я и хотела узнать и ждала этого с нетерпением. Слава Богу, он тебя немножко приободрил и успокоил. Я на это очень надеялась после той печали и разочарования от того, что он не возвратился вместе со мной!
Сегодня наш последний день здесь, и даже не надо говорить, что уже чувствуется это страшное томление, как у беглецов, от мучительных прощаний, которые ждут нас завтра. Как бы я хотела, чтобы этот момент был уже позади. Мы выезжаем в половине девятого, чтобы позавтракать в Боржоме и сразу отправиться дальше и в тот же день поздно вечером прибыть в Батум. Какое счастье, что придется ехать всего два дня, чтобы испытать огромную радость от встречи с тобой. Я даже не могу тебе описать, как я рада, мой дорогой Саша! Только бы церемония в Борки не продлилась долго. Вчера наше посещение перевала было очень удачным. Погода стояла великолепная. Так как наверху, на плато, ветер достаточно сильный, мы завтракали ниже, где было спокойно и хорошо. Вся красивейшая цепь горного хребта была видна гораздо лучше, чем в прошлый раз. Это было настоящее наслаждение.
Сегодня утром мы нанесли короткий визит Азбелевым[600]. Мы познакомились со всей семьей. Внешне они не очень привлекательны, за исключением дочки, которая к тому же очень вежливая и симпатичная. Я ей показала свою комнату, которая ей очень понравилась. С большим интересом она посмотрела все фотографии на моем столе, а потом еще те, которые висят на стенах у Георгия. А Трубецкие завтракали у нас.
Позднее мы отправились на прогулку в экипаже и пешком, чтобы ненадолго покинуть Абастуман. Жасмин сейчас в цвету, так же как и шиповник всех цветов. Это совершенно чудесно, и воздух напоен их запахами. По возвращении мы еще проехались на лошади, чтобы посмотреть всю морскую дорожку до конца. Раньше я видела только одну ее часть. Она очень красивая, но для поездки на лошади узковата. Я думаю, что ты предпочел бы подняться по ней пешком. Георгий хочет, чтобы эту дорожку провели дальше и чтобы она была горизонтальной. Со временем она будет чудесной. Артымовский еще не приехал. Может быть, потому, что из-за нашего отъезда для него не нашлось лошадей. Но я надеюсь, что мы сможем его увидеть завтра в Боржоме. Мне очень хотелось бы, чтобы он остался с Георгием, когда мы уедем. Ник. Н. Ломен уже уехал сегодня в пять утра, чтобы принять нас в Батуме.
Теперь мне пора заканчивать мое скучное письмо. Я благодарю тебя еще и еще раз за все твои дорогие письма, которые доставляют мне столько радости. Обнимаю тебя от всей души, радуясь, что через три с половиной дня смогу это сделать лично. Да пошлет тебе Господь удачное путешествие и оберегает тебя, мой ангел Саша!
Георгий и Ксения тебя целуют, Сандро шлет привет.
Христос с тобою! Целую тебя и Мишкина.
Навсегда Твой верный друг Минни.
Глава 3Император Николай II
Последний император
Через несколько часов после отречения от власти Николай Александрович Романов, превратившись из Николая II в «бывшего императора», записал в дневнике: «Кругом измена, и трусость и обман».
По справедливому замечанию русского мыслителя и провидца Н.А. Бердяева, «монархия в России пала сама, ее никто не защищал, она не имела сторонников».
Как случилось, что правивший более двадцати лет самодержец, на верность которому присягало бесчисленное множество военных и гражданских чинов всех рангов, оказался брошенным на произвол судьбы и практически в полном одиночестве?
Где причины того, что мощная монархическая система сошла на нет, что называется, в одночасье и в огромной, существовавшей века империи ни у кого не нашлось ни желания, ни воли встать на защиту, как длительное время казалось, освященных историей и Божественным проведением исконных и святых идеалов монархизма?
Любые простые ответы на подобные вопросы не могут быть убедительными, и для объяснения феномена Февраля 1917 года необходимо принимать в расчет массу самых различных факторов, явлений и процессов, в том числе и особенности личности последнего царя.
Николай Александрович Романов вступил на престол после смерти своего отца, Александра III, 20 октября 1894 года и на протяжении последующих 268 месяцев был олицетворением высшей власти в государстве, неся политическую и моральную ответственность за многое из того, что творилось в крупнейшей мировой империи, протянувшейся от берегов реки Вислы на западе до Алеутских островов на востоке.
На этих необозримых просторах происходили в конце XIX – начале XX века огромные изменения. Россия быстро превращалась в мощное индустриальное государство. Росли города, возникали во множестве заводы и фабрики, строились железные дороги, открывались школы, училища, университеты. Тем не менее Российская империя уступала ряду западных стран по уровню и качеству жизни основной массы населения, хотя этот разрыв постоянно сокращался.
Новое в стране соседствовало и во многих случаях причудливо переплеталось со старым, которое с большим трудом сдавало свои позиции. Амбиции, традиции, привычки и привилегии одних вызывали неудовольствие и возмущение других. Российская империя и к началу XX века во многом продолжала сохранять черты огромной дворянской вотчины, где представители «благородного сословия», и особенно его высшей аристократической части, находились, по сравнению со всеми остальными подданными, в преимущественном положении, охраняемом и защищаемом всей силой государственной системы.